Молодой Ленинград 1981 - Владимир Александрович Приходько
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Корнин говорил спокойно, с видимым удовольствием, лицо его постоянно улыбалось. По всему заметно: до сих пор сохранил этот человек юношеское неравнодушие к своему делу. И его спокойствие, уверенность в завтрашнем дне, уже как бы пронизанном сегодняшними невидимыми токами ЭВМ мощной эманацией машинного мозга, передавались нам…
— Задача наша сегодня — не любой ценой результата добиться, а только оптимальным путем. Нужно думать и об отдыхе для людей, и о том, куда им детей помещать, чтобы не беспокоиться. А начинать нужно с оптимизации учета. На пристани видели — трубы валяются?! Из-за разврата в учете в первую очередь! За них же золотом плачено! Но сегодня не всех еще это волнует. Отсюда амортизация основных фондов у нас — пятьдесят — семьдесят процентов. Но теперь уже основные фонды считает машина. Шестьдесят процентов бухгалтерских расчетов машина производит. Есть кое-какие успехи. Например, Академия наук предложила нам вариант обсчета зарплаты. А у нас ряд специфических отличий. Мы подумали, прикинули, попробовали по-своему. Родился новый комплекс — зарплата в северном исполнении…
Корнин взял со стола ленту зарплатных корешков, развернул ее, пустил по кругу:
— Вот, пожалуйста, уже по новой системе машина считала…
Скользнув взглядом по ровным рядам отстроченных машиной шифров и сумм, я запомнил цифру у графы «К выдаче». Хорошая цифра — тысяча с гаком. Понравилась нам изобретенная надымскими новаторами зарплата.
— Да вам тут институт собственный открывать впору, — заметил Николай, со вздохом возвращая Корнину ленту зарплат.
— Не только институт. Мы и аспирантуру целевую хотим в Надыме организовать. Почему это по проблемам Медвежьего работать и защищаться должны чужие люди? Пусть наши! Так ведь разумнее, верно? А уж институт-то само собой, давно пора. Молодежь учиться хочет, здесь же все условия, — столько времени свободного…
Корнин улыбался.
И Сидоров улыбался. И Писаренко.
Коля тоже улыбнулся и покачал головой: не верится, мол, что счастливо так может все разрешиться…
— Приезжайте лет через пять, — сказал на прощание Сидоров, — не узнаете город. Ей-богу, не узнаете…
С Корниным нам было по пути.
— Проблем, разумеется, достаточно, — говорил он, вдыхая с удовольствием свежий вечерний воздух. — Но ведь мы здесь для того и работаем, чтобы решать их, верно?
И мы не могли не улыбнуться ему в ответ.
— Вы сами давно в Надыме? — спросил Валерий.
— Седьмой год. Тоже с Юга приехал. Здесь большинство с Юга, там же плотность населения — огого! Уезжать не собираюсь. Нет, пока не собираюсь…
— Нравится?
— Жаловаться грех. Откровенно говоря, Надым дал мне все. Любимую работу. Понимающее начальство. Жилье. Зарплата меня устраивает. Люблю музыку — купил себе комбайн с акустикой, по вечерам слушаем с женой. Дети пишут часто, они уже самостоятельные люди. Так и живем. Что еще человеку нужно? А в театрах я в командировках чаще бываю, чем родственники столичные.
— И супруга с вами работает? — спросил Николай. — Боже, как все хорошо может быть, а?
— Жена в школе преподает. Корнина Галина Степановна, учитель истории. Кстати, сходили бы, поинтересовались, у них завтра выпускной вечер. Это третья школа, как раз рядом с гостиницей вашей.
— У нас запланировано, — сказал Валерий, расправляя усы.
— Серьезный вы народ, мальчики, как я посмотрю, — улыбнулся Корнин, пожимая нам руки. — Будете еще в Надыме — заходите.
— Непременно! — заверил Коля, а я почему-то отдал Корнину честь по-военному, и мы расстались у кафе «Встреча».
У входа в кафе — объявление:
МЕНЯЮ двухкомнатную квартиру со всеми удобствами в г. Норильске на равноценную в г. Надыме. Обращаться по адресу: г. Надым, Ленинградский проспект…
— Понятно, Валера? — Коля посмотрел торжествующе. — На равноценную! А ты все про Норильск. Вон где история делается теперь — в Надыме…
— Ну, это мы еще годиков через пять поглядим, — проворчал Валерий.
А я вдруг почувствовал такой молодой, такой счастливый голод, что по лестнице на второй этаж кафе полетел через три ступеньки…
Леонид Замятнин
Я — СКАЛОЛАЗ-МОНТАЖНИК
(На берегах Вахша)
Очерк
Март восьмидесятого. В Душанбе тепло. Люди ходят без пальто и без шапок. Я еду в Рогун. Старенький «пазик» трясет безбожно. Скучная пыльная дорога. Желтые покатые холмы похожи на спины спящих слонов. За ними — невысокие заснеженные горы. Не доезжая Файзабада, вдруг ныряем с головой в пушистую русскую зиму. Сугробы в человеческий рост сдвинуты бульдозером к обочинам. Теперь едем, словно в тоннеле. Метет. Ничего не видно. Кажется, вот-вот вылетит навстречу тройка с бубенцами.
Неожиданно возникают в снежной мути белобородые смуглые старики из «Тысячи и одной ночи» в черных, белых, красных тюрбанах и в темных стеганых халатах или пожилые женщины в накинутых на голову белых рубашках. Они «голосуют», входят в автобус и вскоре покидают его, исчезая из поля зрения так же внезапно, как возникли. Не оставляет ощущение, что ты уже где-то видел эти лица. Может быть, на полотнах Верещагина…
А серпантины дороги все набирают и набирают высоту. Мотор гудит натужно. И кажется, нет конца этим глубоким пушистым снегам, этому густому властному снегопаду. Теперь слева от дороги — стена, справа — глубокий узкий каньон. Падать очень далеко. «Пазик» наш крутит и крутит. Переезжаем через мост и теперь уже катим по правому берегу ущелья в противоположном направлении,
