О русской истории и культуре - Александр Панченко

Все эти чаяния имели не только литературное, но и прагматическое воплощение, пародийно отображенное в «Собачьем сердце» Булгакова. «Омоложение» было не одной теорией, но и практикой советского обихода. В пореволюционной столице Москве активно практиковал некий медицинский институт, который этим именно и занимался. Естественно, толку из его деятельности не вышло, и верхушка института была расстреляна.

Что предшествовало постановлению президиума ЦИК о сохранении тела Ленина, опубликованному в газетах 26 января (заметим, кстати, что оно датировано 11 часами дня 24 числа [Отчет комиссии ЦИК, 25])? Предшествовали письма граждан (не важно, подлинные или нет), обнародованные только в одном издании, в «Рабочей Москве», органе столичных коммунистов. Приводим выдержки (25 января): «Тело Ленина надо сохранить! Рабочие этого хотят. Как это сделать? — Предавать земле столь великого и горячо любимого вождя, каким являлся для нас Ильич, ни в коем случае нельзя. Мы предлагаем набальзамированный прах поместить в стеклянный, герметически запаянный ящик, в котором прах вождя можно будет сохранять в течение сотен лет. Мы глубоко уверены, что все рабочие поддержат эту мысль. Мы хотим иметь Ильича с собой, не скрывать его от своих глаз. Пусть он всегда будет с нами» (16 подписей «рабочих Рогожско–Симоновского района»).

«Мысль о том, что Ильич физически остался бы с нами и его можно было бы видеть необъятным массам трудящихся утешило бы <sic!> горе утраты и подняло бы упавший дух малодушных товарищей, вдохновляя их на дальнейшие бои и победы. Мы требуем сохранения на долгое время останков дорогого учителя путем бальзамирования его тела и помещения в прозрачное помещение <sic!>, где рабочие могли бы всегда видеть своего вождя» (подпись: «Рабочие и служащие строительной конторы постоянной промышленной выставки ВСНХ»).

«Обращаемся к Центральному и Московскому Комитету РКП с глубокой просьбой: не зарывайте прах Ильича под землей от миллионов трудящихся. Мы глубоко уверены, что это было бы желанием сотен миллионов. Надо сделать так, чтобы потомство наше имело бы возможность видеть тело человека, воплотившего в жизнь мировую революцию. Оставьте его на поверхности земли на Красной площади. Пусть он останется для нас неиссякаемым источником идеи ленинизма на благо трудящихся всего мира. Этим мы дадим возможность увидеть его всем, всем трудящимся. Ленин должен быть среди нас. Как это осуществить, подумайте сами (члены РКП: Гятков и Георгиевич)».

Но для какой же такой надобности, с точки зрения авторов либо инспираторов этих писем, необходимо было оставить тело Ленина «на поверхности земли»? Ответ дан на предыдущей, 7–й, странице «Рабочей Москвы» (мы воспроизводили 8–ю). Под заголовком «Что говорят рабочие? (Из разговоров в Доме Союзов)» читаем: «Надо сохранить тело Ильича. Ударишься в оппозицию, пойдешь к телу Ильича и станешь опять на правильный путь». Не Μ. М. Зощенко же это писал, хотя очень похоже на его манеру, вполне «отражающую действительность». Но главное, что мы опять сталкиваемся с религиозным, точнее, дурацко–религиозным мироощущением. Оппозиция — это ересь, и, чтобы очиститься от скверны, надлежит если не приложиться, то приобщиться к чудотворным мощам. Они исцелят согрешившего.

Сказано — сделано. 27 января покойник, скоротечно набальзамированный обыкновенным способом, был помещен в первый Мавзолей, построенный по скоропостижному же проекту А. В. Щусева (между прочим, автора храма–памятника на Куликовом поле и церкви Марфо–Мариинской общины в Москве). Мавзолей из–за спешки закончен не был: верхнюю часть так и не поставили, тем более что зима была очень морозная [Хан–Магомедов, 46–47]. Впрочем, и относились к этой деревянной храмине как сугубо временной.

В феврале по этому поводу началась дискуссия, открытая тем же Красиным. «Первой задачей является сооружение постоянной гробницы на том месте, где сейчас покоится тело Владимира Ильича Трудность задачи поистине необыкновенна. Ведь это будет место, которое по своему значению для человечества превзойдет Мекку и Иерусалим. Сооружение должно быть задумано и выполнено в расчете на столетия, на целую вечность» [Красин, 19246, 24].

