Творящие любовь - Джудит Гулд

— Нет. Но я чувствую себя как-то… странно.

— Могу себе представить. Возможно, это следствие потери крови. Я говорила с доктором Сиднеем. Он заверил меня, что тебя очень скоро выпишут. Слава Богу, что мы с Нэнни вовремя тебя нашли. Иначе ты могла умереть. — Элизабет-Энн замолчала, склонила голову и посмотрела на свои руки. — Я всегда придерживалась той точки зрения, что ничего не случается без причины. Некоторые утверждают, что иногда для поступка нет никаких оснований, но я не из их числа. Как правило, люди делают что-то по вполне определенным причинам. — Она подняла голову и посмотрела на Дороти-Энн. — Не хочешь поговорить об этом?

Дороти-Энн покачала головой:

— Ты… не поймешь.

В глазах Элизабет-Энн появилось выражение боли. Девочка тут же почувствовала раскаяние.

— Я не то хотела сказать, прабабушка. Я знаю, ты поймешь. Это просто… — Дороти-Энн набрала полную грудь воздуха, нахмурилась, потом снова покачала головой. — Просто потому, что я не могу говорить об этом. Во всяком случае, пока.

Элизабет-Энн склонила голову набок.

— Я прожила довольно долгую жизнь, как ты знаешь, и уж точно научилась хотя бы одному — никогда не держать в себе то, что причиняет боль. — И, помолчав, добавила: — Тебе станет легче. Помни только одно: если не хочешь об этом говорить, что ж, я пойму, хотя я бы тебе не советовала. — Элизабет-Энн нежно улыбнулась.

Дороти-Энн ответила ей улыбкой, в глазах у нее стояли слезы.

— Спасибо, — прошептала она.

Элизабет-Энн поправила плед у себя на коленях.

— Ну, я, пожалуй, пойду, пока сюда не пришла дежурная медсестра и не выставила меня вон. Мне сказали, пять минут и ни секундой больше.

И, словно по волшебству, дверь отворилась и мужеподобная медсестра просунула голову в палату.

— Пять минут прошли, миссис Хейл, — объявила она.

— Ухожу, ухожу, — покачала головой Элизабет-Энн. — Для многих тысяч людей я босс, но, когда дело касается докторов и медсестер, со мной обращаются очень строго. — Она засмеялась и покатила кресло обратно к двери. — Ты должна быть твердо уверена, что о тебе хорошо позаботятся, — добавила пожилая женщина. — Ведь прежде всего ты носишь фамилию Хейл. Не зря же я делала пожертвования на строительство нового крыла больницы.

— Прабабушка!

Элизабет-Энн остановилась.

— Да, дорогая?

— Почему мужчины такие?

Элизабет-Энн в замешательстве молчала. Потом ее глаза затуманились. Она развернула кресло так, чтобы сидеть лицом к кровати.

— Честно сказать, я не знаю, дорогая, — отозвалась она. — Это один из тех вопросов, на который я так и не смогла найти ответа.

— А прадедушка? Каким он был?

— Заккес? — Элизабет-Энн сцепила пальцы и поднесла их к губам. Ее взгляд стал каким-то далеким. — Он был добрым. И я любила его.

— Он был похож на папу?

Глаза пожилой женщины сверкнули. Так вот оно что. Это Генри стал причиной того, что малышка чуть не умерла. Она все время умоляла его больше уделять внимания девочке. Правда, нет ничего труднее, чем изображать любовь, которой нет.

— Твой отец не хотел быть жестоким, — сказала Элизабет-Энн. — Дело в том, что он все еще страдает из-за того, в чем не было ничьей вины. Он сердится из-за того, что не может все держать под контролем.

Дороти-Энн долго молчала, потом спросила:

— И все мужчины такие?

— Нет, моя любимая, не все. Когда-нибудь ты сама поймешь. Только потерпи немного, и все увидишь сама.

В тот день, когда Дороти-Энн выписали из больницы, ее прабабушке пришлось вылететь в Токио на открытие нового отеля «Хейл империал палас». Самый престижный из всех отелей компании «Империал палас» расположился среди древнего сада камней, озер и вишневых деревьев. Гостиница сочетала в себе современную роскошь с традиционным японским дизайном. Элизабет-Энн наградили аплодисментами, когда она настаивала на том, что подлинный дизайн как можно меньше портит древнюю архитектуру.

— Искусство нужно уважать и хранить, — сказала миссис Хейл репортерам на очень многолюдной пресс-конференции перед началом строительства отеля, — вне зависимости от цены, которую за это приходится платить.

В данном случае потребовался миллион долларов сверх сметы.

