Несравненное право - Вера Камша

Феликс охрип, выкрикивая приказания, под ним убило четырех лошадей, но Архипастырь не получил ни единой царапины, словно тот Бог, которому бывший рыцарь служил, хоть не так уж сильно и веровал в Него, решил наконец вмешаться и прикрыл своего слугу незримым щитом. Но все остальные чудеса Феликс сотворил сам, и на закате зеленое с белым знамя по-прежнему гордо реяло на сухом ветру.

Воодушевленные вождем, уверенные в собственном предназначении воины Церкви готовы были с рассветом вступить в новую битву, но Архипастырь понимал, что нужно отходить, воспользовавшись темнотой. Ему удалось избежать полного разгрома и беспорядочного бегства, но медлить было нельзя. Феликс жестом подозвал к себе Добори.

— От Луи ничего?

Командор покачал перевязанной головой:

— Если кто и уцелел, им сюда не пробиться. Но дрались они до последнего.

— Что ж, отныне их имена будет знать вся Арция. Хоть это мы для них сделаем. Ты уже отдал приказ? — слово «отступление» ни Феликс, ни Добори по молчаливому уговору не произносили. Командор кивнул.

…Полки Михая продолжали атаковать, но не столько для того, чтобы прорваться, сколько чтобы не давать врагу отдыха. Это не шло ни в какое сравнение с бешеным натиском, который пришлось отражать после того, как фронт был опрокинут, и опьяненные успехом победители бросились на единственную оставшуюся преграду. Архипастырь хмуро наблюдал за чужой конницей, гарцующей на почтительном расстоянии от арбалетчиков барона Шады. Солнце уже коснулось леса. Еще ора, и можно уходить. Старый друг не подведет. «В мире нет ничего надежнее друга Шады», — говорил Эллари. И был прав.

Люди Архипастыря были готовы к бою, который если и случится, то в самое ближайшее время. В темноте любые атаки потеряют смысл, люди это понимали, хоть и валились от усталости. Занятно, что после кровопролитнейшего сражения под командованием Феликса оказалось куда больше народу, чем утром. Правда, теперь эти люди, кони и одиннадцать уцелевших пушек составляли все арцийское воинство.

Подскакал Ласло на некрасивом, мосластом мерине, видимо никогда не помышлявшем о карьере боевого коня. Аюдант командора лихо вскинул перевязанную руку к шлему.

— Барон готов.

— Вот и хорошо. Пусть берет уцелевших ополченцев и… кто там к нам приблудился? «Старые Быки»? И их тоже. Передай — выдвинуться к речке, напоследок дать таянцам по ушам и уходить по Святой дороге. Под барабанный бой и с развернутыми знаменами! И чтоб те это видели. Дистанцию в арбалетный выстрел. Тревожить вылазками, чтобы жизнь медом не казалась…

— Монсигнор, — как-то так вышло, что воины в этот день перестали называть Феликса Ваше Святейшество. Тон в этом деле задали ветераны, помнившие маршала Датто и углядевшие в Архипастыре его достойного преемника по воинской части, — монсигнор, там не только «Быки». Подошли «Бешеные Псы» и «Дикие Охотники». Уцелело достаточно «Горных Барсов» и «Ловцов Жемчуга», и, кажется, я видел сигну «Райских Птиц». Я сейчас…

— Никаких «сейчас», — отрезал Феликс. — Только тех, кого я назвал, и только так, как я сказал…

— Но мы еще можем драться.

— Не сомневаюсь. Но драться — не значит умирать без толку. Брысь отсюда, я сказал!

— Я тоже не понимаю, — Добори с удивлением смотрел на Феликса.

— И не надо понимать. Твое дело под прикрытием Шады собрать всех, про кого сказал мальчишка, и своих Стражей и стянуть их к лесу.

— Хочешь ударить Михаю в спину?! Но это верное самоубийство… Или ты полагаешь, что, убив его самого, мы прекратим войну?

