Проект Деметра - Райдо Витич

Эра металась, не находя себе место, дышать было тяжело, мышцы сводило то все разом, то попеременно, и этой дикой ломке не было конца.

– Эя! Эйорика! – крик в тумане, в мареве плывучем в сознании.

Эрлану одного взгляда хватило, чтобы понять что происходит. Он затряс девушку, заставляя открыть глаза, сообразить хоть на минуту кто она что, и больше не думал правильно ли поступает:

– Эя, нас должны срочно свить. Ты скажешь "да" на помолвке. Ты согласна. После сразу проведем ритуал отцовства и, все закончится. Ты слышишь меня? Эйорика?

Девушка с трудом разлепила веки, смотрела долго, силясь припомнить кто это и понять что говорит. Не смогла.

Эрлан понял, что теряет ее и будущего ребенка – закаменел.

– Видно дитя насмерть вцепилось, – протянул виновато Кейлиф. Лой так посмотрел, что тот отпрянул.

– Стоять! Сюда! – процедил – после и ему, и брату воздаст. После. После… – Бегом за Хелехарном. Лошади за черной стороной скалы. Не теряй время – объясни и сюда. Чтоб мигом обернулся. Лири! – уставился на своего стража. – К Робергану! И пусть хоть что делает, но место для ритуала отцовства к вечеру чтобы было!

Стражи вывалились из комнаты. Самара присел на корточки перед мужчиной:

– Чем я могу помочь?

"Ничем", – бросил, лихорадочно стягивая перевязь, рубаху.

С ума сошел, подумал Самер, чуть отступая. Ему самому было нехорошо от происходящего, горько как-то, сумрачно. А на Эрлана и смотреть страшно – почернел, в глазах пропасть ада.

Меч сбрякал, рубаха улетела к выходу. Мужчина начал расстегивать куртку Эрике, одновременно придерживая бьющуюся в судорогах и стараясь не повредить ей. Стянул, откинул и, подхватив, прижал девушку голой грудью к своей груди, обнял как ребенка.

Все, уехала крыша, – понял Самер, но уйти и оставить их одних не мог.

На удивление Эрике стало легче, она начала затихать, дыхание постепенно выравнивалось. И Эрлан зажмурился, припал лбом к ее лбу:

– Не все потеряно, голубка. Все будет хорошо, все будет.

– Эрлан? – она, наконец, увидела его почти четко. От слабости было трудно говорить, но дышать стало легче и непонятная лихорадка, словно испугалась присутствия изначального – отошла, отпустив и разум и тело. – Что со мной?

Лой вымучил улыбку:

– Все хорошо. Теперь все будет хорошо. Тебя выбрал ребенок. Нас, Эя. Скоро нас совьют и ты будешь чувствовать себя прекрасно.

– Я больна?

– Это не болезнь, голубка, это… – глупость одних и незнание другой, – хотел сказать, но оставил при себе. – Это ребенок не хочет с тобой расставаться, а ты не хочешь его впускать.

– Как это? Я… не могу… иметь…

– Все уже есть. Тебе только нужно сказать "да". Нужно признать меня мужем, чтобы ребенок признал отцом.

– Тогда… я выздоровею?…

– Ты станешь мамой, а я отцом, – улыбнулся ей с нежностью, оглаживая по мокрым волосам. Укачивал, успокаивая. – Дитя выбрало тебя и хочет стать твоим ребенком. Но не может спустить в плоть, пока ты не признаешь мужа. Душа идет от матери, но плоть – от отца, и чтобы родиться во плоти, ребенку нужен отец. Он выбирает его, как и мать.

Эрика слушала его, млея от голоса и покоя, что он дарил. Сказка, рассказанная Эрланом, оставляла один вопрос:

– А если не признает… тебя…

Мужчина на секунду нахмурился:

– Значит, оставит и тебя. Но этого не будет, поверь. Мы сладились, и он об этом знает.

Самер с удивлением наблюдал за ними и чувствовал изумление пополам с благоговением. И только сейчас до конца понял и поверил тому, что говорили детты и ощутил себя частью этого сложного, неоднозначного, но прекрасного мира.

Выскользнул из комнаты, чтобы не мешать влюбленным и своим присутствием не вспугнуть уникальное таинство, которому и названия подобрать не мог.

И жаль было, что сам еще такого не познал, и теплилась надежда, что все еще впереди.

Взгляд ушел в сторону сидящего на траве у стиппа Шаха. Подошел и навис над ним, заглядывая в глаза. Тот отвернулся, и стало ясно, что он знал, что происходит, а значит, не мог не понимать, чем может закончиться. И врал, затягивал, скрывал…

– А ты, оказывается, сука, Шах.

Тот дернулся как от пощечины, глянул и опять опустил взгляд.

– Хотел, чтобы она умерла? Чтобы ни тебе, ни ему?

Вейнер зубами скрипнул. Уставился с тоской на лейтенанта:

– Я люблю ее, – заметил глухо.

– Люблю? И поэтому удавлю? Это не любовь, Шах – скотство.

Выпрямился, с нескрываемым презрением глядя на него, демонстративно сплюнул и хотел уйти, но Вейнер поднялся и перехватил его за руку. Он не мог оправдать себя перед собой, но не хотел быть сукой еще и для друзей:

– Я многого не знал и не мог знать.

Самер отдернул руку, морщась, словно в дерьмо вступил:

– Ты забыл, Шах, я слышал, что тебе детт говорил.

– А что он мне говорил?! Сказку про род, братьев?! – зашептал горячо, желая успеть, изменить мнение о себе. Но Самеру было до жути противно – подхватил за грудки и впечатал в кладку стиппа:

– Да будь ты мужиком!… – и вдруг передумал мараться. Отпустил, отодвинулся. И оглядел с ног до головы с брезгливостью.

– Сказку, говоришь? – тихо спросил наблюдавший за ними Радиш. Шагнул к командиру и встал плечом к плечу, показывая Шаху, что с такой паскудой, как он никто знаться не хочет. Не товарищ он им больше. – А я переведу ее на реальную основу, если сам не можешь.

Жили-были два мальчика, в любви жили, в мире, в тепле и заботе – в семье. Но мир вдруг рухнул и один мальчик лишился всего разом – поддержки, любви, понимания. Семья была уничтожена, планы разрушены, друзья и знакомые закопаны вместе с миром. Но он все равно верил, все равно любил и жил, как учили его мать и отец, как было в его той жизни. Он остался один, но стал сильнее, а не сломался, превратившись в поддонка, как второй мальчик, который всегда имел семью, тех кто верит ему, любит, простит чтобы он не натворил. Он так привык быть единственно главным, единственно важным, что теперь продает и родного брата, потому что очень хочет игрушку, которую вдруг, почему-то, впервые в жизни, не получил.

Если б ты видел, Шах, лица своих родителей. Твоя мать плачет, глядя на тебя, а отец отвернулся и ушел – он не хочет тебя знать. И… я тоже.

Мужчины синхронно ушли от него, встали у входа в стипп. Самер заглянул внутрь – Эрика спала, прижавшись к груди Эрлана.

– Он так и будет ее держать? – спросил шепотом у Радиша. Тот плечами пожал.

– Так узнай у своих, ну, этих… приведений.

– Предков! – поджал губы.

– Ну. Извини.

Радиш огляделся по привычке, и чуть не сплюнул, вспомнив урок Табира – ну, олух, маму, душу!

Уперся взглядом в одну точку, вызывая за советом вбитой деттом формулой, и тут же увидел дымку у крыльца. Она приблизилась, превратившись в мать.