Социальная история советской торговли. Торговая политика, розничная торговля и потребление (1917–1953 гг.) - Джули Хесслер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Случай Симкина особенно ярко иллюстрирует, как раскованно могли действовать представители корпоративной культуры в годы войны. В период, когда функции снабжения вновь перешли к работодателям и учреждениям, собственническая психология заявила о себе с новой силой. Участились нарушения – во многом потому, что железнодорожников приходилось подкупать, чтобы провезти дополнительный багаж, проехать в грузовом вагоне со своими товарами или, как в случае с Симкиным, прицепить дополнительный вагон[556]. Подобными нарушениями дело не ограничивалось. В Днепропетровске Симкину позволили оставить грузовой вагон на территории одного из филиалов его завода, в то время как директор ОРСа возил Симкина, чтобы тот мог обменять на продовольствие привезенные фонарики, одежду, обувь, белье, тазы, ведра, пищевую соду, игрушки и ленточки. Благодаря этому тот смог получить в соседних деревнях овощи, пшеницу, сушеные бобы и семена подсолнечника, а в обмен на услугу Симкин передал своему сообщнику некоторые из товаров для продажи в ларьках. Кроме того, он приобрел два рояля – один для себя, второй для своего начальника, что, вероятно, его и погубило. На допросе в милиции Симкин объяснил содержание своего грузового вагона, сославшись на «децентрализованные заготовки». Они действительно входили в его обязанности, однако в том, как он их осуществлял, органы милиции тут же выявили целую серию уголовных преступлений, и, несмотря на хвалебную характеристику Симкина со стороны директора завода, тот был приговорен к лишению свободы за нарушение правил торговли[557].
Раскованная корпоративная культура военного времени оказала влияние на деятельность торговых представителей: как минимум в нескольких случаях их поездки носили более дерзкий характер в выборе пункта назначения, масштаба, или по обоим этим параметрам. В Рязанской области большинство заметных случаев, произошедших в 1944–1945 годах, связаны с Е. Г. Брагиным, который использовал формы заявок, украденные из местного текстильного кооператива, чтобы отправлять грузы с платками в свой родной город. К моменту, когда Брагин был арестован, он уже припрятал 130 000 рублей, полученных благодаря реализованным за три месяца заказам, и к тому времени он уже платил половине своих родственников за помощь в продаже товаров[558]. В документах центрального правительства перечислен ряд других примеров: жена и свояченица одного чиновника по снабжению из Сталино, обеспечившего их проездными разрешениями на покупку двух тысяч тетрадей и комплектов школьной формы, которые те затем выгодно продали на местном базаре; женщина, которая заключила сделку с пограничником, чтобы ездить через границу в Румынию за тканью и другими товарами[559]. Совершаемые в таком масштабе поездки ставили под угрозу консенсус военного времени: объяснить их личными трудностями людей было сложно, когда прибыли настолько превышали покрытие основных потребностей.
Аналогично к концу войны частная торговая деятельность приобрела больше предпринимательских черт. Хотя большинство лоточников продолжали осуществлять куплю-продажу лишь время от времени, на базарах все чаще появлялись и продавцы, работающие регулярно и полный день. Весной 1945 года это явление стало важной темой докладов местных и региональных налоговых органов по всему СССР[560]. Так это описал главный налоговый администратор Армянской ССР:
Многие из колхозников, а также рабочие и служащие, занимающиеся индивидуальным огородничеством, не в состоянии лично продавать на рынках излишек продуктов своего хозяйства за неимением на это соответствующего времени и удобства, и прибегают к помощи других лиц: возникает категория лиц, систематически занимающихся скупкой-перепродажей указанных продуктов[561].
Однако он не упомянул один фактор: большое число ветеранов с инвалидностью, немедленную адаптацию которых социалистическая экономика не могла обеспечить. Как обнаружил Д. Джонс, в Ростове инвалиды войны часто месяцами оставались безработными после увольнения из армии, «предпочитая», по словам местных чиновников, зарабатывать «торговлей и спекуляцией» [Jones 2000:218–220]. На московских рынках ветераны-инвалиды были основными продавцами товаров из «коммерческих» магазинов, поскольку имели право на 35-процентную скидку (как и в 1932 и 1935 годах, с 1944 по 1947 год в крупных городах открывались лавки с высокими ценами, работавшие вне системы рационирования, см. седьмую главу). Инвалиды войны, как и дети и подростки, также были широко вовлечены в торговлю продуктовыми карточками, водкой, табаком и сигаретами[562]. Можно вспомнить, как в 1926 году Михаил Калинин выступал за патенты на мелкую торговлю как «эквивалент социального обеспечения для инвалидов». В 1940-х годах, равно как и в 1920-х, люди, выброшенные на берег войнами, спровоцировали перегрузку системы социального обеспечения страны. Протезы поставляли с запозданием, пенсий не хватало, трудовая подготовка была минимальна, поэтому неудивительно, что ветераны-инвалиды искали способ удовлетворить свои нужды попрошайничеством или торговлей на базаре [Jones 2000: 50, 70][563].
В период с 1944 по 1948 год частная торговля нашла новые площадки. К ужасу торговых чиновников, одной из таких площадок стали коммерческие магазины. Когда в 1945 году вновь открылся ЦУМ, он был буквально наводнен частными продавцами. В течение значительного отрезка следующего десятилетия управляющие жаловались, что он «больше напоминает базар, чем образцовый универмаг»[564]. Частные торговцы каждый день приходили в соответствующие отделы магазина с полным чемоданом товаров: продавцы обуви шли в отдел обуви, продавцы посуды – в посудный отдел и так далее. Если товары были слишком громоздкими, чтобы размещать их в самом магазине (например, мебель), частники сновали у прилавка: когда кто-то из посетителей хотел посмотреть на мебель, на него сразу набрасывалось три-четыре торговца, предлагая тот же товар по более низкой цене. По словам управляющих, лоточники собирались главным образом в отделах, торгующих дефицитными товарами
