Как возникло человечество - Юрий Семенов

Однако даже у народов Европы, достигших сравнительно высокой ступени культурного развития, следы уходящего своими корнями в глубочайшую древность убеждения в отсутствии принципиальной разницы между человеком и животными и в возможность превращения человека в животное и обратно вплоть до сравнительно недавнего времени сохранялись не только в фольклоре. Не в столь уж отдаленном прошлом у русских, украинцев, белорусов, поляков, чехов, словаков, болгар, хорватов, словенцев, сербов, литовцев, немцев, шведов, норвежцев, датчан, англичан, шотландцев, ирландцев, французов, итальянцев, испанцев, португальцев, греков было зафиксировано существование веры в оборотней (Афанасьев, 1869, Ш, с.525–557; Ляцкий, 1890; Балов, 1901, с. 116; С.Максимов, 1903, с. 105–108; Клингер, 1907, с.224–270, Богатырев, 1916, с. 60; Кагаров, 1918, с.22; Штернберг, 1936, с.407; Токарев, 1957а, с.43–47; Stewart, 1823, р.190–204; Haziitt, 1870, II, р. ЗЗІ—332; Bloom, 1929, р.95–97; Runeberg, 1947, р. Ш, 104–105). О том, насколько прочной и распространенной была эта вера, говорят хотя бы такие факты, что во Франции в 1573 г. был издан закон об истреблении оборотней (Штернберг, 1936, с,407), а в России еще в 1714 г. была приговорена к смерти женщина, которой было вменено в вину, что она превращалась в сороку и дым (Татищев, 1768, I, ч. 1, с. 110–111).

Этнографический и фольклорный материал говорит не только о глубочайшей архаичности веры в оборотничество[78], но и о ее генетической связи с охотничьей маскировкой, с ряжением под животное и с плясками, состоящими в имитадвижений животного. Как в верованиях, так и в фольклоре превращение людей в животных (птиц) и животных (птиц) в людей происходит путем одевания звериной шкуры (птичьей шкурки) в первом случае и ее сбрасывания во втором. „Животные, — писал В.Г.Богораз-Тан (1939, с. З), характеризуя верования чукчей, — согласно этому представлению суть человеческие существа в оболочке из шкуры, которую они могли скинуть по своей воле. Человек, наоборот, может по своей воле превратиться в животное или неодушевленный предмет, надев на себя шкуру или покрывшись оболочкой, напоминающей внешний вид предмета. Затем, сбросив надетую маску, он становится прежним человеком".

Очень ярко выступает связь между верой в оборотничество и охотничьей маскировкой в верованиях эскимосов Берингова пролива. По сообщению Э.Нельсона, у них существовало верование, что в былые времена все животные обладали способностью превращаться по своему желанию. Когда они хотели принять человеческий облик, им оставалось только отбросить назад морду или клюв, чтобы тотчас же принять человеческий образ. Звериная морда оставалась в таком случае в качестве капюшона на макушке…, а для того, чтобы снова стать животным, надо было только надвинуть его" (Nelson, 1899, р.425). Комментируя это высказывание, А.Д.Авдеев (1959, с.70) указывает, что именно таким образом поступал эскимосский танцор, когда, отдыхая в перерыве между плясками, он сдвигал маску на макушку и таким образом превращался опять в человека.

Согласно верованиям европейских народов, превращение людей в животных и обратно также происходило путем одевания и сбрасывания звериной шкуры (Афанасьев, 1869, 111, с.531–556; С.Максимов, 1903, с. 105–108; Кагаров, 1918, с.22–23; Runeberg, 1947, р. Ш). Подобным же образом происходило превращение героев и героинь в фольклоре всех народов мира, в том числе и в европейском. „Сила околдовывания и заклятия превращает сказочных героев различными зверями (волком, медведем, рысью, конем, собакой, козлом и бараном), чудовищными змеями и гадами (жабой, лягушкой и пр.) и во всех этих метаморфозах главное значение принадлежит шкуре животного", — писал А.Н.Афанасьев (1869, III, с.544).

Огромное количество примеров, говорящих о существовании веры в превращение людей в животных и обратно путем одевания и сбрасывания звериной шкуры или ее пережитков у самых разнообразных племен и народов, имеется в работах А.Н.Афанасьева (1869, III, с.526–555); В.Г.Богора-за-Тана (1900, с.176–177; 1939, И, с. З — 8), Е.Г.Кагарова (1918, с.22–23), А.М.Золотарева (1934, с.44–45), Л.Я.Штернберга (19336, 1936, с.390–403), Л.Леви-Брюля (1937, с.470 сл.), А.Рунеберга (Runeberg, 1947, р. Ш), А.Д.Авдеева (1959, с.63–70), Ю.П.Аверкиевой (1959, с.259–261; 1961, с.24, 66, 72) и др. Не приводя всех этих примеров, ограничимся в заключение лишь выдержкой из работы А.Н.Афанасьева „Поэтические воззрения славян на природу". „Язык и предания, — указывал он, — ярко засвидетельствовали тождество понятий превращения и переодевания. Слова „оборотиться", „обернуться" (обворотиться, обвернуться) означают собственно: окутаться, покрыть себя платьем, а „превратиться" — переодеться, изменить свою одежду (свой внешний вид), надеть ее навыворот" (1869, III, с.526).

