Джура - Георгий Тушкан

Джура стрелял и злился, что, вставляя новую обойму, приходится терять драгоценное время.

Таг, оставив свою напускную серьезность, кричал от восторга, подпрыгивал и хлопал в ладоши:

— Вот так охота! За одно утро столько архаров!

Но охотникам все казалось мало: они целый день стреляли архаров, а вечером жарили жирное мясо.

— Ты видишь, — сказал Джура, — архары собираются большими стадами. Мне знакома эта примета. Они собираются перекочевать в другие места Памира. Но пока они не ушли, надо успеть заготовить побольше мяса. Ты видел, как недоверчиво морщился Шараф, когда мы уезжали на охоту? Куда нам спешить? Не два дня, а пять, десять дней пробудем мы здесь.

В ту же ночь Тэке разбудил Джуру. Приехали пограничники. Их было пятеро. Они проверили документы и сказали, что уже слышали о Джуре. Джура приказал Тагу накормить их и дать им столько мяса, сколько они захотят увезти с собой.

Следующие дни Джура опять стрелял архаров. На четвертый день приехали несколько джигитов из отряда Козубая во главе с Шарафом.

— Козубай решил, что у тебя с охотой плохо. А у вас — целая гора мяса! Завтра вместе поохотимся. Мы взяли с собой двух собак, — сказал Шараф Джуре, осматривая туши убитых животных.

На следующий день к крепости приблизился караван.

Впереди бежал Тэке, за ним на двугорбом верблюде ехал Джура и мурлыкал себе под нос песенку:

Вот едет Джура, едет добычливый охотник,Он везет много мяса — много архаров.Остальные охотники молчат и злятся —Козубай не скажет им «якши».Они добыли только по одному архару.Они сгорбились под тяжестью своей зависти и гнева.Незавидный груз!Далеко ворону до беркута.Охотники сидят на убитых мною архарах,Как на раскаленных углях,А мягкий мех им кажется тверже камня.Удача радует, неудача убивает.

Таг, соскочив со своего верблюда, взял веревку, продетую в нос того верблюда, на котором сидел Джура, и торжественно ввел его во двор крепости.

Добротрядцы с шутками и смехом отвязывали убитых архаров, поздравляя охотников с удачной охотой. На шум вышел Ахмед.

— Что случилось? — спросил он Джуру.

— Так, ничего, — ответил Джура. — Я убил тридцать семь штук, а остальные — по одному, по два.

Ахмед пошел к Козубаю. Уже открывая дверь в кибитку, он услышал сердитые голоса.

— Мы пошли охотиться, — говорил один из охотников, — а Джура, вместо того чтобы охотиться с нами, все время охотился один.

— Он не может охотиться с другими… — сказал второй.

— Если бы мы их окружили, мы бы настреляли штук сорок, — перебил третий.

— Он — как его собака: Тэке грыз наших собак и гнал архаров в другую сторону, на Джуру.

— Мы не будем охотиться с ним!

— Идите отдыхайте, — сказал Козубай. А когда все вышли, спросил Ахмеда: — Как думаешь, что делать с Джурой? Все один и один. Беда!

VIII

Джура нагрузил на верблюда трех архаров и отвез в кишлак к Уразалиеву.

— Не сердись, — сказал Джура, — устроим той. Я спою вам песенку, как я стрелял архаров.

Мясо кипело в огромном котле, а вокруг веселилась молодежь.

Джура, окруженный вниманием и почетом, чувствовал себя прекрасно.

Неожиданно его вызвали во двор.

— Кто там? — спросил Джура.

— Это я, Слу, внучка Садыка. Дед очень болен. Он хотел ехать в крепость, но, узнав, что ты здесь, просит тебя сейчас же прийти к нему.

Джура поспешил вслед за девушкой. В просторной юрте возле огня лежал Садык. Он хрипло дышал и кашлял. Подозвав Джуру пальцем, Садык посадил его рядом с собой.

— Я очень болен, — прохрипел старик, — еле в седло сел. Дело важное и секретное. К Козубаю собрался. Узнал, что ты тут. Никому бы не доверил, а ты, знаю, верный человек у Козубая.

— Правильно, — сказал Джура.

— Предупреди Козубая, что послезавтра группа басмачей вместе с самим Юсуфом попытается перебежать в Кашгарию. Мне один очень верный человек сказал. Непременно теперь передай.

— Так ведь Юсуф удрал в Кашгарию! Ты сам при мне Максимову говорил.

— Удрал, а потом вернулся с бандой в пятьдесят человек. Пограничники его пропустили через границу и окружили. Но он прорвался. Сейчас у него осталось человек двадцать. Переходить они будут там, где «Могила святого» в Маркан-Су…

— Знаю это место.

— Эх, Джура! Если бы ты привез голову Юсуфа, ничего не пожалел бы для тебя! Моего лучшего коня дам.

— Старик, — сказал Джура, — голова Юсуфа будет у тебя, давай сейчас меняться!

— Зачем мне твоя серая лошадь? Тихоход! Садись на моего белого коня и быстро скачи в крепость. А привезешь голову Юсуфа, этот бегунец останется у тебя! Сделаешь — тогда возьми себе в жены мою внучку.

У Джуры заблестели глаза.

— Хорошо, — ответил он. — Я сказал уже, что привезу тебе голову Юсуфа. А внучки твоей не надо.

Аксакал позвал внучку, ожидавшую окончания разговора в другой юрте, и приказал ей подавать мясо.

Джура ел поспешно и даже не заметил, что внучка аксакала надела лучший свой наряд из черного бархата и синего шелка, а на грудь повесила золотые и серебряные монеты.

Джура быстро вышел из юрты. Слу держала в поводу белого коня. Джура погладил его по шее и осмотрел седло. Только у Козубая да у Максимова были лошади, не уступающие Белому в резвости. Это было известно всем, и Джура был вне себя от радости. Он вскочил на коня и помчался к крепости.

Он, Джура, сгоряча обещал старику голову Юсуфа, но как ее получить? Козубай, конечно, не пустит его в операцию. А что, если ничего никому не говорить? Неужели он сам не справится? Или все-таки сказать?

Подъехав к крепости, Джура отвел своего нового коня в конюшню и поспешил к Козубаю. На дворе крепости горел яркий костер. Вокруг костра собрались все члены отряда. Тут же стояли два человека со связанными руками.

Щелкнув в воздухе нагайкой, Джура тоже подошел к костру.

— Развяжите руки! Мы дехкане! Мы искали своих овец, заблудившихся после черного бурана, — говорил пожилой узбек женским визгливым голосом, никак не соответствовавшим его большому росту и толщине.

Муса разрезал веревки на руках арестованных.

— Ахмеда убили, — сказал он Джуре.

Джура побледнел от гнева.

— Иди, — сказал он басмачу, снимая винтовку.

Толстяк заохал. Второй басмач, рослый рябой человек, не скрывал своей вражды и не считал нужным притворяться дехканином, потерявшим овец. Потирая онемевшие кисти рук, так что слышен был хруст костей, он исподлобья, ненавидящими глазами смотрел на окружающих его людей.