Царь Саул - Валентин Пронин

— Ну и что? Мы ещё не начали войну с безбородыми. Я пока не могу послать свои элефы за беглым рабом в Пелиштим.

— Зачем посылать твоих доблестных воинов? Это несвоевременно. К месту, где скрывается Добид, могут внезапно приблизиться другие люди, вооружённые и стремительные. Например, сыны Амалика.

— Мы перебили амаликцев пять лет тому назад. А злобный старик Шомуэл искромсал тогда мечом их пленного царя. — Припоминая давнюю победу, Абенир повеселел и захохотал скрипучим голосом. — Так старался старый стервятник, чуть сам не свалился рядом…

Гист тоже издал блеющий смех и развёл руками.

— Шомуэл теперь устраивает свои свары не то в подземном царстве чумного бога Намтара, не то в эдемском саду у самого великого Ягбе… кто знает? А амаликцы за последние годы умножились, соединились с собратьями, пришедшими с равнин страны Эшмаэла. Они имеют нового царя, жаждут, как всегда, грабить близлежащие города и продавать пленников купцам и чиновникам Мицраима.

— Я понял тебя, Гист. — Абенир упёр кулаки в бока и принял вид ободрившегося, почти торжествующего человека. — Сделай всё возможное. Я дам серебра и золота, сколько потребуется. Садись в повозку, запряжённую резвым лошаком, бери охрану и езжай куда следует.

— Я должен встретиться с Ямином Бен Хармахом. У него есть люди, знающие, как договориться с сынами Амалика, — проговорил Гист и вздохнул. — Но ты ведь знаешь скупость толстого эфраимита и алчность диких кочевников.

— Иди к моему отцу Ниру. Он выдаст тебе нужное для подкупа амаликцев. Скажи и моему старику, и толстому Ямину, что дело это очень важное — пусть не прекословят. Ты ещё здесь? Поспеши.

— Слушаюсь, милостивый господин, я уже ушёл. Надеюсь, и мудрый Нир, и чванливый Ямин будут благопослушны.

К вечеру в постоялом дворе, поблизости от города Габаона, Гист дождался приезда Ямина. Они долго совещались в отдельной комнате, которую охраняли слуги с палками и кривыми ножами, заткнутыми за матерчатый пояс. А со стороны двора, где находилось окно, прикрытое деревянной решёткой, ходили два переодетых воина Абенира, приехавшие с Гистом. Они прятали под плащами мечи.

Потом явился человек, закутанный в бурое дырявое покрывало. Гист и Ямин говорили с ним. Ямин вставал со своего места и шептал неизвестному в ухо самое тайное. Гист достал суму на толстом ремне, передал её неизвестному человеку.

— Здесь золото для амаликского царя Магахи, — сказал он. — Если оно не дойдёт до него, то жизнь твоя и моя, и даже почтенного господина Ямина бен Хармаха будет стоить дешевле сушёного кузнечика.

— Вчера у стены Галгала люди побили камнями одного длиннобородого старика, который оказался известным врачевателем и колдуном, — неожиданно сказал закутанный в бурое покрывало и почему-то вопросительно посмотрел на Гиста.

— За что его казнили? — пыхтя, спросил пухлый, как набитый шерстью мешок, Ямин. — Как его звали?

— Звали его Хаккеш, хананей-чудотворец. А били его камнями за мерзостный перед богом грех содомии, в который он втянул красивого юношу, заплатив ему серебром. Кто-то донёс судье и левитам. Когда за Хаккешом пришли городские стражники, он прогнал их громким криком и магическими заклинаниями. Многие из них упали, лишившись памяти и разума. Тогда позвали наёмных хеттов, охраняющих дом левитского братства. На хеттов колдовство Хаккеша не подействовало. Они скрутили старика и вывели из ворот Галгала, а народ стал бросать камни, пока колдун и юноша не превратились в кровяные битки.

— К чему ты это нам рассказал? — Ямин недовольно воззрился на неизвестного. — Мне нет дела до какого-то развратного хананея. Поезжай сейчас же в Герар, а уж затем…

— Всё это я знаю, господин Ямин…

—…бен Хармах, — добавил эфраимит и посмотрел на незнакомца сердито. — С тобой я расплачусь, когда ты вернёшься.

— Я всегда стремлюсь усердно выполнять задания такого рода не только из-за серебряных шекелей. Божие веление подвигло меня для таких дел, хотя я подчас рискую жизнью. Каждому человеку бог даёт своё назначение и применение. Если бы всякий ходил путями божьими, то жил бы в мире сердца своего и не осквернялся бы мёртвыми, ставшими таковыми по его вине. Познай, где находится мудрость, сила и знание. Там же находится долгоденствие, сокровище души и свет очей. Где князья народов, собиравшие серебро и золото, на которые так надеются люди Эшраэля? Где те, что ублажали сердце серебряными изделиями и золотыми цепочками? Они исчезли и сошли в царство мёртвых, а вместо них восстали другие — и в Ханаане, и в Сидоне, и среди сыновей Агари, и баснословы, и исследователи волшебства. Но пути премудрости они не познали и не заметили стезей её. Кто взошёл на небо и среди облаков нашёл её? Кто переплыл моря и обрёл её, мудрость божию, которая лучше чистого золота? Никто, кроме тех немногих, что сияют у бога рядом с ангелами.

