Ад уже здесь - Сурен Цормудян
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Волноваться говоришь нечего? — усмехнулся Вячеслав, — А чего мы тогда в клетке? Чего те два гуталина пистолетом размахивали и орали?
— А орали они по твоей милости, Славик. Запомни раз и навсегда, нельзя при чернокожих произносить слово негр. Понял? Это для них страшное оскорбление.
— А как их называть? Откуда я знал?!
— Славик! Ты меня понял?!
— Да понял я, понял.
— Hey Russians! — В коридоре снова показался бородач, который выпроваживал беснующихся Томаса и Си Джэя. — Of what you thought? Why them so named? — Он остановился у клетки и, разведя руками с растопыренными ладонями, вопросительно посмотрел на Варяга.
— Что он хочет? — Спросил Николай.
— В рыло, — буркнул Сквернослов.
— Славик заткнись. — Рыкнул на него Яхонтов. — Он все о том же. Дескать, зачем двух достойных людей нехорошо обозвали. Ну не хотели мы. Так получилось, — Сказал он американцу. — Ай эм сори. Форс мажор… или как это, по-вашему, сказать…
— Ааа, — протянул досадливо американец и, раздраженно махнув рукой, удалился, как раз в тот момент, когда за его спиной возник еще один человек.
— Блин, не тюрьма, а проходной двор какой-то, — проворчал Сквернослов, глядя на него.
Новый человек тоже был далеко не молодым. Лет шестьдесят. Его жилистое лицо будто выточили из камня, при этом грубовато исполнив широкий разрез рта с тонкими губами. НА голове большая залысина, обрамленная коротко стриженными седыми волосами. Больше всего поражали глаза этого человека. Постоянно на выкате. Взгляд жутковатый, словно этот человек единожды в жизни заглянул по ту сторону чего-то ужасного, и это врезалось в его разум на всю жизнь и блеклые тени увиденного преследовали его постоянно, вставая на пути направления его взгляда. Николай с интересом смотрел на этого человека. Что он мог увидеть когда-то? Неужели он мог увидеть больше чем он, Николай, видел в Надеждинске, в Московском метро или гадовнике, в кантине олигарха или Котельниче? Мог ли этот человек видеть то же, что видел Николай там, где должен был быть Киров? Нет. Никто не повидал столько, сколько он повидал в уральских горах и Ганиной яме, на станции 1905 года в Екатеринбурге и в логове легиона Гау… Тогда отчего у него такие глаза? Может так кажется, из-за того, что у него практически не было бровей а кожа на их месте все-время нахмуренно стянута?
Васнецов заметил, что Варяг внимательно смотрит на одежду этого странного человека. На незнакомце было что-то вроде видавшего виды пилотского комбинезона с еще оставшимися какими-то нашивками на рукавах и прямоугольной нашивкой на груди с надписью — J.Tibbets.
Яхонтов медленно поднялся и, подойдя к клетке, тихо спросил.
— Ю а пайлот?
Незнакомец поднял одну бровь.
— Yes, — коротко ответил он.
— Ага. Понятно. Коллега значит, — пробубнил сам себе Яхонтов. — Эир форсе? — задал следующий вопрос Варяг.
— Yes, — монотонно повторил человек.
Варяг пристально посмотрел на нашивки и вдруг вздохнул тяжело. Что-то нехорошее он увидел в этих нашивках. Незнакомец опустил голову и, проследив за взглядом Яхонтова, посмотрел на свой рукав. Затем поджал губы и закивал головой.
— B — Fifty two. Nuclear bomber. — Хрипло сказал он.
— Что? — прищурился Вячеслав. — Что-что он сказал?
— Он летчик. Пилот стратегического ядерного бомбардировщика Б-52. — Мрачно произнес Варяг. Больше вопросов можно было не задавать. Теперь стало предельно ясно, отчего у этого человека такой взгляд. Он кидал бомбы, пускал ракеты… Все оружие, которое он применял тогда, было ядерное. И сколько городов мог выжечь один такой бомбардировщик? Из курса военной подготовки на занятиях в родном Надеждинске, Васнецов помнил, что Б-52 самый большой стратегический бомбардировщик. Ему не уступал только легендарный Ту-160, но их были единицы и американских монстров сотни. Да. Это был самый грозный самолет в эпоху всеобщего самоубийства цивилизации. Значит он даже больше того «Медведя», которого они нашли в самом начале своего путешествия по Аляске. Значит и ядерной смерти он брал на борт больше. И применил все. И теперь этот человек, всю жизнь, наверное, думающий о миллионах тех, кого убил, пришел поглазеть на тех, кто ни смотря на его усердный труд, все-таки выжил. Любопытно конечно… Вот они какие… Русские, которые спаслись от его бомб…
Николай вспомнил Людоеда. И впервые почувствовал облегчение от того, что его тут не было. Какие муки мог испытать Илья здесь, среди тех, кто выжил после обрушившихся на них ракет, среди которых были и те, что он запустил. Каким бы злым и бессердечным циником не казался Крест, для него это было бы очень и очень непросто.
Вячеслав медленно поднялся с деревянных нар, поморщившись, ступив на больную ногу, подошел к решетке и улыбнулся.
Незнакомец понял эту улыбку и сделал шаг назад как раз тогда, когда Сквернослов резко выставил обе руки через решетку, попытавшись схватить этого человека.
