Серебряный леопард - Ф. Ван Вик Мейсон

– В прихожей ожидает франкский рыцарь, госпожа, – доложил грек. – Говорит, что он из отряда вашего благородного брата. Он потерял руку при Дорилеуме.

– Глупец! Почему ты не пригласил его в залу?

Розамунда быстро поднялась, бросила на мраморный пол трехзубую вилку и легкими шагами вышла в приходую.

При колеблющемся свете факела ее поджидал высокий, широкоплечий человек. Женщина обратила внимание на его левую руку, поддерживаемую грязной, в пятнах крови повязкой.

Посетитель вежливо поклонился.

– Я сэр Гастон из Бона. В последнее время состою в отряде вашего брата.

– Добро пожаловать, сэр рыцарь, – улыбнулась Розамунда.

Она хлопнула в ладоши и распорядилась, чтобы принесли вина. Очевидно, сэр Гастон прибыл в ее дом прямо с дороги к Антиохии: слой пыли покрывал его плащ и остроконечные башмаки из мягкой кожи. Вокруг шеи и под мышками на плаще проступали темные пятна пота.

– Пойдемте. Вам необходимо освежиться, – начала было Розамунда, но что-то в поведении пришельца ее остановило. – Что случилось? Несчастье с сэром Эдмундом? – с беспокойством спросила она.

– Нет, миледи, несмотря на то, что он был в самом пекле и сражался как Роланд при Ронсевале.

– Тогда… тогда не убит ли мой муж?

– Нет, миледи, не убит, но тяжело ранен при Дорилеуме. Неделю назад, перед моей поездкой на север, он еще не совсем пришел в себя, не знал, где находится, но продолжал произносить ваше имя…

– Благодарение Господу в небесах! Какие еще известия вы можете сообщить?

– Добыча, доставшаяся нам после разгрома Красного Льва, превзошла все ожидания, – заявил сэр Гастон. Он сделал большой глоток из врученного ему кубка. Голос его зазвучал громче, эхом отражаясь от темного сводчатого потолка. – Никогда еще глаза западного воина не созерцали такого невероятного богатства. Драгоценные камни, золото, тысячи прекрасных лошадей и вьючных животных, парчовые одежды, сундуки со сладостями и пряностями, целые груды первоклассного оружия. Самый бедный крепостной теперь имеет отделанный золотом кинжал. Наши вьючные животные нагружены такими ценностями, за которые можно купить несколько прекрасных владений во Франции или в Италии.

– Значит, мой брат даже не ранен? – переспросила Розамунда.

– Это еще не все. У Боэмунда и его армии только и разговоров о доблести и стойкости графа Эдмунда, – отвечал сэр Гастон. – Этому способствовал сам барон Дрого, – добавил он, покосившись на кувшин с вином. – Говорят, что воины Четраро заставили неверных бежать с поля боя, так же как доблесть нашего отряда и сэра Эдмунда не дала туркам удрать до похода войска лотарингцев и провансальцев.

Розамунда с гостем допоздна засиделись в сумрачном и сыром обеденном зале, где с капителей колонн на них взирали искусно вырезанные птицы и звери. Хлоя, суетившаяся поодаль, наконец набралась смелости поинтересоваться судьбой оруженосца по имени Герт Ордуэй.

– Оруженосец был легко ранен, но с тех пор рана его зажила. Невозможно забыть его меткие удары алебардой, – промычал сэр Гастон, обгладывая с косточки мясо барашка. – Удаль саксонского молодчика повсеместно отмечалась в войске герцога Боэмунда.

После того как обеденный стол был полностью очищен, Розамунда провела гостя в небольшой садик, где умиротворяюще распевали птицы, а прохладный ветерок с Босфора разгонял дневную жару.

Они уселись под раскидистой сосной. Рыцарь положил свою раненую руку на принесенную слугами подушку. Разгоряченный бессчетными кубками вина, Гастон из Бона с удовольствием распространялся о возможных последствиях битвы под Дорилеумом.

Несколько дней прошло в спортивных развлечениях. За пытки, которым их подвергали мусульмане, христиане мстили, обезглавливая пленных неверных одним взмахом секиры или меча. Богохульных турок сотнями раздевали до пояса и с завязанными за спиной руками ставили на колени. Сверкал клинок, и головы катились по земле.

Никто не хоронил мертвецов, рассказывал сэр Гастон, равнина Дорилеума превратилась в огромный, невероятно вонючий морг. Тяжелораненые погибли, как и следовало ожидать. А свое выздоровление сэр Гастон объяснял тем, что к его ране своевременно приложили докрасна раскаленное лезвие топора – это прижгло рану и остановило потерю крови. Всего через неделю он уже был в силах сесть на мула и приехать в Константинополь.

Его нынешняя миссия, как он пояснил дамам, заключается в том, чтобы подыскать замену для семнадцати павших воинов отряда. Сейчас они несомненно наслаждаются радостями рая, как это было обещано тем, кто падет по дороге в Иерусалим.

Сэр Гастон упомянул в своем рассказе и о странной эпидемии, которая обрушилась на христианское войско как раз тогда, когда оно двинулось по скудным равнинам к горам Армении и к знаменитым городам Филадельфия, Цезарея и Гераклея. За ними, как говорили, лежали сказочные города Алеппо и Антиохия с улицами, мощенными серебром. Иерусалим? По-видимому, никто толком не знает, как далеко находится Священный город. Сам сэр Гастон полагал, что Иерусалим расположен не дальше как в неделе пути за Антиохией. А она, в свою очередь, располагалась в какой-нибудь сотне миль от Золотого Рога. Так, по крайней мере, говорили в войсках.

Розамунда подробно расспрашивала своего гостя о характере ранения мужа и узнала, что турецкое копье со всей силой ударило барона Дрого в бок. Стальные кольца его кольчуги не порвались, но не смогли предотвратить серьезных внутренних повреждений. Очевидно, пострадали кровеносные сосуды, так как барон Четраро сплевывал темно-коричневые кровяные сгустки. Более того, сильнейший удар, даже смягченный шлемом, заставил его потерять сознание. Многие крестоносцы, получившие подобные удары в голову, бродят по лагерю, как сонные мухи. Они тупо смотрят перед собой и что-то неразборчиво бормочут.

– Остались ли в отряде знатные женщины? – поинтересовалась Розамунда.

– Всего несколько, миледи. Большинство этих нежных созданий не смогли перенести солнечного пекла, плохой воды и недостатка пищи.

– Ну а как же эти бедняжки существуют? – допытывалась рыжеволосая дочь Роджера де Монтгомери.

– Спят, завернувшись в одеяла, на голой земле рядом со своими мужьями или покровителями. – Сэр Гастон хихикнул. – Никаких любовных отношений. Им даже нечем заменить изорванные или украденные бродягами одежды. Бродяги и воры – это настоящая чума.

– Тогда что же они на себя надевают? – пискнула откуда-то из темного уголка Хлоя.

– Они носят одежды, захваченные у неверных, – ответил гость. – И, представьте, им очень нравятся их легкость и прекрасные ткани.