Все держащиеся мудрости и закона, будут жить вовеки, а оставляющие её погибнут. Я поехал, со мной слуга. Ждите моего возвращения.

Закутанный в бурое покрывало человек взял суму с золотом и сел на осла. Слуга-оборванец шёл за ним, подпираясь палкой и распевая молитвы.

— Какой благочестивый разведчик, — глядя им вслед, язвительно сказал Гист.

— Лучше этого чудака нет соглядатая на свете, — заверил его Ямин. — Он сделает всё, как следует, я не сомневаюсь.

— Подождём немного и увидим, чем это закончится. Во всяком случае, мы делаем ещё одну попытку спасти первого царя Эшраэля, — глубокомысленно произнёс Гист.

4

Приграничный пелиштимский Гет встречал победителей с их переполненными добром повозками, с верблюдами, навьюченными оружием и медной посудой. Князь Анхус вышел на главную площадь города, радостно встречая молодого белокурого военачальника, которого он приветствовал и обнял, как сына. На вопрос князя, кого он истребил в этом походе, Добид с простодушным видом ответил:

— Людей ибрим, детей Эшраэля. Я напал на полуденную область Ярохмеля и на область кенеев. Они упорно сопротивлялись. Пришлось убить всех мужчин, детей и женщин. Может быть, кто-то бежал и скрылся, но я не стал их преследовать. Я твой слуга и выполнял твой приказ.

Отдав княжеским казначеям добычу (часть добычи Анхус подарил своему любимцу), победители заспешили в Шекелаг, к жёнам, детям, подругам, к своим временным, но спокойным жилищам.

Дорога слегка дымилась серой пылью под ногами воинов, копытами ослов, колёсами повозок и мозолистыми ступнями важно вышагивающих верблюдов. Несколько пастухов подгоняли овечьи отары, шерстистой волной катившиеся с обеих сторон от каравана победителей.

Эта южная часть страны Пелиштим была мало населена. Изредка попадались небольшие посадки маслин, не дающих тени, чередуясь с посадками финиковых пальм, с зарослями миртов и тамариска. Начиналась летняя жара. Косматое, ослепляющее солнце всё выше взбиралось на высоту безоблачного неба и торжествующе катилось среди лазоревой пустыни. В этом беспредельном просторе изредка медленно плыл орёл, высматривая зайца или детёныша антилопы. Пара грифов деловито летела в том же направлении, куда двигалось войско Добида.

Проводив взглядом уверенный полёт птиц-падальщиков, воины невольно хмурились. Скоро было замечено ещё несколько грифов, частыми взмахами крыльев подтверждавших целенаправленность своего полёта.

— Мне это не нравится, — произнёс Хиян, указывая на грифов.

— Ну, что такого. Нашли где-то падаль, — беспечно возразил ему весёлый Хетт, мечтающий обнять свою хорошенькую, бойкую, ненасытную в любви подружку, служанку госпожи Абиге.

— Похоже на то, что неподалёку падали много, — пробормотал зифей.

Многие воины имели такое же мнение, поэтому с беспокойством убыстряли шаги и понукали вьючных животных. За долгие месяцы скитания в горах жители эшраэльских городов и селений приобрели качества охотников. Широко раздутыми ноздрями они втягивали воздух, стараясь уловить запах беды.

Разговоры прекратились. Все шли, напряжённо всматриваясь в том направлении, где между холмами должен был появиться спрятавшийся в тени теребинтов, уютный Шекелаг.

Когда они на последнем повороте вышли из-за невысокой горы, то уже не смотрели на голошеих грифов и бурых орлов. Понимали: их ждёт горе. И оно явилось разрушенной стеной городка, обугленными стенами, проваленными крышами домов, трупами защитников Шекелага, над которыми хищно трудились пожиратели падали, и валяющейся на боку повозкой зеленщика с поломанным колесом, и оперённой стрелой, торчавшей в спине старика…

Добид первым бежал среди развалин и плакал о своём сыне, маленьком Амноне, о матери его, скромной милой Ахиноам, и о красавице Абиге, о соседях своих в Шекелаге, об эшраэлитах, живших с ним в пустынных горах во времена Саулова гонения. За ним бежали Абитар, Хетт, Абеша, Гаддиэль, Хиян и все воины. Они выли и плакали, рвали волосы на голове и не щадили свои бороды, вырывая из них клочья. Многие валились на землю и бились головой, в отчаянье выкликая имена своих детей, жён и близких.