— Нет, не полагаю, — отрезал Архипастырь, — потому что Годой — это война, но война — это не только и не столько Годой.

— Но… Что ты, Проклятый тебя побери, задумал?!

— Я хочу, чтобы Годой думал, что мы намерены дать ему бой под стенами Кантиски. Там резервы, там оружие, там надежные стены, там дороги в Верхнюю Арцию, откуда идут вызванные императором резервы. Сюда они не успели, но у Кантиски мы их перехватим и можем дать еще один бой, который наверняка проиграем. И вот тогда все действительно будет кончено.

— Когда ты так говоришь, мне становится страшно. Но ведь у нас нет другого выхода?

— Есть. Признаюсь, я понял, что делать, вспомнив слова молодого Луи. Проклятье! Какой император погиб…

— Может быть, еще нет.

— Не похоже, чтобы мальчик выжил, если его люди погибли. Он такой же, каким был Эллари, — глаза Феликса на мгновенье затуманились, но он быстро взял себя в руки. — Прости, что не сказал тебе раньше, люди должны были знать, что у них нет другой возможности, кроме как стоять насмерть. Михай это должен был почуять всей своей поганой шкурой.

— А теперь?

— А теперь ты должен знать все. Мало ли что со мной случится. Сейчас мы укроемся в лесу. У меня есть основание полагать, что разведчики Годоя нас не заметят. И когда он бросится за Шадой — а насколько я знаю старого пьяницу, тот будет отступать, как лев, — мы повернем на Гверганду и оторвемся от Годоя на несколько переходов, прежде чем тот что-то поймет.

— На Гверганду?!

— Да, Проклятый меня побери! По дороге соединимся с Мальвани. Рене всю зиму готовился к бою, туда же должны подойти… ну, словом, соплеменники Романа Ясного. Их немного, но они владеют магией. А дальше… Помнишь, мы боялись, что Годой вломится во Внутренний Эланд, потому что там, кроме Вархи, нет крепостей, но…

— Хочешь сказать, что пока Годой будет стоять под Кантиской, мы с Рене и Сезаром ударим по Таяне? — теперь Добори смотрел на Архипастыря, как на самого Творца…

Раненые были с грехом пополам перевязаны, мертвые похоронены. Луи привел на Лагское поле около восьми тысяч человек. Маршал оставил ему две. Сейчас на ногах остались едва ли пара сотен. Еще тридцать два человека были ранены достаточно серьезно, но не опасно и спустя кварту или две вполне могли вернуться в строй. Тяжелораненых почти не было — они остались в поле. Сумели вытащить только четверых, из которых до рассвета двое доживут вряд ли.

Принц, прихрамывая — он не был ранен и сам не понимал, откуда взялась ноющая боль в ноге, — медленно обошел всех, старательно вглядываясь в осунувшиеся чумазые лица. Раньше их было слишком много, чтобы он мог запомнить всех, а теперь — в самый раз. Люди следили за Луи с каким-то странным выражением, словно от того, что он скажет и сделает, зависела и их судьба, хотя воины разгромленной армии вольны были идти на все четыре стороны. Если дойдут, конечно.

Сын Эллари невольно по привычке поискал глазами Матея и вдруг понял, что ветеран ушел туда, откуда пока еще никто не вернулся. Дыра в душе, пробитая этой смертью, была не из тех, которую можно чем-то заткнуть, но надо было жить, думать, что-то делать со всеми этими людьми, которые отчего-то не расходятся, а смотрят на него, Луи че Лагга. Принц устало провел рукой по лбу, поправляя сползшую повязку. Проклятый день наконец-то кончился, синие густые тени наползали со всех сторон, на небе появились первые звезды, и принц отыскал среди них Волчью, ту, что стояла в зените в момент его первого крика… Что ж, будем считать это советом свыше… Луи Арцийский решительно вышел на середину поляны.