Встречающаяся у отсталых народов вера в то, что все животные отличаются от людей лишь „одеждой", не может считаться исходной. Она возникла лишь в результате распространения на всех животных верований, первоначально касавшихся лишь животных некоторых видов, именно тех, в которых человеку приходилось практически перевоплощаться в процессе своей охотничьей деятельности. Данные этнографии говорят, что у тех народов, у которых вера в оборотничество носила универсальный характер, на первый план обычно выступает небольшое число видов животных, а чаще всего один вид. Даже у европейских народов, у которых сохранились лишь следы ранее бытовавшего убеждения в отсутствии принципиальной грани между людьми и животными, вера в оборотней была связана с определенными видами животных, главным образом с волками, реже с медведями и другими зверями (Афанасьев, 1869, III, с.527 сл; Клингер, 1907, с.244–270; Токарев, 1957а, с.44–45 и др.). Первоначально же вера во взаимопревращение людей в животных была связана прежде всего лишь с одним видом животных, именно тем, который являлся главным объектом охотничьей деятельности первобытных людей.

Опыт, без которого не могла быть успешной охота, мог быть приобретен лишь в процессе практической деятельности многих поколений первобытных охотников. Первобытный коллектив, как мы знаем, был невелик. Если бы пралюди занимались охотой в равной мере на несколько видов животных, то накопление опыта шло бы крайне медленно. Быстрое накопление опыта и возрастание продуктивности охоты могло происходить лишь при условии определенной специализации охотничьей деятельности первобытных стад. Вполне понятно, что о полной специализации не может быть и речи. Первобытное стадо не могло отказываться и не отказывалось от охоты ни на один вид животного, но главным объектом его охотничьих устремлений становился один определенный вид. Этот вид был главным объектом охоты, все остальные побочными

Подобного рода специализация возникла стихийно Первоначально пралюди в одинаковой степени охотились па всех животных, которые только могли стать их добычей. Но на разные виды животных в силу целого ряда причин (многочисленность или малочисленность в данной местности представителей того или иного вида, величина коллектива охотников, наличие или отсутствие у охотников опыта и т. д.) охота шла не одинаково успешно. Вполне понятно, что люди предпочитали охотиться на тех животных, охота на которых была более продуктивной. Предпочтение одного вида животных всем остальным вело к более успешному накоплению опыта и соответственно к возрастанию продуктивности охоты. Специализация охотничьей деятельности первобытных стад не могла не возникнуть, и она необходимо на определенном этапе возникла.

Об этом свидетельствует преобладание среди обнаруженных в ашельских и мустьерских стоянках костных остатков животных, ставших добычей формирующихся людей, костей животных, принадлежащих к одному виду. Преобладание это в разных стоянках выражено в различной степени, но в подавляющем большинстве случаев оно имеет место.

Главным объектом охоты обитателей Бурбаха был гиппопотам, Торральбы — древний слон (Замятнин, 1960, с.95), Чжоукоудяня — олень, которому принадлежит 70 % всех найденных костных остатков (Movius, 1944, р.68). В гроте Аман-Кутан преобладают остатки барана (Бибикова, 1958, с.230–231), в нижнем горизонте Ля Ферасси и среднем слое Ле Мустье — быка (Бонч-Осмоловский, 1940, с.152; Ефименко, 1953, с. 184), в верхнем слое Ля Микок и стоянке Кэвр — лошади (Обермайер, 1913, с.143; Ефименко, 1953, с. 181), в стоянке Мон-Доль и Молодова V — мамонта (Ефименко, 1953,с.230; Черныш, 1951, с.77, 83), в Ля Шапелль — северного оленя (22 особи из 37, кости которых обнаружены) (Люке, 1930, с.28; Замятнин, 1961а, с.37), в Волгоградской стоянке — зубра (Верещагин, Колбутов, 1957, с.84–88), в Аджи-Кобе — остатки сайги (Громов, 1948, с.232–233). В Ахштырской пещере из 3006 найденных костных остатков 2947 принадлежали медведю (Замятнин, 1961а, с. 111–112), в Темной пещере кости медведя составляли 75 % всех обнаруженных костных остатков (Борисковский, 1957а, с. 120), в Ильинке — медведи составляли 374 особи из общего числа в 464 (Підоплічко, 1949, с.324), в Кударо I из 942 костных остатков медведю принадлежало 820 (Любин, 1960, с.27). Преобладание костей медведя обнаружено в На-валишинской, Ацинской, Хостинской, Воронцовской пещерах, а также в пещерах Вильдкирхли, Кумметслох, Гайлен-рейт, Петерсхеле, Вильденманнлислох, Котеншер, Драхен-лох, Картштейн, Ирпфельдхеле, Зиргенштейн, Шипка, Иг-рит, Цикловина, Покала (Ефименко, 1953, с.233–237; Замятнин, 1961а, с. 102).