Народонаселение принялось размышлять. Сотрудник Народного комиссариата иностранных дел Б. Орлов: «Памятник Вл. Ильичу должен олицетворять не человека, а идею, которую он проводил. Для этого я предложил бы на месте могилы тов. Ленина устроить громадную башню, наподобие Эйфелевой, и даже выше ее. Наверху должен вращаться земной шар, а внизу — огромные маховые колеса, воспроизводящие шум и стук фабрик и заводов. На верху этой башни установить радиотелеграф, способный держать связь со всем миром. В башне можно отобразить постепенный ход революции, или даже исторический путь человечества, от первобытного коммунизма к марксизму…» ([Котырев], отсюда же взяты и следующие цитаты).

Рабочий Пестрецов: «Построить на Красной площади трибуну, на которой поставить радиотелефон. В дни парадов и демонстраций заводить перед радиотелефоном пластинку Ильича, соответствующую данному празднику». Некий П. Сметанников: «Высоко над Кремлем должна стоять фигура Ленина (на земном шаре), указывающая на запад (скорее всего, он заботился о мировой революции. — Авторы.). Ночью освещать ее красным светом». Было также предложение построить новый город имени Ленина с небоскребом в 80–100 этажей, окруженный парками и соединенный с Москвой электрической железной дорогой.

Как известно, эта мегаломания была не только стихийной, но и откровенно официозной. 17 мая 1926 г. на заседании методической комиссии «художественного отдела Главнауки при Наркомпросе» обсуждались проекты постоянного Мавзолея, в частности и тов. Л. Когана, который предлагал «воздвигнуть здание в 15–20 этажей, изображающее собой фигуру В. И. Ленина. Внутри этой фигуры кроме гробницы устраиваются помещения для высших государственных и общественных учреждений» ([Котырев, 110], со ссылкой на архивные материалы) [131]. Хотя предложение тов. Когана было отвергнуто комиссией, но именно в связи с ним уместно вспомнить о не осуществленном из–за войны Дворце Советов с чудовищной фигурой Ленина (это сооружение призвано было заместить взорванный и растащенный храм Христа Спасителя), а также и о Пантеоне, «памятнике вечной славы великих людей Советской страны»: «В целях увековечения памяти великих вождей Владимира Ильича Ленина и Иосифа Виссарионовича Сталина, а также выдающихся деятелей Коммунистической партии и Советского государства, захороненных на Красной площади у Кремлевской стены, соорудить в Москве монументальное здание — Пантеон — памятник вечной славы великих людей Советской страны. По окончании сооружения Пантеона перенести в него саркофаг с телом В. И. Ленина и саркофаг с телом И. В. Сталина, а также останки выдающихся деятелей… и открыть доступ в Пантеон для широких масс трудящихся» (это постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР мы цитируем по журналу «Огонек». 1953. №11 (1344), 15 марта. С. 8).

Все это было бы заурядной страницей из истории русского простонародно–православного утопизма (Маяковский, «Киев»: «Не святой уже — другой, земной Владимир / крестит нас железом и огнем декретов»), если бы не своего рода индустриальный фермент (Маяковский, «Домой!»: «Я себя советским чувствую заводом, / вырабатывающим счастье»). Это было новым искушением русской цивилизации, официально отраженным в формуле «русский революционный размах и американская (resp. — большевистская) деловитость», которой в обиходной «ахинее» соответствует идиома «помесь негра с мотоциклом». Этого искушения, к сожалению, она также не выдержала.

На русской почве провозглашенная большевиками «индустриализация» имела прямое отношение к чаяниям рая на земле. Примеров можно привести множество, хотя бы «Рассказ о Кузнецкстрое и о людях Кузнецка» Маяковского. Дождь, «свинцовоночие», грязь, лучина, холод… Но тьму сменит свет: «И слышит шепот гордый / вода и под и над: / „Через четыре года здесь будет город–сад! “» Откуда? В эпиграфе к стихотворению, с пометой «Из разговора», автор предупредил: «К этому месту будет подвезено в пятилетку 1 000 000 вагонов строительных материалов. Здесь будет гигант металлургии, угольный гигант и город в сотни тысяч людей». Уголь и цветущий сад отождествимы только в том случае, если Творца представляют себе в роли вселенского инженера. Так и было.

«В воспоминаниях о встрече с Циолковским В. Б. Шкловский пишет о том, что как–то Константин Эдуардович завел с ним речь об „ангелах”, которых сам Шкловский трактовал как символ вдохновения. Но, может быть, под „ангелами” отец космонавтики имел в виду пришельцев (скорее, небесных посланцев. — Авторы.), которые и помогли ему, скромному школьному учителю, пораженному глухотой, стать пророком космический эры» [Кондратов, Шилик, 106]. Кстати, Циолковский тоже был федоровцем. Этот религиозный подтекст, по–видимому, объясняет то, что первооткрывателем этой эры стала разоренная войной Россия, которой подобные занятия были явно не по средствам (рассудительная Англия, например, на лидерство в данном случае не претендовала). Воистину охота пуще неволи.