Порою нестерпимо хочется… - Кен Кизи
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он ждет, пока она кивнет, что поняла, — теперь его взгляд мягче, нежнее, как и прикосновение рук; хотя его все еще что-то сжигает… — и только тогда продолжает:
— Тогда я попытался отнять у него это — эту вещь. Я знал, что мне она нужна больше, чем ему, Вив. Но оказалось… даже когда я получил ее… что я не мог сравниться с ним. Моей она снова не стала, целиком моей. Потому что я не мог… заменить его. Понимаешь? Я не мог дорасти до него.
Он отпускает ее руки, снимает очки и массирует переносицу двумя пальцами (естественно, в том, что мне не удалось выложить в тот вечер все начистоту, я обвинял Хэнка…), они долго сидят в тишине, прежде чем он собирается с силами продолжить. (…Хотя теперь я понимаю, что она была виновата не меньше, впрочем, как и я сам и еще полдюжины нужных и ненужных деталей моего замысла. Но тогда я не был способен на такие болезненные прозрения и, скоренько пренебрегнув Братской Любовью, во имя которой все и совершал, взвалил все на брата, оловянную плошку луны и ее старые колдовские прихваты…)
— И то, что я никак не мог до него дорасти, лишало меня моего собственного места и значения, превращало меня в ничто. А я хочу быть кем-нибудь, Вив. И тогда я подумал, что есть только один способ добиться этого…
— Зачем ты мне все это рассказываешь, Ли? — внезапно спрашивает Вив испуганным и таким тихим голосом, что он едва слышен за шуршанием сухих цветов у нее за спиной. Кажется, что он доносится из огромной пустой пещеры. Она вспоминает, как внутри ее набухала полая тяжесть, когда она попыталась подарить Хэнку живого ребенка. Это воспоминание наполняет ее тошнотой. «Он что-то хочет от меня. Он не знает, что единственное, что у меня осталось, — это пустое Вместилище того, чего уже нет…» — Зачем ты мне это рассказываешь?
Он смотрит на нее, не надевая очки. Он уже готов был поведать ей, что его возвращение домой было вызвано лишь жаждой мести, и как он собирался использовать ее в качестве орудия этой мести, и как он осознал свои заблуждения и полюбил их всех… но ее вопрос ставит его в тупик: зачем он рассказывает ей? Зачем это вообще надо кому-нибудь говорить? — Не знаю, Вив; просто мне нужно кому-то рассказать… (Не то чтобы она повела себя враждебно по отношению ко мне, конечно нет, вина ее заключалась в другом — в том, как она откинула волосы с лица, в нежности кожи на ее шее, в отблесках пламени на ее скулах…)
— Но, Ли, мы едва знакомы с тобой, есть Хэнк или Джо Бен…
— Вив, мне нужна была ты, а не Хэнк или Джо Бен. Я не могу… понимаешь, я не могу им сказать то, что могу…
Из темноты доносится какой-то звук. Ли умолкает, почувствовав мгновенное облегчение от того, что можно не продолжать. Из низины доносится протяжное «Хиэйоу-оу-оу!», и его облегчение тут же переходит в разочарование. «Черт. Это Джо Бен. Они возвращаются». Он начинает прикидывать с отчаянной скоростью.
— Вив, послушай, давай встретимся завтра, пожалуйста, чтобы я мог договорить. Пожалуйста, давай поговорим где-нибудь завтра с глазу на глаз.
— Что ты имеешь в виду?
— Ха! Мы же уже договорились, если ты помнишь. Копать устриц!
— Устриц? Но я же пошутила.
— А я не шучу. Давай встретимся… где? На причале, на берегу?
— Зачем, Ли? Ты так и не сказал мне зачем.
— Затем. Мне надо с кем-нибудь поговорить. С тобой. Пожалуйста.
На лице ее появляется очень серьезное выражение.
— Но даме в моем положении…
— Вив! Прошу тебя… Мне нужна ты!
Требовательно схватив ее за кисть, он поворачивает ее лицом к себе; но теперь ее внимание не задерживается ни на его пальцах, ни на цепком взгляде, оно скользит дальше, туда, где… где она ощущает сжатую пружину необходимости быть, агонию, потуги родить, открыться, попытки провозгласить: «Это — Я!» «Вив, пожалуйста» — словно темный, больной цветок, слишком долго бывший в бутоне, пытается расправить свои искореженные лепестки в последних лучах заходящего солнца. И, видя это, она чувствует, что его расцвет зависит только от ее щедрости, и в то же время ощущает, как ледяной пузырь у нее под ложечкой начинает вздыматься и набухать теплом. — Может быть. Может быть вот что. Может, эта пустота не оттого, что что-то исчезло, а оттого, что что-то не получено! — «Вив, скорей… да?» — «Это — Я», — молит цветок, и она уже готова лететь навстречу этой мольбе, когда у них за спинами начинает шуршать сухая вика и появляется Хэнк, и она бросается к нему, обнимая мужа и окровавленный лисий хвост, и все.
— Хэнк! Ты вернулся!
— Да, я вернулся. Полегче, полегче; можно подумать, меня не было месяц.
Ли стоит на коленях и пытается спрятать свое разочарование за возней с кофе. Как легко она его бросила, с какой готовностью кинулась к могущественному охотнику… (Тупая корова! Как я мог ждать от нее чего-нибудь другого! Она только и умеет, что мыча мчаться к своему быку.)… и проклинает дым, который ест ему глаза. (И все же, по трезвом размышлении, я полагаю, вечер был полезен и принес довольно интересные результаты: во-первых, пока с нами рядом бурчал и жевал старик, а Хэнк с Джо Беном и собаками гонялся за мелкими животными в низине, мы с Вив премило поговорили, посеяв семена будущей дружбы, которой позже было суждено принести мне очень вкусные плоды; во-вторых, охотничий азарт настолько опьянил брата Хэнка, что впервые со дня моего приезда он отпустил поводья, которыми держал себя в узде (к тому же, я думаю, он заметил, что мы с Вив слишком уж уютно устроились у костра), и на обратном пути, когда я отказался потакать ему, попытался спровоцировать
