Проклятие Эвлона - Рон Криннит

— Надо же, не знала, что в моей страже есть хорнии, — удивилась Синсера.

— Ваше Величество, из-за моей масти, меня никогда не брали в караулы, — с поклоном ответила хорния. — Но капитан Аустера посчитала, что не может обойтись без связи, и взяла меня в свой отряд.

— Отлично! — кивнула королева. — Передай сообщение прайм-хорнию. Его позывной — «Лепус».

Сергей, не удержавшись, хихикнул, только королева могла называть самого могущественного экуса Эвлона «зайчиком».

Город погружался в сон, но в кабинете правительницы всю ночь горел свет. Синсера от волнения без остановки жевала травяные колечки, Сергей машинально расчесывал ее хвост, а сигнальная хорния с секретаршей тихонько сидели у стенки, боясь лишний раз шевельнуться. Время от времени королева бросала на сигнальщицу вопрошающий взгляд, но та каждый раз отрицательно вскидывала мордочку.

Почти перед самым рассветом хорния внезапно вскочила и, взяв со стола карандаш, стала что-то записывать. Королева бросилась к ней и нетерпеливо стала вчитываться в текст сообщения. «Разведчики дошли до самого стержня, не встретив по пути ни единого демона! — радостно прочитала она вслух самый важный отрывок. — Скрипта! Сегри! Вы слышали?!» «Значит, у Вас все получилось! — отозвался Сергей. — Я Вас поздравляю!»

Нервное напряжение спало. Несколько раз широко зевнув, Синсера отправилась в спальню и улеглась на кровать.

— Эвлон ждут непростые времена, — делилась она мыслями со своим спутником. — Во-первых, я не уверена, что останусь королевой. Безродная не может править Эвлоном, и советницы не упустят возможности со мной расквитаться. Потом, экусы станут массово возвращаться из гарнизонов. Как их всех разместить и найти им работу? Они же ничего не умеют, кроме как воевать. В третьих…

— Эмм… Солния, давай все заботы оставим на завтра, а сегодня просто порадуемся, — предложил Сергей. — И еще, ты мне вчера кое-что задолжала…

— Что?!

Синсера удивленно обернулась и, получив увесистый удар подушкой, возмущенно вскочила.

— Ах, ты, мерзавец! — вскричала она, и рассмеялась. — Мой самый милый мерзавец…