Сибирская Вандея. Судьба атамана Анненкова - Вадим Гольцев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
ВЕРХОВНЫЙ СУД
Семипалатинского губсуда
т. Кузнецову С. В.
Настоящим уполномочиваю Вас присутствовать при исполнении приговора о расстреле Анненкова и Денисова от 12.VIII.27.
13.8.27.
Анненков и Денисов содержались не в тюрьме, а при Семипалатинском ГОО ГПУ. Отношения сотрудников отдела к ним, особенно к Анненкову, было хорошим. Содержались они в следственном изоляторе в разных камерах, в которых чекисты постарались создать для арестованных сносные для подобных заведений условия. Они предоставили им возможность читать, писать, совершать продолжительные прогулки, улучшенное питание, увеличили норму табачного довольствия. Анненков не мог не поблагодарить их за это:
Нач. КРО, коменданту Сем. ГПУ и Комдиву Панченко
Ваше отношение ко мне с первых дней моего приезда в Семипалатинск в Ваше распоряжение было таковым, что я должен об этом сказать во всеуслышание. Кода я ехал из Москвы, я думал, что ко мне, как к бывшему белому, жестоко боровшемуся здесь в Семипалатинске против советской власти, и отношение будет соответствующим моим деяниям в прошлом. Говорю откровенно: я всего ждал. И как я был пристыжен внутренне, когда с первых же минут моей встречи с Вами я встретил самое корректное, самое вежливое отношение к себе, к великому преступнику. Мне было стыдно, стыдно как человеку, пользовавшемуся тем, чего он не заслужил, чего он не стоит. Ваше великодушие и снисходительность меня убивали. Я еще глубже чувствовал свою преступность перед советской властью, представителями которой Вы являетесь. Но вместе с тем Ваше исключительное по человечности отношение ко мне вливало в меня бодрость и энергию во все время моего процесса. Ваше отношение ко мне явилось огромной материальной поддержкой в то время, когда беспощадные слова прокурора «палач», «бандит» и др. били меня, как хлыст, по лицу. Благодаря Вам и только Вам, я мог сказать суду: «Я заслужил расстрел, но хочу думать, что выйду из жизни со снятым с моего имени проклятием». Мне казалось, что это проклятие, висевшее годами на мне, вы сняли, относясь ко мне как к человеку, заблудившемуся в прошлом и пришедшему к вам с раскаянием. После приговора, вынесенного мне судом, кто, как не вы, старались поддержать во мне твердость духа и надежду. Вы, те «страшные чекисты», об «ужасных зверствах которых» так много и так «красочно» пишут за границей, Вы отнеслись ко мне, к смертнику, как близкие люди. Так разрешите же мне, в последние минуты моей жизни, от глубины моей души поблагодарить Вас за все то, что Вы сделали для меня, для того, чтобы облегчить мне мои переживания. Я преклоняюсь перед Вашим великодушием, перед Вашей чуткостью и сердечностью. Моя судьба решена. Я ухожу из жизни, не вспоминайте же лихом меня, искупающего свои грехи собственной смертью.
Последний привет — Борис Анненков
13. VIII.27 года
В этот же день Анненков пишет поразительный документ, в котором, прислушиваясь к себе, фиксирует ощущения приговоренного к расстрелу:
Мои переживания перед расстреломПосле того как Верховный суд вынес мне приговор, я был охвачен сознанием: «ты получил вполне справедливое возмездие за те преступления, которые ты совершил».
Аплодисменты в задних рядах публики, правда, не особенно дружные и жидкие, больно отозвались в моей душе: «не простили, даже приговоренному». Итак, расстрел… Говорят, у смертников нервы и чувства обострены до последней крайности. У меня этого нет. Я спокойно ожидаю конца. Я — фаталист. Мысли работают ясно и четко, но думать ни о чем не хочется. Хочется забыться.
Иногда приходит на ум мысль: «я мог бы быть полезен Союзу», но она всецело подавляется другой: «ты не достоин этого». И особенно ярко вспоминаются слова общественного обвинителя тов. Паскевича: «Вы нам не нужны, вы уже умерли для нас!» Больно, но это так, а отсюда и отсутствие желания жить. Страха смерти нет. Я давно и на все сто процентов приговорил себя к смерти. Есть томление. Одна мысль довлеет над всеми остальными: «скорее бы совершилось неизбежное». Вероятно, трудные переживания будут во время расстрела, но успокаивает мысль: «Потом небытие, полный покой». Смертельная тоска за участь тех, кто вернулся со мной в Союз, неужели их постигнет та же участь, что и меня. Неужели я их погубил. Не хочется верить, зная, что они невиновны, против советской власти шли по молодости, несознательно и по необходимости.
