Дорога в никуда. Книга вторая. В конце пути - Виктор Дьяков

– Да нет, не стала, ушла, там еще часа два стоять, не меньше, – не стала уточнять, что ей пообещали ножки в другом месте, Ольга Ивановна.

– Ну, ты даешь, Ивановна. Ведь вроде умная баба и лет уже сколько, а туда же, полезла. Тебе что эти ножки так нужны? Хочешь тебе без очереди, с черного хода их продадут? Но не советую, там такого привезли, что и брать не стоит. Поверь мне.

– Да ладно, я и так уже раздумала… Слушай, если время есть приходи ко мне, поболтаем, а то я стоять уже не могу, ног почти не чувствую.

– Да, ладно беги… Я сейчас вот только с ковром разделаюсь и зайду к тебе, – заверила Мария Николаевна…

Председательница пришла, когда Ольга Ивановна уже напилась чаю и, лежа на диване, смотрела первую серию фильма «Д, Артаньян и три мушкетера» по Алма-Ате.

– Что там идет-то? – сразу поинтересовалась Мария Николаевна, едва вошла в квартиру. – Ой, и ты эту дрянь смотришь!? Я как увижу Боярского в роли Д,Артаньяна, так мне прямо дурно становится. Сколько лет ему было по книге? – спросила она, снимая сапоги и одевая пододвинутые хозяйкой тапочки.

– Девятнадцать ему было.

– А Боярскому когда снимался, наверное все сорок, – гостья подсела к столу, куда Ольга Ивановна поставила для нее чашку с блюдцем.

– Ну, сорок не сорок, а далеко за тридцать это точно, – с улыбкой отвечала Ольга Ивановна. – Да я это так, почти и не смотрю. Я песни в основном слушаю. Вот что в этом фильме удалось так это песни, особенно музыка.

– А кто ее автор? – Анна Николаевна отхлебнула чай.

– Дмитрий Дунаевский, сын Исаака Дунаевского, – просветила подругу Ольга Ивановна.

– А, ну тогда все понятно, еврей.

– По отцу, конечно, еврей, а вот кто у него мать, не скажу. Но знаешь, я как-то интервью с ним видела, не помню уж в какой передаче, но у него такие широченные, мощные плечи. Помнишь, как выглядел внешне его отец? Обыкновенный тщедушный еврейчик. А этот смотрится просто богатырем, только лицо интеллигентное. Думаю мать у него не еврейка, и фигура ему по ее линии досталась, – пояснила Ольга Ивановна, подкладывая уже варенья.

– Ох, Ивановна, и откуда ты это все знаешь? Я вот смотрю телевизор, не то что, кто там музыку или слова написал, артистов не всех запомнить могу. Ну, кроме, конечно, самых кто раздражает, таких как этот Боярский.

– У тебя, Маша работа слишком ответственная, тебе от нее отвлекаться никак нельзя. А я, сама знаешь, сейчас на облегченном варианте учительского труда. Мне же нет доверия, а значит и нервотрепки меньше, – засмеялась Ольга Ивановна.

– Да нет Ивановна, ты всегда лучше всех во всем этаком разбиралась, – не согласилась Мария Николаевна, отпивая чай и заедая вареньем.

– Ну, не знаю откуда это у меня. Я ведь даже не столько сам фильм смотрю, а то как актеры играют. Наверное, если бы суждено мне было жить в большом городе, я бы стала завзятой театралкой. У меня ведь родители едва ли не каждую неделю в Харбине в театры ходили и меня иногда брали. А здесь вот только и остается телевизор смотреть.

– Ну, и как ты вот этот-то фильм… как, по-твоему, хорошо здесь артисты играют? – Анна Николаевна, приложив ложечку с вареньем ко рту, вопросительно смотрела.

– Смотря кто, хотя, в общем, здесь актерский ансамбль не очень. Вся четверка мушкетеров… так среднего уровня. Кстати Боярский, я думаю, не самый худший из них. А вот от Табакова я большего ожидала. Его король как тот же кот Матроскин получился. Впрочем, почти все его роли очень однообразны. Ну, а Фрейндлих, это конечно большая актриса. Так, что кроме нее здесь и выделить некого, – дала свою оценку Ольга Ивановна.

– А я вот не могу так определить, хорошо или плохо играет артист. Мне, или нравится, или нет. Вот Боярский, сразу говорю – не нравится. А вот Высоцкий – очень нравился. Причем именно его кинороли, а вот песни уже не так. Не пойму, почему от его песен так все буквально балдеют, а я вот нет. Зато его в «Место встречи изменить нельзя» сколько раз смотрела и без конца смотреть готова. А тебе, насколько помню, он раньше не нравился, а сейчас как?

– Знаешь, Маша, как актер он действительно очень хороший, характерный. Есть актеры характерные, которые отлично играют роли, соответствующие их собственных характерным особенностям. К таковым и относится Высоцкий. Из той же когорты Гурченко, Миронов, Михалков. А есть такие актеры, которые могут любую роль отлично сыграть. Помнишь «Любовь и голуби», ты еще говорила, что не могла узнать актера, который старика играл?

– Да-да, только в конце сообразила, что это Юрский, – подтвердила Мария Николаевна.

