Подлинная история русских. XX век - Александр Вдовин

До смерти Сталина его представления о численности наций, национальных групп и народностей СССР не подвергались сомнению. Однако и после смерти Сталина определенности в этот вопрос не было внесено. Советская научная литература послесталинского периода показывает поразительный разнобой в представлениях о народах нашей страны, которые могли быть отнесены к категории наций. В разное время и разными учеными доказывалось (а чаще провозглашалось без особых доказательств), что наций в СССР насчитывается 18, 20–25, 21, 30, 34, 36, 37, 42, 43, 44, 45, 49, 52, 74 и более. На одном полюсе мнений нация определялась по наличию у народа своей государственности в форме союзной республики, на другом — абсолютизировался язык как признак нации, и наций получалось столько, сколько литературных языков функционировало в стране.

Известная формула о том, что в СССР проживает более ста наций и народностей, также была не более чем условностью. В опубликованных разработках данных послевоенных Всесоюзных переписей населения число выделяемых национальностей значительно разнилось. В официальных публикациях итогов переписи 1959 года были названы 126 национальностей. По итогам переписи 1970 года — 122, 1979 года — 123, 1989 года — 128 национальностей. Все эти цифры были очень далеки от показателей переписи 1926 года, в опубликованных материалах которой названы 190 национальностей и 154 национальных языка.

Специалисты, анализировавшие эти официальные публикации, утверждали, что общее число наций и народностей в СССР не превышает 57 (А. Табалдиев, С. Нурова), 68 (М.И. Куличенко), 89 (И.П. Цамерян). По оценке Э.В. Тадевосяна, в СССР насчитывалось 119 наций, народностей, национальных и этнических групп; из них наций — около 40, народностей — около 50, национальных и этнических групп — около 30. Вряд ли можно считать окончательным и утверждение, что ныне именно 176 наций и народностей России (число установлено по результатам анализа материалов микропереписи населения, проведенной в 1994 году) Имеют право на пропорциональное представительство в структурах власти.

Напомним, что, по Сталину, «нация есть исторически сложившаяся устойчивая общность людей, возникшая на базе общности четырех основных признаков, а именно: на базе общности языка, общности территории, общности экономической жизни и общности психического склада, проявляющегося в общности специфических особенностей национальной культуры». Анализ формулировки обнаруживает, что нация в ней, по сути, не определена. Здесь перечислены те признаки или черты этноса, которые свойственны социально-этнической общности людей как таковой — родоплеменной общности, народности, нации, причем никаких специфических черт нации, отличающих ее от родоплеменной общности или народности, вовсе не указывается. Утверждение Сталина о том, что «только наличие всех признаков, взятых вместе, дает нам нацию», что «достаточно отсутствия хотя бы одного из этих признаков, чтобы нация перестала быть нацией», дела не меняет. Ведь и наличие всех признаков, если следовать сталинскому определению, составляют лишь базу, на которой появляется нация, но не нацию как таковую.

Непредвзятый анализ показывает далее, что Ленин не высказывал своего одобрения сталинскому определению нации. Он никогда не воспроизводил и даже не упоминал его в своих работах, по-видимому, попросту не усматривая какой-то самостоятельной сталинской теории нации. После публикации сталинской статьи Ленин отмечал существование двух марксистских теорий в национальном вопросе: идеалистической теории нации Бауэра, в которой главным является национальный характер, и историко-экономической теории Каутского, главным для которой является язык и территория. Одобрение Ленина касалось тех разделов сталинской статьи, в которых пропагандировалось, доходчиво разъяснялось содержание программы партии по национальному вопросу, помогая большевикам не сдавать, как выражался Ленин, «ни на йоту принципиальной позиции против бундовской сволочи». Практическая ценность сталинского определения нации заключалась в том, что оно вводило определенные ограничения в понятие субъекта национального самоопределения, помогая, к примеру, «вышибать евреев из числа наций» (а значит, и из числа субъектов права на государственное самоопределение). Этой же цели служило и разделение Сталиным народов на нации и народности. Отнесение народа к разряду народностей (народа, не обладавшего всеми признаками нации) в послереволюционное время использовалось для ограничения числа народов — вероятных претендентов на статус союзной республики.

