Длань Господня - Борис Вячеславович Конофальский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но всё это было не страшно. Лошадей не хватало? А когда их в обозах хватало? Ничего, просто медленнее пойдёт обоз. Грязь и дороги нет, а у солдат обувка плоха? Всегда так было. Враг страшен, а ещё и неизвестно, сколько его? И это дело привычное. На то он и враг, чтобы в тайне себя хранить и страшным быть. Всё это обычнее дело, волновало Волкова только одно, и то даже не болезнь его была. Болезнь? Он выдержит, выдержит, стиснет зубы и держаться будет, сколько нужно. Лишь бы у монаха бодрящее зелье не кончалось, сейчас он был как раз бодр, на коня садился.
Молодые господа из его выезда уже дожидались его. Монах, брат Ипполит, тоже с ним ехал. И тут… Истинное чудо свершилось. Словно солнце хмурь с неба разогнало и осветило двор. На крыльцо вышла сама госпожа Эшбахт. Была она в чёрном платье из бархата, лиф из серебра. Это платье ей шло. Он уже и забыл про неё, последние ночи в покоях Бригитт спал и не виделся с женой, живя с ней в одном доме. Она же вниз почти не спускалась с того дня, когда он Шоуберга на заборе повесил. Общалась лишь со слугами, Бригитт да братом Семионом. А теперь вышла, стояла у дверей. Лицо её было бледное, холодное, руки сцепила на животе. Стояла и смотрела на него. Он уже уселся в седо, подъехал к ней и сказал:
— Рад видеть вас, госпожа моя.
— Слышала, вы на войну едете, супруг? — Вежливо, но холодно спросила она.
— Да, горцы, мерзавцы, опять затевают свару. Опять желают к нам на наш берег переплыть.
— Так угомоните их уже, господин мой, чтобы неповадно было им впредь. — Произнесла Элеонора Августа.
Это её поведение, хоть и удивляло кавалера, но и радовало его.
Не было в поведении её некой приязни, что иногда бывает меж мужем и женою, которые любят друг друга, но и не было злобы и спеси. Ни в словах, ни в жестах её.
— Я постараюсь, чтобы они до Эшбахта не дошли. Чтобы вас, супруга моя, эти нечестивцы не побеспокоили. — Сказал кавалер.
На пороге дома появилась и Бригитт, но, увидев Элеонору, она повела себя как должно, была скромна и молчала.
— Я буду молиться за вас, супруг мой. — Всё также холодно сказала Элеонора Августа и сделала глубокий книксен с поклоном.
Бригитт сделала то же самое и произнесла:
— Я тоже буду за вас молиться, господин.
Он тоже склонил голову, отвечая женщинам.
***
А на выезде из деревни нагнал его всадник незнакомый:
— Вы господин Эшбахта?
— Да, что тебе?
— Я послан капитаном фон Финком. — Произнёс посыльный.
Сердце кавалера зашлось, и не от болезни, а от волнения. Но вида он не показал:
— Что передал капитан?
Спросил, а сам боялся, что посыльный скажет, что капитан фон Финк извиняется, что быть он никак не может, или что будет позже, так как солдат собрать быстро не может, или ещё что-нибудь такое. И посыльный сказал:
— Капитан спрашивает вас, как ему солдат переправлять, на лодках или баржи ждать.
— Что? — Не понял ещё слов его кавалер.
— Капитан фон Финк говорит, что на лодках может начать солдат переправлять, но это дорого будет, а может баржи ждать, они дешевле получатся, но их сейчас свободных нет.
— А что, солдаты уже пришли к реке?
— Пять часов назад, когда я был на берегу, так ещё их не было, но были они на марше. А сейчас думаю, уже к Леденицу подходят.
— И фон Финк с ними? — Боясь радоваться, спросил Волков.
— Нет, фон Финк ещё раньше в Леденице был, задолго до прихода солдат, искал перевозчиков заранее. Ну, так что мне ему сказать? — Спрашивал посыльный.
— Про что?
— Про деньги, фон Финк спрашивает, если на лодках будет солдат перевозить, вы за лодки заплатите, или ему баржи искать?
— Ладно, пусть перевозит на лодках, я заплачу, — ответил кавалер, у него от сердца отлегло.
Чёрт с ними, с деньгами, лишь бы вёл солдат. Очень, очень на этих солдат рассчитывал Волков.
***
До сумерек едва добрались до заставы. Рыбачья деревня, встретила их тишиной, солдаты уже предпочитали спать за стенами заставы. Хоть и не Бог весть какие, а всё равно стены. Мало ли что. А то тихо придут с того берега, пристанет к песочку пара лодок и всё. Вылезут из них три десятка человек, молодые и лихие, до крови жадные… Нет, лучше на заставе, там, хоть и неудобно, но спокойнее.
Кавалер и его свита ночевала там же. Вечером действие зелья брата Ипполита закончилось. Оно заканчиваться началось, когда они ещё в пути были, а там, на заставе, стало его трясти, руки так тряслись, что из стакана расплёскивал питьё, поесть толком не смог. Напоил его монах лечебным и снотворным, так и уснул, не поев.
Утром снова трясло, монах целый котёл снадобья ещё до рассвета стал варить, думая, что того, что он взял с собой, не хватит. На этот раз кавалер заставил себя есть. Ел телятину холодную с хреном и горчицей из кислых яблок. Раньше бы вдовое больше съел бы и не заметил, но сейчас монах и этому был рад.
Утром по ледяной росе, что от реки за утро налетела, поехали по своему берегу на запад во владения Гренеров.
— Эти места ваши, — сказал он Карлу Гренеру, что служил при нём, — ведите, я-то тут был всего один раз.
— Да, кавалер, я всё покажу вам, — юный Гренер был рад, что к нему в гости едут, старался быть радушным хозяином. — Думаю, отец нам обрадуется и присоединится, если и впрямь горцы осмелятся к нам сунуться. Следующую ночь можем переночевать в имении отца.
Волков, честно говоря, рассчитывал на то, что старший Гренер тоже к ним присоединится. Отец Карла, Иоахим, был, кажется, опытным кавалеристом и немало повоевал за герцога и императора.
Но первым делом они на берегу реки, напротив Мелликона, разыскали солдата, которого сержант Жанзуан отправил считать лошадей, что погрузят на баржи горцы.
— Лошадей нет пока, господин, — сообщил солдат Волкову, когда тот подобрался к нему в удобное для наблюдения место. — Но во-о-он на ту баржу затолкали четыре телеги, на ту