– Ну, вот… мне лично такие актеры больше нравятся, для которых нет границ в творчестве, все равно кого, но они сыграют правдиво и достоверно. Такие как Юрский, Смоктуновский, Евстигнеев, Петренко, из женщин та же Алиса Френдлих, Гундарева. А что касается Высоцкого, я как думала о нем, так и думаю – артист отличный, а поэт так себе, уж больно нарочито люмпенского у него много, в расчете на интерес непритязательного слушателя, отсюда и успех в первую очередь у молодежи. Помнишь, я тебе говорила, как Сережку своего за отсутствие художественного вкуса ругала, когда он часами мог его магнитофонные записи слушать…

Они увлеклись разговорам об артистах и не заметили, как фильм кончился, и уже шла передача на казахском языке. Ольга Ивановна переключила телевизор на Москву, там шел «Сельский час»… Анна Николаевна словно очнулась, и до того раскрепощенно-расслабленная, вновь вернулась в «оболочку» председателя Поссовета и заговорила озабоченно:

– Завтра в Алма-Ате начинается Сессия. Помнишь, я тебе говорила, что нас предупредили о возможных эксцессах?

– А может все обойдется и по-тихому пройдет, как обычно и никого не тронут? – попыталась успокоить подругу Ольга Ивановна.

– Если бы так, я бы и не нервничала. Но у меня точные данные, Кунаева снимут, – допила, наконец, чай Анна Николаевна.

– Еще будешь?

– Нет спасибо.

– Даже если и снимут… Да, не переживай ты так. Перемелется как-нибудь, – успокаивала Ольга Ивановна.

– Боюсь, если и перемелется, то такая мука получиться, такие пироги с нее, что они всем нам поперек горла встанут. Я вчера со Светой своей по телефону разговаривала. Христом Богом умоляла ее все эти дни в общежитии сидеть и носа не высовывать. Она не понимает ничего, а я ведь не могу ей всего по телефону-то сказать, не дай Бог, подслушают да настучат, обвинят в разглашении государственной тайны, и нагнетании паники. Ох, прямо не знаю, сама не своя хожу… Вот, к тебе зашла думаю отвлекусь. Вроде об артистах заговорили, я и забылась, а тут опять, хоть что делай, а все об том же думаю…

После ухода Караваевой Ольга Ивановна попыталась смотреть телевизор. Но мысли о предстоящем пленуме буквально лезли в голову, «отравляя» настроение, мешая воспринимать происходящее на телеэкране. Ольга Ивановна выключила телевизор – он совсем не способствовал борьбе с этими «мозгомучениями». Она попыталась сесть за мемуары, но и это не получилось. Пленум, Кунаев, казахи, безмозглое Политбюро… она совсем не хотела об этом думать, но ничего не могла с собой поделать. Наконец, усилием воли она заставила себя найти те думы, которые доставили-таки удовлетворение, так сказать, уму и сердцу.

Она стала думать об артистах и припомнила, что в том же фильме «Служили два товарища» режиссер не сразу мог выбрать, кому играть две главные роли, какую Высоцкому, а какую Янковскому. Ольга Ивановна стала размышлять, как бы сыграл Янковский, являвшийся сыном белого офицера, роль Брусенцова. Конечно, не так как сыграл ее Высоцкий, сын советского офицера. Наверняка его Брусенцов не был бы столь плебейски грубым, скорее всего он получился бы этаким «по-янковски» аристократически-меланхоличным. Но нельзя было не признать, что именно в этой роли Высоцкий на сто процентов сумел использовать свои превосходные актерские качества, когда ему вместо положительного, но совершенно безликого, инертного Некрасова достался отрицательный, но яркий и сильный Брусенцов. Сейчас она мысленно сравнила этого белого офицера… со своим отцом. Получалось, что Иван Ратников был чем-то средним между тем, что воплотил на экране Высоцкий и тем, что мог бы воспроизвести Янковский. Отец был не столь груб и ограничен как герой Высоцкого, но наверняка сильнее и ярче, того образа, что мог бы воплотить Янковский в силу своего характера…

Потом Ольга Ивановна вспомнила о последнем письме того самого краеведа из Усть-Каменогорска, где он сообщал ей интересные факты, узнанные им при общении с московским писателем, вознамерившимся писать книгу о коммунарах. На то письмо надо было отвечать. Этим и решила она заняться. Отвечать лишь словами благодарности, или какой-либо другой формой вежливой отписки ей не хотелось. Ведь краевед, звали которого Виктор Киреевич Грязнов, очень ей помог, и без него вряд ли бы она «продвинулась» так далеко в деле поиска следов своих пропавших предков. Кое что о Грязнове Ольга Ивановна знала. Он был где-то чуть старше ее, в семейной жизни несчастлив. Женщины-сотрудницы музея втихаря ей поведали – оттого и пропадает целыми днями на работе потому, что дома его постоянно «достают» за маленькую зарплату жена и незамужняя почти тридцатилетняя дочь, грозят разменять квартиру и уйти от него. Ольга Ивановна также знала, что Виктор Киреевич окончил исторический факультет Усть-Каменогорского педа в пятидесятые годы, благо тогда еще не было такого сумасшедшего конкурса именно на этот факультет и можно было поступить без блата. В школе он преподавать по каким-то причинам не смог и более двадцати лет работал в музее. И еще, однажды в разговоре он поделился с Ольгой Ивановной кое чем сокровенным, о чем не мог сказать ни коллегам, ни домашним, никому более: