Сибирская Вандея. Судьба атамана Анненкова - Вадим Гольцев

Справедливости ради следует сказать, что такие насилия творили во время Гражданской войны и красные, и белые, и установить, кто из них был «зверее», уже не представляется возможным. Однако и красный, и белый террор приносили одинаковую боль и одинаковые страдания тем, к кому он применялся. Но красный все-таки был жестче, глубже и организованнее, потому что он проводился на основании установлений советской власти и объявлялся ею чуть ли не по каждому случаю.

Поголовные расстрелы красными пленных белых офицеров и солдат, насилия над их семьями, а также непротивление белых вождей ответным мерам породили белый террор, или, как говорил известный историк и политик С. П. Мельгунов, общими причинами возникновения белого террора являются эксцессы на почве разнузданности власти и мести{241}.

Он отмечал, что белый террор возник на почве террора красного, слепого и беспощадного. Но в отличие от красных властей белые власти никогда не издавали акты, призывавшие к террору, в белом лагере никогда не звучали официальные призыву к убийствам. «Где и когда, — вопрошал Мельгунов, — в документах правительственной политики и даже пубцистике этого лагеря вы найдете теоретическое обоснование террора как системы власти? Где и когда звучал голос с призывом к систематическим официальным убийствам? Где и когда это было в правительстве генерала Деникина, адмирала Колчака или барона Врангеля?»{242}, а я добавлю: и в приказах атамана Анненкова.

Вскоре после окончания Гражданской войны в Лондоне одним из вождей Белого движения на Юге России генералом А. И. Деникиным была создана Особая следственная комиссия по расследованию злодеяний большевиков в 1918–1919 годах, которая, отметив, что в эти годы на освобожденных от большевиков территориях никогда белыми не создавались организации, аналогичные советским ЧК, ревтрибуналам и реввоенсоветам{243}, а от рук большевиков пало 1 700 000 человек, обнародовала массу примеров об их зверствах. Известна вопиющая жестокость, например, расправы над беспомощным стариком генералом от кавалерии П. К. Ренненкампфом, отошедшим от дел и мирножившим в Таганроге. Много примеров расправ большевиков можно найти и у Мельгунова. Вот территориально близкие к нам: «Заговор в Бийске вызывает более 300 арестов и 18 расстрелов, заговор в Семиреченской области — 48 расстрелов среди офицеров и кулаков»{244}.

Чтобы не быть обвиненным в необъективности, в подтасовке фактов, приведу еще одну цитату из Мельгунова:

«Моральный ужас террора, его разлагающее влияние на человеческую психику в конце концов не в отдельных убийствах, и даже не в количестве их, а именно в системе. Пусть „казацкие“ и иные атаманы в Сибири или на Дону, о которых так много говорили обвинители на лозанском процессе и о которых любят говорить все сопоставляющие красный террор с белым, запечатлели свою деятельность кровавыми эксцессами, часто даже над людьми неповинными. В своих замечательных показаниях перед „судом“ адмирал Колчак свидетельствовал, что он был бессилен в борьбе с явлением, получившим название „атаманщины“»{245}.

Но с наиболее отрицательными проявлениями атаманщины в своей среде боролись и сами атаманы: им тоже нужна была дисциплина, подчинение, точное выполнение приказов и, как говорят сегодня, имидж своего воинства. Тот же Анненков по каждому случаю мародерства, несанкционированного насилия, грубого нарушения дисциплины издавал массу приказов и жестко карал провинившихся, вплоть до расстрела.

Вернемся в Семиречье и посмотрим, что же там натворил Анненков и справедливы ли в отношении его выдвинутые предварительным следствием обвинения. Но сначала пройдем по следам атамана на подступах к Стране семи рек. Мы уже точно установили, что войска Анненкова следовали в Семипалатинск по маршруту Славгород — Татарская — Новониколаевск — Барнаул — Рубцовка. Часть его отряда прибыла в Семипалатинск в начале октября 1918 года, другая — позже. Но этого не знали красные обвинители, и, полагая, что из Славгорода войска шли пешим порядком и поэтому не могли не добывать себе по пути фураж и продовольствие, они подготовили свидетелей из числа жителей сел, находящихся, как они полагали, по маршруту движенния анненковских отрядов. И те постарались, рисуя суду жуткие картины арестов, порок, грабежей, насилий, расстрелов, творимых анненковцами. Вот содержание некоторых из их показаний.

