Дикий Порт (Райские птицы) - Ольга Онойко

Но не Флейта.

Спустившись с лестницы ресторана, Флейта спела себе безопасность, спокойное возвращение к своим. Спела неудачу тем, кто попытается причинить ей зло. Спела благополучие.

И, заснув на безобидно-скучном фильме, проснулась в тёмных коридорах судоремонтного завода.

А может, и не завода.

Она не помнила, когда у неё отобрали браслетник. Наверное, была в обмороке… кто-то уносил её из зала, и люди, должно быть, думали, что несёт спящую дочь…

Плакать Света разучилась в тот день, когда узнала, что умрёт тринадцати лет отроду. Ничего не переменилось с тех пор. Смерть опаздывала на четыре года; каждый день — подарок, и попробуй забыть, чей… Алентипална не хотела отпускать Свету на оперативную работу, говорила, что гораздо лучше лечить, дарить жизнь, отгонять беду, но самой Алентипалне по большей части приходилось заниматься не этим. Трудный был выбор — порадовать Бабушку или помочь ей.

Она слишком давно стала взрослой.

Мысль придала сил.

Тихо, в отдалении, вновь зазвенели, поплыли слова первого инструктажа — главное правило райской птицы, её железный клюв и стальные когти. Выучи назубок: нет человека, у которого не может заболеть голова, и нет машины, которая не может выйти из строя… не бойся. Этот мир — на твоей стороне.

Пусть рядом нет Солнца. И без Каймана будет плохо. Но кое-что она сумеет и в одиночку.

Только сначала надо подумать.

Ватная, кисельная, густая стояла тишина. Казалось, вот-вот начнёт она падать с потолка хлопьями, превращаться в снег, и покроет пол слоем лёгкой мёртвой штукатурки, холодной как лёд. Ногти на ногах стали лиловые, точно накрашенные. Спина болела.

…и зачем им живой корректор?

— Кто бы сказал — я бы не поверил, — проронил Кайман, изучающе глядя на Лилен.

— Что?! — жалобно пискнула она, обхватив себя за бока.

Таисия просила счёт. Ей пришлось вызывать обслугу через принесённый дисплей: вопреки человеческой природе и всем правилам ресторанных работников, официантов «Пелагиали» совершенно не интересовала компания уральцев с боевым нуктой в роли светского пекинеса. Форс-мажор ли возник, просто заболтались друг с другом — всякие были вероятности, и одна из них реализовалась.

— Птиц поёт жизнь, — коротко сказал Шеверинский, — и теперь ты чувствуешь, как это действует. Потому что это серьёзно.

— А я?! Что будет со мной?! — почти вскрикнула Лилен, и Чигракова зашипела на неё.

— Не бойся, — твёрдо сказал Север, беря её за руку. — Всё будет хорошо. Я верю.

— Я верю, что все умрут, — скептически донеслось от Птица, — я оптимист.

Солнце медленно встал.

— Но не сейчас, — с подкупающей улыбкой объяснил Димочка. Глаза его сияли чистой огненной ненавистью. — Значительно позже. И вообще — если я положил глаз на девочку, значит, она будет моей.

— Придержи язык.

— Я Синий Птиц. Приношу счастье. Когда пою. Крети-ин…

— Ладно, — сказала Таисия, — ладно. Тише. Надо собраться с мыслями. Знаете, что я подумала? То, что мы её отпустили — ведь это же не просто идиотизм. Это очень характерный идиотизм.

— У неё пятнадцатый уровень! — помотал головой Полетаев.

— Это не значит, что кто-то не может отработать против неё.

— Кто?!

— Кто-то, — прошелестел Димочка. — Или что-то. Понял? Не понял — значит, дурак.

— Но Ксенькины отчёты…

— Откуда ты знаешь, что Ксенька действительно прошла в их структуре до конца? И знает всё?

— Птиц, — очень медленно, очень холодно и тяжело произнесла Таисия, — не каркай…

И Димочка, посерев, опустился на стул, царапая губы наманикюренными ногтями. Глаза метнулись затравленно. Синий Птиц замотал головой, укусил пальцы, и шёпотом, грязным матом послал самого себя.

— Или так, — печально заметила Таис. — Проще. Она отработала аутоагрессию. Тоже бывает…

Лилен слушала, и её трясло. Так её не трясло даже тогда, когда она выходила в туман из дома мёртвых — бледная плёнка биопластика, точно тонкий полиэтилен, отцовское кресло с высокой спинкой, заставка на мониторе: цветы и солнце… даже тогда не было настолько плохо, а больше в её жизни не случалось настоящих страха и горя.

Судорога отпустила, и в тот же миг стало холодно — на солнце, на припёке. Лилен ухватила себя на плечи, стуча зубами, озираясь, как потерянный котёнок. «Зачем-зачем я со всем этим связалась? — отчаянно крикнула она мыслью. — Никакая я не злая женщина, я не нуктиха тридцатиметровая, не могу я мстить!» Чувствовала, как откликается Дельта: «не плачь, названая дочь, маленькая мягкокожая женщина, нет постыдного в том, что ты ожидаешь помощи, для того и живут мужчины», — но драконья извечная безмятежность не подходила ей, как кровь другой группы. Лилен куда-то растеряла свою собственную, унаследованную от родителей. Мамина нервная устойчивость, отцовская сила, они за что-то покинули её, и сиротливо стало, и зябко.

Север вздохнул. Притянул Лилен к себе. Спрятал в объятиях и поцеловал в макушку. Спокойно-спокойно, как будто так и надо.

…так — надо.

Чигракова, Этцер и Полетаев обсуждали, что делать. Птиц курил в стороне, прикрыв глаза, привалившись к колонне; вид у него был измождённый.

Шеверинский рассказывал. Обо всём. Быстро и непонятно. Лилен слушала не из желания понять, а потому, что говорил Север. Держа её за руку. Успокаивая — интонациями, взглядом, тем, что просто был с ней.

Вот и гадай: настоящее это чувство, или чистая физиология?

Энергетик и амортизатор…

…Много сотен лет назад было сказано, что мысль материальна. Долгое время это считалось образным выражением. Каким именно образом материальна мысль, открывали несколько раз. В разные эпохи, разные учёные, на разных базах — физики, психотерапевты, ксенологи.

А потом закрывали обратно. По разным причинам.

Но если пару веков назад знание ещё можно было оставить в стороне как чисто теоретическое, то биопластик и нукты — аргументы железные. Факт телепатии стало нельзя оспаривать. Но как он осуществляется? В каком диапазоне? Какие волны задействованы?

Последним открытие сделал Сайрус Ривера на методологической базе ксенологии. Он рассмотрел собственную расу как чужих и обнаружил определённые закономерности.

— …уже четвёртым открыл, — говорил Шеверинский, а взгляд его снова и снова улетал от лица Лилен туда, дальше, где коптил себе лёгкие ко всему индифферентный Васильев, только что певший жизнь девочке с двумя косами. — Или третьим. Есть сказка научная, что первым был Эйнштейн…

«Четвёртым… — слово в голове вертелось и кувыркалось, как трёхмерный объект в профессиональном видеоредакторе Макферсона. — Четверо…»