Королевский дуб - Энн Риверс Сиддонс

Наконец Хилари подняла взгляд на Тома.

— А у нас есть время, чтобы попробовать еще раз?

— Нет. Вам нужно вовремя добраться домой, чтобы твоя мама успела одеться для приема, — сказал Том, тонко усмехаясь мне. — Но твой вопрос подводит нас к правилу номер три: в лесах нет такого понятия, как время. Все происходит прямо сейчас, сию минуту, и в единственном месте — там, где ты сейчас находишься. Кроме этого, в твоей голове не должно быть ничего. Это и есть дикая природа. Только два абсолюта — „здесь" и „сейчас". Если ты живешь по этому правилу, то ты не можешь ни опоздать, ни прийти раньше, а также ты не способна заблудиться. Единственное реально существующее место — то, где ты находишься в данный момент.

— Мне очень жаль, что я разоралась, — кротко промолвила Хилари.

— Все в порядке. Уверен, ты не будешь ныть в следующий раз.

— Я тоже в этом уверена, — ответила девочка.

Мы остановились на ранний ланч в излучине Козьего ручья, на расстоянии мили от дома, на светлом солнечном берегу, вдоль которого росли рогоз и камыш. Ручей в этом месте был неподвижен, широк и казался глубоким, почти как небольшое озеро. Водяные растения и пни кипарисов пронзали его поверхность, похожую на черное зеркало, скрывающее что-то в непрозрачной глубине. Место было защищено от ветра, да он к этому времени уже стих. Поднялось солнце, и мы стащили с себя наши куртки и развалились на них, как на одеялах. Солнце припекало головы и плечи, и, закусив сандвичами, принесенными Томом, мы разлеглись в спокойном дыхании леса, усталые после утра и убаюканные зеленой тишиной. Том прислонил ружье к молодому деревцу, а луки и стрелы лежали подле нас на земле. В течение десяти минут никто не произносил ни слова. Мне казалось, что я почти заснула.

Внезапно стремительное движение в камышах на берегу ручья заставило меня вскочить на ноги с бешено бьющимся сердцем. Нечто грузное прорвалось сквозь зеленые стебли с невероятной быстротой, а затем мы услышали ужасный высокий визг, подобный непрерывному звучанию шотландских волынок. Камыши вновь затрещали, и что-то нырнуло в воду с сильным глухим плеском черных и серебряных брызг. Вода у берега вспенилась и закружилась. Визг продолжался. Я вскочила на ноги и уставилась в воду. Но ничего не было видно, кроме бешеного бурления вод. Вдруг я увидела, как у самого берега маленький черный поросенок бился и пронзительно визжал, обезумев от боли и ужаса. Одна его нога запуталась в скрюченном корне огромного дуба, а что-то громадное, темное и ужасное, скрытое водой, тянуло поросенка и дергало его с такой силой, что, казалось, крошечная нога просто вырвется из сустава. Но она не вырывалась и ужасающий визг продолжался. Теперь это был не единственный звук: на берегу визжала Хилари, а Том орал:

— Хил, стой, отойди от берега, это гейтор!!!

Темная вода окрасилась кровью во внезапном диком водовороте, а визг стал еще выше. Я зажала уши ладонями, мне казалось, что я не смогу вынести этот звук, продлись он еще мгновение, просто умру от ужаса, происходящего перед моими глазами, под мягким зимним солнцем. Хилари и поросенок все продолжали и продолжали визжать.

Том вскочил на ноги и помчался за своим ружьем, но раньше, чем он добежал до дерева, где стояло оружие, Хилари вложила стрелу в лук и выстрелила. Плавное движение, подобное мягкому набегу морских вод: она достала стрелу из колчана, вставила ее в лук, натянула и отпустила тетиву. Стрела бесшумно достигла цели, и визг прекратился. Поросенок быстро опустился под темную воду, и гейтор утащил его вниз.

Мы застыли на месте и смотрели на ручей, пока вода не успокоилась. Затем Хилари отбросила лук в сторону, заплакала и побежала. Но не ко мне, а к Тому Дэбни. Мужчина заключил ее в свои объятия, опустился с ней на землю и стал укачивать девочку. Она прижалась лицом к его плечу, подбородок Тома покоился на ее темной макушке. Он что-то бормотал снова и снова, но я не могла расслышать слов. От шока мой разум ослабел и потерял остроту восприятия, визг все еще звенел в ушах. Мне казалось, что я буду слышать его вечно.

Я направилась к Хилари, но Том, не говоря ни слова, лишь только движением глаз и губ попросил меня не трогать девочку. Я так и сделала. Тут мои колени подогнулись, я тяжело опустилась на землю, уронила лицо на скрещенные руки и подождала, пока земля не перестала кружиться перед глазами.

Свирепость случайной атаки на солнечном берегу была за пределами всякого воображения, но стрела, выпущенная моей дочерью, желавшей прекратить ужасающую сцену, не укладывалась вообще ни в какие рамки. Я не могла представить себе это и поэтому предоставила своему мозгу возможность оставаться в бездействии и сидела на солнце с закрытыми глазами.

Через некоторое время я скорее почувствовала, нежели услышала, что Хил перестала плакать. Когда я подняла голову, девочка сидела рядом с Томом на берегу ручья, мужчина обнимал ее плечи. Оба молчали. Затем Том заговорил. Его слова предназначались не мне, но я слышала их очень ясно.

— Это был очень храбрый поступок, Хил. Правильный и хороший поступок. Ты сделала все прекрасно. Поступок человека, который относится к животным, как к братьям, на „ты". Я горжусь тобой.

— Я хотела спасти поросенка, а потом увидела, что не смогу, — голос девочки был низким и хриплым от слез, но в нем не было истерии. — Я подумала, что смогу испугать гейтора и он выпустит малыша, но потом увидела, что он… ел поросенка живьем…

— Никто не смог бы спасти свинку, — откликнулся Том. — Я собирался взять ружье и застрелить малыша, но не пытался спасти его. Я не мог бы сделать это лучше, чем ты, и наверняка не сделал бы это так быстро. В тебе есть то, что надо, мисс Хилари Колхаун.

Хил посмотрела на меня. Это был взгляд застенчивый, вопрошающий, взгляд незнакомой мне девочки. Я знала, что мне нужно что-то сказать. И не знала, что именно. Ее действия были смелыми, но они находились за пределами моего понимания. Я не смогла бы сделать то, что совершила моя десятилетняя дочь. Но похвалить ее, как Том, за убийство… Внезапно больше всего на свете мне захотелось оказаться среди торговых рядов, уличного движения, кафетериев, микроволновых печей, праздничных украшений из пластика, лака для ногтей, рок-музыки, болтовни на коктейлях. Я хотела покинуть дикую природу, эти дикие леса, этих животных, эту смерть и этого человека, который так естественно существовал здесь. Окружающее пугало, сердило и приводило меня в ужас, и самым страшным была моя изменившаяся дочь, которая только что убила животное, а теперь безмолвно стояла, смотрела на меня и ожидала, что я оправдаю содеянное ею.