Жизнь и творения Зигмунда Фрейда - Эрнест Джонс

В феврале следующего года Фрейд в одном из писем к Флиссу упоминает об инкриминировании отцу актов совращения, а три месяца спустя его собственное инцестуозное сновидение положило, по его словам, конец его сомнениям относительно истории о совращении. Однако это письмо сопровождала рукопись, в которой он объявлял о враждебности детей, которые позднее стали невротичными, к родителю своего пола — самый первый намек на эдипов комплекс. Две эти точки зрения явно существовали у него одновременно.

В середине апреля Фрейд встречался с Флиссом в Нюрнберге и десять дней спустя послал ему описание своего сновидения вместе с его анализом, который обнаруживал бессознательное негодование и враждебность против Флисса. По всему чувствовалось, что Фрейд находился в состоянии эмоционального смятения, ибо письмо, написанное им четыре дня спустя, содержало следующее: «Мое выздоровление может прийти ко мне лишь через работу в области бессознательного; я не могу справиться со своей болезнью с помощью одних лишь сознательных усилий». Возможно, это первый намек на понимание Фрейдом того, что ему следует предпринять личный психоанализ, хотя потребовалось еще два месяца, прежде чем он пришел к этому решению.

Затем последовал период апатии и «интеллектуального паралича такой интенсивности, какая мне и не снилась». Фрейд описал, как он проходил через невротическую фазу: «Причудливое состояние психики, непонятное сознанию: неясные мысли и замаскированные сомнения, и только редко встречались просветы». Каждая строчка, которую он писал, была для него мучением, а неделю спустя он заявил, что его сопротивление писанию действительно является патологическим; однако вскоре он открыл, что его поводом было воспрепятствовать переписке с Флиссом. Затем следует мучительный отрывок, ранее процитированный нами из его письма от 7 июля, где он говорит о сопротивлениях в глубочайших глубинах его невроза, в который некоторым образом вовлечен Флисс. Однако, добавляет он более бодрым тоном, нечто стоит на грани возникновения. «Мне кажется, я в какой-то куколке, и одному небу известно, что за создание оттуда вылетит».

Вскоре после этого Фрейд присоединился к своей семье в Аусзее и в письме от 14 августа пишет о своем самоанализе, который, по его словам, идет «как никогда трудно». «Но его следует довести до конца; и, более того, он составляет необходимое дополнение к моей (терапевтической) работе». Часть его истерии уже исчезла. Он ясно осознавал, что его собственные сопротивления препятствовали ему в этой работе.

В письмах от 3, 4 и 15 октября Фрейд сообщает детали прогресса своего анализа. Он уже осознал, что его отец был невиновен и что он перенес на него собственные мысли. К нему возвратились воспоминания сексуальных желаний по отношению к матери, порожденные тем случаем, когда он видел ее обнаженной. У нас есть отчет о его детской ревности и ссорах и повторно сделанные открытия относительно его старой няньки, которой он приписывает большинство своих затруднений; вновь обретенное воспоминание о том, как она мыла его в красной воде, в которой до этого вымылась сама, является особенно убеждающей деталью. В последнем из этих писем Фрейд рассказывает о том, как он расспрашивал мать о своем раннем детстве. Таким путем он получил объективное подтверждение истинности своих аналитических находок, а также, например, некоторые сведения относительно своей няньки, которые прояснили существовавшую в его голове путаницу. Фрейд заметил, что его самоанализ обещает дать ему неоценимый материал, если он будет завершен до конца. Фрейд уже открыл в себе страсть к матери и ревность к отцу; он был уверен, что это общечеловеческая характерная черта и что посредством нее можно понять могущественное воздействие легенды об Эдипе. Он даже добавил к этому соответствующую интерпретацию трагедии Гамлета.

Преодоление своих собственных сопротивлений дало Фрейду намного более ясное представление относительно сопротивлений его пациентов, и теперь он мог гораздо лучше понимать изменения в их настроении. «Я нахожу здесь все, что я наблюдал у своих пациентов: есть дни, когда я брожу подавленный, потому что ничего не понял из сновидений, фантазий или настроений дня, и есть другие дни, когда вспышка молнии вносит связь в картину, и то, что было прежде, раскрывается как приготовление к настоящему».

Естественно, что самоанализ Фрейда не решил сразу все проблемы. В его последующих письмах встречаются описания вариаций в его прогрессе: оптимизм чередуется с пессимизмом, обострением симптомов и тому подобным. В последующий год или два сам его невроз и соответствующая зависимость от Флисса, по-видимому, были еще более интенсивными или более явными, но решимость Фрейда биться до конца ни разу не была поколеблена, и в конечном счете он победил. В его письме от 2 марта 1899 года мы читаем, что проведенный самоанализ принес ему колоссальную пользу и что теперь он намного более нормален, чем четыре или пять лет тому назад.

Если вообще возможно говорить о каком-либо завершении психоанализа, в большей или меньшей степени, то было бы неразумно ожидать, что самоанализ Фрейда, лишенного помощи объективного аналитика, проводимый без неоценимой помощи, получаемой посредством исследования проявлений переноса, также являлся завершенным. Возможно, у нас в дальнейшем будет повод для высказывания предположения о том, как его незавершенность могла повлиять на некоторые из заключений Фрейда.

В начале этой главы указана лишь дата начала проведения Фрейдом самоанализа. Причина этого заключается в том, что, как мне сказал сам Фрейд, он никогда не прекращает себя анализировать, посвящая этой цели ежедневно перед сном полчаса. Э^го является еще одним примером его безупречной целостности.

Глава 15

Личная жизнь (1890–1900)

Переписка с Флисом многое добавляет к тому, что нам известно из других источников относительно образа жизни Фрейда, его привычек и общих обстоятельств жизни в этот период. Даже тривиальные детали, упомянутые случайно, такие, например, как его посещение цирюльника, указывающее на необычную заботу Фрейда, имевшего бороду, о своей внешности; или питаемое им отвращение к некоторым блюдам, таким, как курица и цветная капуста, часто заставлявшее его есть отдельно от семьи; или появление в его доме в 1895 году телефона — все эти вещи помогают нам полнее узнать личную жизнь Фрейда.

Более просторная квартира на Берггассе, в которую Фрейд переехал в конце лета 1891 года, была недостаточно велика для быстро растущей семьи, поэтому в 1892 году Фрейд снял другую квартиру. Она находилась в цокольном этаже того же самого дома и имела дополнительный выход в небольшой, но приятный сад. В ней было три комнаты, которые использовались, соответственно, как приемная, комната для консультаций и рабочий кабинет Фрейда, так что Фрейд имел теперь возможность спокойно сосредоточиться. Такое расположение комнаты сохраняли вплоть до 1907 года.