— Об этом столько трубили, что мне придется отправиться туда, — объяснила Элизабет-Энн правнучке, навещая ее в больнице перед отъездом. — Там будет и пресса, и американский посол, и посланник самого императора. Я поговорила с доктором Сиднеем. Тебя выписывают сегодня после обеда. В распоряжении Нэнни будет моя машина, и она за тобой заедет. Кроме того, я поговорила с твоим отцом. Он будет дома сегодня вечером.

Дороти-Энн кивнула. Она пробыла в больнице два дня, и ей хватило времени для размышлений. Девочка надеялась, что, когда ее отец вернется домой и ему скажут, что она сделала, положение вещей изменится. Теперь-то она знала, за что он ее ненавидит. Это было начало. Дороти-Энн пообещала самой себе, что постарается наладить отношения с отцом. Может быть, со временем, если она будет очень стараться, он найдет в себе силы, чтобы простить ее за то, что она убила свою мать. Вдвоем они отлично справятся. Он сможет научиться любить ее. Будет праздновать с ней вместе дни ее рождения. Будет возить ее в ресторан на обед. Или даже в свой офис, где представит ее своим служащим.

Но теперь, когда она должна была вот-вот увидеть отца, Дороти-Энн желала, чтобы этого не произошло. Она рассчитывала на то, что прабабушка будет рядом, поддержит ее. Но без нее мечты о примирении оказались напрасными. Несмотря на то что ей это было нужно, Дороти-Энн знала, что не сможет объяснить отцу, почему она пыталась покончить с собой. Хуже того, Дороти-Энн казалась себе глупой и слабой оттого, что пыталась это сделать. Ей было известно, насколько ее отец презирает слабых людей.

Пока они ехали домой, девочка чувствовала себя несчастной. Оказавшись дома, она оставалась в своей комнате до тех пор, пока отец не приехал и Нэнни не поднялась наверх за ней.

Когда Дороти-Энн вошла в гостиную, ее ожидал сюрприз. Там сидели четыре человека: ее отец, красивая женщина, которую она никогда раньше не видела, и две девочки примерно ее возраста. Женщина была высокой блондинкой, сочетание женственности и мужественности, элегантной и атлетически сложенной. Она рассматривала Дороти-Энн большими голубыми глазами, украшавшими загорелое лицо. Девочки были зеркальным ее отражением, маленькими, но такими же самоуверенными.

Ее отец откашлялся:

— Дороти-Энн!

Она смущенно сделала шаг вперед, ощущая всем существом свои перевязанные запястья. Девочка сложила руки за спиной.

— Да, папа?

— Это Чесси, — начал отец, указывая на красивую женщину. — А это ее дочери, Си Си и Диана. — Он указал на девочек.

Дороти-Энн сначала посмотрела на женщину, потом на девочек. Она не понимала, зачем они здесь. Дочь несколько глуповато смотрела на отца.

— Чесси и я были в Лас-Вегасе этим утром и поженились, — объявил Генри Хейл. — Ты не собираешься поцеловать свою новую маму?

Дороти-Энн окаменела. Какое-то мгновение она не могла поверить своим ушам. Это было невыносимо.

— Ты не моя мама! — гневно выкрикнула девочка. — Ты никогда не будешь моей мамой! — Расплакавшись, она бросилась вон из комнаты вверх по лестнице и заперлась в своей спальне.

Чесси встала, собираясь пойти за ней, но Генри Хейл усадил ее обратно.

— Оставь ее в покое, — сурово сказал он.

Чесси посмотрела на него с сомнением, но послушно села.

— Он даже не спросил меня, почему я сделала это или как я себя чувствую, — рыдала Дороти-Энн, прижимая к себе подушку. — Он бы не беспокоился даже, если бы я умерла.

Девочка проплакала всю ночь. Слез уже не было, но, когда наступило утро, она все еще всхлипывала. Ее лицо покраснело и распухло, глаза превратились в щелочки, а сбитое в комок розовое покрывало смялось и стало влажным. Но слезы пошли ей на пользу. Они как будто успокоили боль.

Дороти-Энн медленно села, вытерла кулаками глаза. За время этой бесконечной ночи ответ сам пришел к ней. Она была слишком чувствительной и уязвимой. Мучить себя бесполезно, это не принесет никому никакой пользы, прежде всего ей самой. Вместо этого ей нужно найти собственный способ защиты. Она стоически вынесет все. Станет уравновешенной. Никогда больше не покажет своих чувств, никогда не покажет, насколько ей больно.

Дороти-Энн станет такой, как ее прабабушка Элизабет-Энн.

2

Фредди последний раз затянулся сигаретой. При последней затяжке пепел зарозовел в темноте комнаты, и мужчина загасил окурок в блюдце. Миссис Рамирес протянула ему чашку кофе. Он поднял на нее глаза.