Да минует их чаша сия! Сожалею ли я, что вернулся в СССР? Нет! Лучше умереть у себе на Родине, чем жить предателем за границей. Сожалею лишь, что не успел ничего сделать для Союза в его напряженной работе по созданию нового государства и бесславно выхожу из жизни. Знаю, что проклятия и бешеная ругань «вождей» эмиграции будут меня преследовать и после моей смерти за мое «предательство» и «ренегатство» их дела борьбы с большевиками, но хочется думать, что это же самое должно снять с меня проклятие здесь, в Союзе. Вот, кажется, и все. Впрочем, нет, еще есть. Вчера, когда я решал о том, подавать ли мне прошение о помиловании в Президиум ЦИК, я колебался, как никогда. Я сознавал, что заслужил расстрел, и понимал, что не имею права просить о пощаде. Я говорил сам себе «не цепляйся за жизнь, это — шкурничество». Другой голос говорил: «ЦИК — верховная власть Союза, пусть она решит мою судьбу». Я знаю, что не получу амнистии, но просил о ней не из малодушия. А в общем, доминирует одна мысль: «скорее бы…»
Борис Анненков
13 августа 1927 года, 10 часов утра, г. Семипалатинск
«Переживания перед расстрелом», как и все, что он написал, находясь в следственном изоляторе, исполнены простым карандашом, мелким, округлым, аккуратным, очень разборчивым, легко читаемым почерком. Все написано на разной по качеству бумаге и на листках разного размера, иногда четвертинках и меньше, и все прекрасно сохранилось.
Видимо, во ВЦИКе не все были согласны с приговором и окончательно судьбы Анненкова и Денисова решались в споре, потому что к вечеру 13 августа из Москвы поступает распоряжение. Телеграмма тут же была объявлена Анненкову и Денисову. Об этом событии Анненков сделал запись:
«18 часов. Секретарь прочел телеграмму из ЦИКа: „приговор приостановить“. Нервы дрогнули: я „зарядил“ себя на 72 часа, а теперь — оттяжка и опять неизвестность. Надолго ли? Не сдадут ли нервы? В моем положении нельзя ни на минуту допустить слабость, а я уже 25 дней держу натянутыми, как струны, нервы. Опять та же мысль: „скорее бы…“
Б. Анненков
13 августа 1927 год, 19 часов, г. Семипалатинск».
«Президиум ВЦИК СССР предлагает исполнение смертного приговора выездной сессии Верховного суда СССР по делу Анненкова и Денисова приостановить
Ст. секретарь Военной Коллегии Верховного суда 13.VIII.27
Принял Куришев
Передал Ф. П. Евсеев».
С этого времени у Анненкова и Денисова затеплилась надежда, что жизни им могут быть сохранены. Потянулось время ожидания помилования. Не знаю, чем занимался Денисов, а Анненков коротал время записью своих воспоминаний, очерков, давал отповеди белоэмигрантским писакам, осуждавшим его переход в СССР, писал письма.
В письме к своему защитнику Владимиру Ильичу Борецкому Анненков писал: «…к сожалению, после окончания процесса не смог передать Вам все, что хотел сказать, и поблагодарить Вас и тов. Цветкова». Письмо заканчивается лихим: «Семь бед — один ответ!»
Анненков по-прежнему озабочен судьбой своих партизан, ушедших с ним в Китай и влачащих там нищенское существование. В письме к Павлу Дмитриевичу Илларьеву он писал: «Я получил по заслугам. Дело не во мне, а в партизанах. Подумайте о славгородцах-кирасирах, которые скитаются».
Анненков работал также над очерками о Китае. Писал этнографические рассказы о жизни и быте китайцев, о городе Ланьчжоу, работал над очерком о забайкальском атамане Г. Семенове, озаглавив его «Гришка Третий, рваная ноздря».
21 августа, за три дня до расстрела, он распорядился своим творческим наследием:
«Я предоставил полное право редактору газеты „Новая деревня“ (Яркову. — В. Г.) воспользоваться тем, что находит нужным, и отбросить все то, что считает излишним из моих заметок. Могу дать ряд бытовых очерков из жизни в Центральном Китае и Тибете, а также по текущему моменту», — писал он.
Кроме того, Анненков почти ежедневно писал о том, как прошел у него день. Вот эти дневниковые записи:
«Слежу за красноармейцами. Сознательные ребята. Видно, много читают и следят за политикой» (без даты).
«13 августа. Вызвали в комнату. В ней — секретарь Верховного суда и комдив. Зачитали отсрочку. Подписал Енукидзе. Вырвалось: „Ах, зачем опять отсрочки?“ Успокаивают: все — к лучшему. Вечером — беседы. Подарили коробку конфет. Стыдно!»
«15 августа. На прогулке опять встречи и воспоминания о Китае. Тов. … (фамилию этого товарища Анненков по каким-то причинам не называет). Он — татарин. Жил в Китае».