Неразработанность теории не могла не сказываться на качестве политических решений, принимаемых по конкретным ситуациям в национальной сфере жизни общества. Волюнтаризм и произвол при этом были как бы запрограммированы. С изрядной долей цинизма признавал это, к примеру, Л.Д. Троцкий. «Национальность, — говорил он на XII съезде партии, — вообще не логичное явление, ее трудно перевести на юридический язык». Поэтому необходимо, чтобы над аппаратом, регулирующим национальные отношения, «стояла в качестве хорошего суфлера партия, которая будет через этот аппарат прощупывать, где что делается, где у кого что болит. Если будут очень острые конфликты по вопросу о финансах и т. д., то, в конце концов, в качестве суперарбитра будет выступать партия».

Национальную политику в СССР во многом определили представления о советском федерализме. Федерация изначально представлялась здесь как форма перехода народов, стоявших на разных ступенях экономического и культурного развития, к полному государственному единству наций, к единой и нераздельной социалистической республике без выделения в ее составе частей по национальному признаку. В то же время федерация мыслилась как форма, обеспечивающая поэтапное сближение и слияние наций. Форсирование процесса, начиная с образования СССР и заметно ускоренное с конца 1930-х годов, позволяет говорить о политике денационализции народов Союза. В 1920-е годы и в начале 1930-х в основе этой ультра-интернационалистической политики лежало известное ленинское положение об интернационализме большой нации. В середине 1930-х годов, в условиях надвигавшейся войны и провозглашения победы социализма, было объявлено о преодолении недоверия между народами и торжестве дружбы, что было явной переоценкой действительности. В годы войны и послевоенные годы режима власти Сталина противоречивость национальной политики в СССР еще более усилилась. Этот период характеризуется грубым произволом в области национальной политики. За действительные и мнимые преступления отдельные представители, а некоторые народы Поволжья, Кавказа и Крыма в полном составе были выселены из мест своего исконного проживания, их национальная государственность ликвидирована.

Десталинизация национальной политики была половинчатой. Новые власти после 1953 года не сумели исправить даже явные ошибки сталинского режима. Своевременно не были решены проблемы бывших немцев Поволжья, крымских татар, турок-месхетинцев. Динамизм в развитии национально-государственной системы, характерный для 1920–30-х годов (постоянное образование новых национально-государственных единиц, повышение их статуса, воодушевлявшее целые народы), в послевоенные годы был утрачен. Вместе с этим пропадала возможность приближения системы к своему оптимуму. Теория национальных отношений не получила какого-либо развития, в основе своей она оставалась сталинской. Правда, официозные теоретики национального вопроса перестали пугать народы перспективой полного слияния наций, однако из арсенала политики эта цель не исключалась.

В 1960–80-е годы отечественная историография пополнилась большим количеством работ о советском народе как новой исторической общности людей. Идея этой общности находится в тесном родстве с высказанной в 1929 году в статье И.В. Сталина «Национальный вопрос и ленинизм» мыслью об общности наций, объединявшихся на определенном историческом этапе вокруг зональных экономических центров и использующих наряду с национальными язык межнационального общения. Однако развитие представлений об этом историческом феномене во многом сдерживалось традицией, в силу которой нацию полагалось относить непременно к разряду этнических общностей. Между тем мировая наука такого ограничения не знала, что позволяло ей избежать тотальной этнизации национальной проблематики. В конечном счете, принципы отечественной науки о нациях (нациологии, как предложено называть эту науку А.Г. Агаевым в 1992 году) не пошли впрок ни самой этой науке, ни народам страны. Наиболее негативным образом они сказались именно на трактовке советского народа как новой общности. Сточки зрения международной терминологии, «советский народ» — это не менее правомерное понятие, чем «американский народ», «французский народ» и все прочие «народы», выражающие государственную принадлежность и обусловленную ею общность соответствующих групп человечества. Не было бы ошибкой и употреблять термин «советская нация» как эквивалент этатистского термина «советский народ». В СССР этот термин не применялся из-за опасений, что это могло-де означать «отмену» наций как этнических общностей. В итоге приверженность сталинскому определению нации сыграла свою негативную роль в распаде государства. Без собственной «нации» и равноценного этому понятию «советского народа» СССР в глазах многих его недоброжелателей (как зарубежных, так и доморощенных) оставался не более чем колониальной империей, обязанной в силу исторической закономерности сойти с мировой арены.