Кладбище звездных кораблей - Александр Алексеевич Зиборов

Сразу же извлёк из тайника в полусапоге необулатный нож и принялся прорезать щель вдоль той стороны люка, на которой находился замок. Только закончил это и нажал на крышку люка, как её край отвалился вниз, подарив мне надежду на спасение. Я уже был готов устремиться за ней вслед, но сначала вернул нож на его тайное место в ботинке. После взял в руки по ножу и выбрался наружу.

Здесь ничего не видел. Потому стал двигаться в правую сторону, касаясь левой рукой по корпуса космолёта. Уже через несколько гребков заметил, что толща зелени надо мной стала светлеть, и вот уже моё лицо и наружный воздух стали разделять считанные сантиметры. Полностью всплывать не стал, принялся оглядываться по сторонам. Я находился на чистом пространстве, а по обе стороны от меня у борта «Барса космоса» лежали различные конструкции и всё то, что вынесли наружу корсары, разыскивая меня. Теперь их тут было намного меньше.

За грудами мусора стояли двое, о чём-то разговаривая. Оба с саблями и арбалетами. В последние были вложены стрелы, они находились в боевом положении и в любую секунду могли быть использованы. Подплыл к ним поближе и принялся подслушивать.

Корсары спорили, кто кого одолеет в поединке за руку Тальяны? Один был уверен в успехе Другара, а второй не меньше ратовал за командира первого особого отряда Чихиря.

К ним из корабля вышел третий, я моментально узнал его — это был Йован. Он тоже был вооружён, как и они.

— Ну и как там? — был задан ему вопрос.

— Никого нет. Ни того, ни другого. Вообще нет следов их пребывания здесь…

Я ещё больше насторожил уши, услышав «нет следов их пребывания», «ни того, ни другого». Доселе я думал, что ищут только меня, а теперь оказывается, что велись поиски двух человек. Вторым мог быть только один человек — Восил. Значит, он не сдался, его не поймали. Где же он тогда?

Пришёл к мысли, что вероятнее всего Восил отправился в Зейлим, ведь у него имелось всё необходимое снаряжение для передвижения по зелёнке. Задумался: это хорошо для меня или не очень? Был рад, что он всё ещё на свободе, но я не успел взять с него слово, не упоминать обо мне. А знал он гораздо больше, чем мне того хотелось. Увы.

Между тем один из двух корсаров возразил Йовану:

— Как это нет следов их пребывания здесь, а стол, с которым мы помучились, извлекая его? А масло и перец?

— Это было снаружи у двери, а внутри ничего нет.

— Но он или они были там. Детектор зафиксировал шум, который они производили…

Какое-то время я пробыл рядом с корсарами, ничего интересного больше не узнал. А потому поплыл в сторону далёкого Зейлима, хотелось побыстрее оказаться на «Витязе Арконы». Не столько устал, сколько измучился душевно от переживаний, выпавших на мою долю за сравнительно короткий период времени, и хотелось отдохнуть.

Физически же чувствовал себя весьма неплохо, грёб энергично, даже с некоторым удовольствием, радуясь, что жив-здоров и на свободе. Хотелось кричать во весь голос: «Я вольный сын эфира!» Не помню, откуда взялась в памяти эта фраза. Наверное, где-то прочёл или слышал.

Тут же укорил себя: «Как это ты не помнишь? С твоей-то памятью! А ну, вспомни! Вспомни, вольный сын эфира!..»

И тут же в памяти всплыло название поэты Михаила Лермонтова «Демон». Именно в нём имелись эти слова:

'Твоей — любви я жду как дара,

И вечность дам тебе за миг;

В любви, как в злобе, верь, Тамара,

Я неизменен и велик.

Тебя я, вольный сын эфира,

Возьму в надзвёздные края;

И будешь ты царицей мира,

Подруга первая моя…'

В какой-то степени я являюсь демоном. Стал таким после того, как мне подарил неведомый артефакт принц Диего и возможности моего организма повысились неимоверно. Нужно это скрывать от других, как бы не приняли за какого-нибудь чудища или кого-то ему подобного — демона, беса, монстра.

В памяти всплыла Ангелика. В первую очередь это не должна узнать она. Как и её родители. А лучше бы сохранить в тайне ото всех.

Эти мысли были не очень приятны, потому переключил их на иное.

Принялся размышлять: а насколько хорошо мне известны мои возможности? Очень даже возможно, что многое от меня сокрыто. Нужно бы этим заняться, изучить себя.

Как бы в подтверждение этой мысли подметил, что я вижу в зелёной субстанции куда лучше прежнего. Или тогда я этого не замечал?..

Раньше я довольно хорошо видел, имея прослойку зелени в несколько сантиметров, а тут оказалось, что и при нахождении ниже она мало мешала моим глазам. Только глубже начинала зеленеть и темнеть. Даже на глубине метра полтора я видел неплохо.

Потому мель обнаружил уже визуально, а не как прежде — наткнувшись на неё. На это совершенно точно я раньше не был способен. Значит, мои способности развиваются. Как и всё в человеческом организме! А систематическими тренировками можно достичь невиданных высот!..

А вот и край тверди! Его я увидел, а потом поднялся на неё, прежде оглядевшись. Никого вокруг не было, и я пошёл, а затем побежал, ставя ноги на то, что находилось под зелёной «позёмкой», крича во весь голос:

— Я вольный сын эфира!

Тут же моя необъятная память вывалила сведения об эфире из Большой Галактической Энциклопедии…

Они оказались слишком колоссальными, перескажу лишь главное, что узнал:

…Эфир — это особая форма материи, так сказать первоматерия или абсолютная элементообразующая сущность. Теорий эфира было очень много. Ещё Демокрит говорил о первой форме материи (в виде частиц), это мнение стало общепризнанной. Затем Аристотеля рассказал о наличие второй формы материи, невидимо находящейся между всеми телами Вселенной и частицами всех тел. Ещё тогда её назвали эфиром. Эта первоматерия обладала комплексом неведомых нам свойств, а также имела способность беспрепятственно проникать во все без исключения физические тела. Древние греки в свете этого считали, что свет состоит из корпускул, средой распространения которых служит эфир. Вокруг теории эфира разворачивались нешуточные бои: эфир то признавали, то начисто опровергали.

Весом вклад в эфирную теорию российских умов. В числе первых следует назвать гениального Михайло Ломоносова, который под эфиром понимал среду, заполняющую всё пространство между телами и составляющими их частицами. Он считал электричество и гравитацию проявлениями мирового эфира. А колебание эфирных частиц, распространяющееся в виде волн, и является светом. Дабы доказать электрическую