Свидетель Трибунский с гордостью рассказывает, как 10 мая 1918 года он был арестован и посажен в арестантский дом, где просидел три месяца (т. е. до середины 1918 года. — В. Г.)

Свидетель Зуб из села Камышинки Рубцовского района поведал, что в 1918 году, после 11 июля, была объявлена мобилизация. Крестьяне отказались идти в белую армию. 18 сентября в село приехали из Семипалатинска казаки с красными лампасами и околышами. Оцепив село, они требовали новобранцев.

— Меня повели на станцию Бель-Агач, выпороли и отпустили! — заканчивает он.

Cвидетель Воронцова:

— Летом восемнадцатого года ходила к Анненкову просить о помиловании мужа.

На полный сочувствия вопрос гособвинителя:

— Он вас бил? — кокетливо ответила:

— Ну да, два-три раза дернул!

Свидетель Сабитов показал, что в августе 1918 года в деревне Лопуново Рубцовского района анненковцами убито 70 жителей.

Свидетель Смоляков из села Веселоярского рассказывает, что 21 сентября 1918 года анненковцы захватили село и подвергли население порке.

Не смогли удержаться от включения в свою работу «жареных» фактов из показаний свидетелей военные юристы Л. М. Заика и В. А. Бобренев.

«Как показывали Филипп Мигулин и Роман Самохин, служившие кондукторами на станции Рубцовка, — пишут они, — летом 1918 года по приказу Анненкова был сформирован бронепоезд. На нем между Семипалатинском и Алейском курсировала специальная карательная рота, возглавляемая отъявленным головорезом капитаном Кауровым. Первой операцией бронепоезда стал расстрел семи крестьян со станции Шипуново. Таких акций было немало. Особенно зверствовали анненковцы, когда у белых начались неудачи на фронтах. По свидетельству Мачулина, после занятия красными станции Рубцовка, разъяренный Анненков верхом на лошади, в сопровождении конвоя прискакал к бронепоезду. Он приказал немедленно направить состав с карателями на занятую красными станцию. Вместе с ним туда отправились около сотни казаков. Однако недалеко от станции Аул бронепоезд остановился: поступило известие, что впереди объявилась разведка красных. Атаман дальше ехать не захотел, решив выместить злобу на местных жителях. По его распоряжению казаки стали ловить и сгонять окрестных крестьян, чинить над всеми без разбору всякие зверства. Большинство попавших под руку мужиков подверглось жестоким пыткам: сначала им наносили неглубокие колотые раны, а потом рубили насмерть. На глазах у Романа Самохина, недалеко от упоминавшейся станции Шипуново каратели отыскали прятавшихся в колодце двух красноармейцев и зарубили их. Затем подожгли с трех сторон ближайшее село Хлопуново и подвергли издевательствам его жителей.

Крестьянин села Красноярское Степан Вольных по личному приказанию Анненкова за сочувствие советской власти был подвергнут карателями жестокой порке, после которой месяц не мог подняться с постели. По его словам, других сочувствовавших (Егора и Ефима Чепуштановых, Лариона и Степана Филяровых, а также их односельчан Кириченко, Арошина и Шевченко) расстреляли. При этом Егора Чепуштанова закопали в землю еще живым, истекавшим кровью.

Ивану Мартыненко удалось схорониться от анненковских карателей. Он вспоминает, как однажды в село Веселый Яр прибыл отряд Анненкова. Его люди имели на погонах буквенные нашивки „АА“, а на рукавах — эмблемы с изображением двух перекрещенных костей и черепа. Они привезли с собой четверых арестованных, расстреляли их на окраине села и уже собирались садиться в поезд, чтобы возвращаться в Рубцовку, как к Анненкову подошел кто-то из местных зажиточных мужиков и подал список сочувствующих советской власти. Всех их тотчас поймали и расстреляли без всякого разбирательства. Когда поезд с анненковцами тронулся, каратели открыли стрельбу по группе крестьян, хоронивших расстрелянных»{246}.

Эксцессы между местным населением и белыми, конечно, были, и очень часто они заканчивались драматично. Были они и в Рубцовском районе. Но при чем здесь Анненков и анненковцы?! Ведь мы уже совершенно определенно установили, что все они в то время, которое называют свидетели, находились за тысячи верст от Рубцовского района, а именно — на Верхнеуральском фронте!!

Анненков неоднократно обращал внимание суда на то, что части, творившие беспредел в Рубцовском районе, были не его. Он просил суд подробнее опрашивать свидетелей о форме одежды солдат, творивших насилия.