Завоевательница - Эсмеральда Сантьяго

Спотыкаясь о тела спящих и нагибаясь под гамаками, она побрела в угол, где присела на корточки и опустошила кишечник, не ощутив никакого облегчения. Ужасно мучила жажда. Она хотела пойти к бочке с питьевой водой, которая стояла за дверью, но испугалась, что обделается по дороге, а то еще хуже — нагадит на кого-нибудь из тех, кто спит на низких нарах или на полу. Нена сидела на ведре, сдавив живот руками в тщетной попытке остановить нескончаемые спазмы.

— Воды! — крикнула она в темноту. — Умоляю, воды!

— Замолчи и дай людям поспать! — огрызнулся кто-то в ответ.

— Пожалуйста, дайте мне воды, — всхлипывала Нена, однако слова звучали так, будто произносил их другой человек.

Чьи-то сильные руки подняли ее с ведра и отвели к койке. Мозолистые ладони приподняли голову Нены и поднесли к губам кокосовую скорлупу. Должно быть, девушка потеряла сознание, поскольку в следующий раз она открыла глаза уже при свете дня, когда все ушли на работу. С ней осталась старая Фела. Она сняла с Йены платье и подмыла ее, потому что несчастная сходила под себя.

Больную бил озноб, и она стыдилась того, что не может контролировать собственное тело. Но главным мучением была жажда.

— Воды, — умоляла Нена, и морщинистые руки подносили к губам кокосовую скорлупу.

Вода стекала с подбородка на грудь, но не остужала жар. Несколько глотков, которые ей удавалось сделать, возобновляли спазмы и диарею, но не утоляли жажды.

Дверь барака открылась, и силуэт женщины загородил дверной проем.

— Это прачка, — объяснила Фела донье Ане. — Ей всю ночь было плохо.

Нена поняла, что умирает, когда донья Ана склонилась над ней и девушка увидела страх на лице хозяйки.

— Меня зовут Оливия, — прошептала Нена и закрыла глаза.

Семидесятилетняя Фела и шестидесятичетырехлетняя Пабла обмыли тело Нены, пальцами пригладили ее волосы и заплели косы. У девушки не было другого платья, поэтому женщины завернули ее в рваное одеяло, не успев его выстирать. Девушку, мечтавшую об имени Оливия, всегда чистую и пахнувшую пресной водой, запеленали в грязное, дырявое одеяло, которое кто-то решил отдать, рассчитывая получить от хозяйки новое.

Хосе хранил в мастерской пальмовые доски разной длины, чтобы делать гробы для невольников — взрослых и детей. Пока Фела с Паблой обмывали и готовили тело Нены, он подогнал их по размеру, поскольку девушка была ниже взрослого мужчины, но выше ребенка. Затем нашел кусок лаврового дерева и вырезал ладони, обхватившие кувшин, похожий на тот, в который Нена собирала воду для хозяев: он всегда старался украсить крышку неказистого пальмового гроба, выходившего из-под его рук. Инес упрекала его за это, поскольку муж тратил время на ерунду, вместо того чтобы вырезать фигурки зверюшек, которые дон Северо мог продать в городе.

— Кого волнует красота гроба? — говорила она. — Ящик закопают в землю, и никто его никогда не увидит.

— Меня волнует, — отвечал Хосе, — даже если никто и не увидит.

Этим вечером, когда работники вернулись с полей, Фела и Пабла положили Нену в гроб, который установили на козлы под навесом для богослужений, и Ана прочитала над усопшей молитву.

Ночью Ана с Северо проснулись от страшного шума: собаки лаяли, а невольники колотили о стены бараков и вопили, умоляя о помощи. Северо, схватив кнут и револьвер, бросился вниз, а Ана, в ночной сорочке, накинув на плечи шаль, выскочила на веранду. Рабы просили воды, а кто-то кричал, что внутри находятся трое больных рабов.

Северо приказал перенести тридцативосьмилетнего Луиса, тридцатилетнего Фернандо и двадцатишестилетнего Томаса в хижину-лазарет. Ана и Флора тем временем быстро оделись и в сопровождении сонной Консиенсии понесли туда лекарства. Больные метались в жару, их мучили спазмы в животе и сильный понос. Ана влила им в рот крепкий отвар физалиса, который диарею не остановил и жажду не утолил. К утру все трое умерли.

А утром Дина, двадцати трех лет, и двухлетняя сирота Асусена скорчились в гамаках от боли. Флора приподняла женщине голову, Ана разжала ей рот и влила горький отвар физалиса, который практически тут же вышел из несчастной. Рядом малышка орала до тех пор, пока не осипла. Консиенсия взяла крошку, прижала к себе и стала укачивать своими детскими руками, однако ничего не могла сделать для девочки, только обмывала и обтирала ее. У женщин, которые слышали хриплые крики Асусены, сердце разрывалось на части, но они были не в силах накормить и успокоить умирающее дитя. Даже у Аны ком стоял в горле. Ее злило собственное бессилие, но она не могла облегчить страдания ни этой девочки, ни кого-либо из своих людей.

Фела и Пабла, которые без устали мыли, причесывали и обряжали Нену, Луиса, Фернандо, Томаса и Дину, не в состоянии были сдержать слез, обмывая тело крошки Асусены.

Хосе в спешке сколотил еще пять гробов, но все-таки нашел время вырезать мотыгу на крышке гроба Фернандо, поскольку тот, будучи талеро, готовил борозды для саженцев. На крышке гроба Луиса, мачетеро, Хосе изобразил мачете, а кузнеца Томаса — подкову. На крышке гроба Дины красовались ступка и пестик, потому что она жарила и молола кофейные и кукурузные зерна, а также растирала какао-бобы, превращая их в пасту для шоколада. Для Асусены Хосе вырезал лилию — ведь девочка была такой же нежной, как цветок, в честь которого ее назвали. Все пять изображений пришлось выполнять в спешке, и они оказались не так красивы, как хотелось бы Хосе.

К концу третьего дня за тридцать два часа умерли еще шесть человек. Никто не знал причину заболевания. У человека внезапно поднималась температура, начинались колики в животе и сильный понос, силы покидали несчастного, и он умирал за считанные часы, умоляя дать ему воды. Несмотря на жар, все заболевшие, по-видимому, осознавали, что умирают, ходят под себя, и испытывали невыносимую боль, и это было для Аны самым ужасным.

— Помогите мне, сеньора! — стонали они. — Воды, сеньора, умоляю! Не дайте мне умереть, хозяйка! — просили несчастные.

Но стоило напоить страдальцев, колики усиливались и вода вытекала из их тел.

Ана попробовала другие средства, но ни одно не произвело желаемого эффекта, и люди продолжали умирать. Крики, вонь и страдания не давали ей уснуть все три дня. В конце концов Северо настоял на том, чтобы она пошла отдохнуть.

— Фела и Пабла присмотрят за больными, — сказал он.

— Как я смогу уснуть? Я закрываю глаза и по-прежнему вижу, как они умирают в мучениях.

Ана никогда не сталкивалась с холерой, однако достаточно знала об этой болезни и подозревала, что именно она и была причиной многочисленных смертей на гасиенде Лос-Хемелос. Она читала, что холеру вызывают миазмы, зловоние и ядовитый воздух. Ана приказала как следует вымыть полы и стены бараков и бохиос с лавандой и мятой и обкурить каждое помещение шалфеем и можжевельником.