Окаянная душа - Катти Карпо

— И что это значит?

— Действуешь, как вздумается! — Курт хотел пояснить спокойным тоном, но крик вырвался непроизвольно.

В глубине глаз Зарины сверкнула сталь.

— Ну что ж, Барон, а ты проницательная харя! Отрицать бесполезно.

— Комплимент сформулирован не особо красиво, — проворчал Курт, медленно вдыхая и выдыхая, стараясь при этом взять себя в руки.

— Я слаба в комплиментах. Моя сила в констатации, а не в лизоблюдстве.

— Учту на будущее, — холодно пообещал Курт.

— А я считала, — Зарина насмешливо улыбнулась, — что ты уже давно взял сей факт себе на вооружение. Но, видимо, я переоценила твои способности.

«Не отвечай на провокацию. Не отвечай на провокацию, — мысленно гипнотизировал себя Курт. — Она этого не стоит».

Улыбка девочки стала шире, и в щелочки между губами мелькнули белоснежные зубы.

— Классный самоконтроль, Барон. Мне прям завидно.

— Что там у тебя? — спросил Курт, не обращая внимания на высказывание и кивая на папку в руках Зарины.

— Догадайся, Барон. Даю три попытки. Ну-ка, что это тут у нас? Кручу-верчу, обмануть хочу!

— Документ? — предположил Курт, мечтая о каких-нибудь сверхъестественных глазах, чтобы можно было взглядом пригвождать к полу. А еще лучше — решетить, как из пулемета.

— Документ и документ с печатью — не хухры-мухры! — деланно радостно объявила Зарина, вынимая из папки лист бумаги. — Что-то мне подсказывает, что ты из тех людей, которые документацию не то, чтобы уважают, но полухамский трепет испытывают.

— Трепет?

— Финтифлюшка и глаз мозолит, но и выкинуть нельзя, — объяснила Зарина, помахивая перед носом Курта листком.

— Я даже затрудняюсь решить, стоит ли мне оскорбляться на твое высказывание.

— При испытываемых затруднениях принимайте слабительное, — бодро откликнулась Зарина.

Курт не успел остановиться и ругнулся. Слово само вырвалось из его уст, будто ракета «земля-воздух». Юноша первый раз за всю жизнь использовал столь крепкое ругательство, а потому его щеки тут же залил стыдливый румянец.

— Вау, Барон! А ты у нас за расширение кругозора, да? Стремишься познать мир во всех его проявлениях? — заинтересовалась Зарина. — Цензура по тебе плачет.

— Я бы попросил прощения, но тебе, видимо, все равно, — тихо сказал Курт, и от нерешительности, которую услышал в своем голосе, готов был провалиться сквозь землю.

— Я бы могла сказать что-то вроде «ты задел мое тонкое эстетическое восприятие мира» и бла-бла-бла, но извиняй, Барон. Я и не такое слышала, особенно в свой адрес. Ты еще дилетант в этом вопросе. Но это дело не оставляй. Практикуйся и достигнешь немыслимых высот!

— Все же я воздержусь, — отказался Курт, молясь, чтобы его щеки перестали наконец краснеть.

Внезапно в кармане у Курта завибрировал телефон, и юноша настороженно вгляделся в незнакомый номер.

— Доброе утро, президент. Как спалось? — голос на той стороне напоминал отколовшийся от айсберга кусок льда.

— Кто это?

— Как не учтиво, президент. И где твои знаменитые манеры?

Курт быстро покопался в памяти, потому что голос показался ему знакомым.

— Бьорк? — спросил он. — Хольстен Бьорк?

— Ну вот, а я-то думал, что ты, как в примете, не узнаешь меня, и я в скором будущем буду чрезвычайно богат.

— Переходи к делу, — холодно произнес Курт. Ему не терпелось отделаться от Хольстена, а тому, как назло, наоборот, хотелось поболтать.

— Знаешь, президент, мы и правда думали, что твоим обещаниям можно верить. Тебе по службе полагается выполнять обещания. Но ты, оказывается, еще та сволочь.

Курт ощутил легкое беспокойство. Джеймс и его прихлебатели опускались до оскорблений только в крайних случаях.

— Чем я тебе не угодил, Бьорк? — поинтересовался юноша, стараясь не выдать голосом своего волнения.

— Приходи в школьный сад. Там и потолкуем, — голос умолк, и Курт решил было, что разговор окончен, но тут Хольстен вновь заговорил: — Ах да, президент. Чтобы ты не вздумал динамить меня, я обеспечил себя некоторыми гарантиями…

— Курт, тут такое дело… — на той стороне в голосе Эни прозвучал неподдельный испуг.

Далее звонок прервался, и прозвучали сигналы отбоя. Курт выпустил телефон из рук, и тот с громким стуком грохнулся на стол.

«Эни взяли в заложники? — Курт тряхнул головой, отгоняя эту первую пришедшую на ум мысль. — Бред чистой воды. Мы же не в боевике».

Несомненно, Бьорк действовал по указке Моретти, но в чем смысл его действий? Напакостить Курту? Чего ради? Насколько Курт помнил, кроме предстоящей Олимпиады, никаких разногласий между ними не наличествовало. Насчет же Олимпиады у них разговор уже состоялся, и обошелся он без особых потерь.

Курт до боли сжал кулаки. Что опять нужно этому помешанному на футболе придурку от них с Эни? Складывающаяся ситуация напоминала младшие классы школы, где Курт и Эни были изгоями. Над ними всячески издевались: поливали водой, бросали в них целлофановые мешочки, наполненные украденным из столовой киселем, сочиняли угрожающие послания. На самом деле в то время изгоем был лишь Курт, которого все считали богатеньким мальчиком, находившимся под крылышком родителей. Водитель, привозивший и увозивший из школы, костюмчики с иголочки, красивые и дорогие письменные принадлежности — эти и многие другие детали буквально выводили одноклассников и учеников параллельных классов из себя. Дети — создания невероятно завистливые, а невинность их порой хорошо скрывает жуткие склонности характера. И лишь один человек всегда вступался за Курта, вставал живой преградой между ним и неконтролируемой детской злостью окружающих, и этим человеком была Эни. Неудивительно, что в скором времени и сама девочка стала изгоем. Однако ее это не сломило. Она осталась все той же легкомысленной и доброй Эни, какую привык видеть и которой безмерно доверял Курт.

И теперь самый дорогой для него человек был в опасности. Курт не боялся за физическое состояние Эни, так как футбольные отморозки ни за что бы не стали бить девушку, уповая на свое благородство. (Какое к черту благородство?!) Тем не менее, человека можно легко сломить другим путем. Например, унизить его. Курт прикусил губу и успокоился лишь тогда, когда ощутил металлический привкус крови.

«Эни очень чувствительная, — размышлял он. — Моретти способен сказать ей что-нибудь в своем духе типа: «Ты и правда полагаешь, что такая простушка, как ты, может заинтересовать меня?». Джеймс уже не раз отшивал таким образом поклонниц. Одна грубая фраза, и у Эни разобьется сердце. Черт! Я же столько усилий прилагал, чтобы оградить ее от пагубных слов и чужих влияний! Чертов Моретти!»