— Тварь! — заорал Сквернослов, изо всех сил пытаясь дотянуться до летчика Тиббетса. Но Тщетно. — Иди сюда мразь!
Человек встал на безопасном расстоянии и продолжал смотреть взглядом без злобы или раскаяния. Просто смотрел своими, словно стеклянными глазами без всяких эмоций.
— Славик прекрати! — Варяг схватил Сквернослова и попытался оттащить от решетки, но в Вячеславе сейчас бушевала такая буря ярости, что Яхонтов просто ничего не смог сделать.
— Тварь! Падаль! Убью, сволочь! Палач! Мразь! — Кричал Вячеслав.
— What now! — В коридоре снова появился бородач.
· Nothing. It is my fault. Forgive me. — пробормотал летчик и, махнув охраннику рукой, быстро удалился.
· As all it has bothered me. Madness. — проворчал охранник сам себе и снова исчез за дверью.
Славик обмяк и медленно опустился на пол, резко обессилев.
— Варяг, зачем мы здесь, — просипел он плача. — Черт подери, найди мне хоть одну причину, почему мы должны находится среди гадов этих. Я же их ненавижу. А этот. Он же палил мою страну. Он выжег мой мир… Только не говори, что мы здесь из-за меня и моей травмы. Не говори мне этого…
— Тогда мне нечего сказать. — Вздохнул Яхонтов. Он помог раненному товарищу лечь на нары и сам сел в углу, откинувшись спиной на стену.
Наконец воцарилась тишина и, больше никто не тревожил их своим присутствием. За ширмой в клетке напротив кто-то тихо чавкал, поедая крошки из пакетика брошенного Томасом. Где-то в дальнем углу изредка падали с потолка капли воды. Снаружи, за приоткрытой дверью коридора были слышны мужские голоса. Видимо группа людей сидела за столом и что-то живо обсуждала. С другого конца коридора слышался далекий удушливый кашель.
— Варяг, — тихо и лениво проговорил Николай.
— Чего? — так же лениво ответил, задумчиво смотрящий в заплесневелый потолок, Яхонтов.
— Тебе его голос знакомым не показался?
— Чей.
— Летчика этого…
— Не знаю. И где мы могли его слышать?
— По радио. Это… Радио Хоуп Сити. Мне кажется, что это он там говорил. Значит мы действительно в Хоуп Сити. А отсюда до ХАРПа сто километров. Даже меньше. Все, Варяг. Мы дошли. Осталось поднести бомбу. — Васнецов прикрыл глаза. — Только как теперь это сделать.
— Вот сейчас подойдет к клетке Людоед, бряцая пулеметом, — тихо, почти плача, проговорил Сквернослов, — И скажет, мужики, какого вы хера валяетесь на нарах. Осталось-то с гулькин хрен. Пошли, скажет, разнесем все к чертям и заживем спокойно… Наконец-то… Дошли… Представляете что чувствовали Юра и Андрей когда через пятнадцать лет оказались дома? А дома нет. Пусто. А потом собственная дочь родного отца… Раз и в голову. А потом я какого-то хрена полез на эту дуру… А потом ее Илья застрелил… А потом зверюга какая-то Юру порвала… А потом и Людоед сгинул… Какого хрена мужики! Все из-за этого пидора на своем бомбардировщике! Из-за него и тех, кто все это развязал! Какого хрена мы здесь делаем! Какого! Что космонавты чувствовали, когда дошли?!
— Славик, успокойся, — нахмурился Николай.
— А знаешь, что я сейчас чувствую, понимая, что дошел?! — продолжал Сквернослов. — Я чувствую, что у меня нога адски болит! Что я жрать хочу! И что я мочой воняю! Это нормально?! Так должны жить люди?!
— Да что с тобой такое? Славик. Ну, успокойся ты…
— Знаете, я всю жизнь думал, что жить можно. Даже в таких условиях, — не прекращал говорить Вячеслав. — Ну, подумаешь, ядерная зима. Мы ведь живы. А значит, и жить можно. Главное чтоб цель была в этой жизни. И тогда она будет прекрасна даже в вонючем затхлом подвале. И цель была. Работа по хозяйству. Жрать что добыть. Сходить на ферму и с девчонками какими-нибудь замутить. В картишки поиграть с Эмилем на щелбаны. Жизнь прекрасна, когда есть смысл и цель. Но все эти цели, такая херня, я вам скажу… Вон, космонавты… Отчего они погибли? Да потому что цели своей достигли. Сделали то, к чему стремились. А там разочарование. И все. И жизнь всякий смысл потеряла. Это… Это как с девкой. Увидел смазливую деваху. Понравилась. Стал обхаживать. Добиваться. Строить из себя самого достойного для нее. Бегаешь за ней. Ухаживаешь. Впечатление производишь. А цель-то одна. В койку. Ну, завалил. Ну, отшлепал. И все. И скучной вдруг она стала. Неинтересной. И не самой красивой. И ходишь весь в расстроенных чувствах… Разочарование… И засматриваешься на другую, чтоб тоска не съела… Но это хорошо, когда есть другие. А жизнь-то одна. Другой жизни не будет. И что теперь? Ну, дошли мы. Ну, договоримся с этими местными аборигенами. Взорвем ХАРП. А что дальше? Все? Сгинем как космонавты от разочарования жизнью? Ведь с уничтожением ХАРПа рая не настанет. И люди рвать друг друга не перестанут. Мы ничего не изменим. Может только хуже сделаем…