Купание в пруду под дождем - Джордж Сондерс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Подобно Оленьке в «Душечке», Алеша поначалу может показаться своего рода карикатурой, если употребить это слово без уничижительного оттенка. Из того, как нам представляют Алешу, все усложнения удалены, изведены вплоть до одной-единственной черты. В этом рассказе, простом как сказочка, эта черта – жизнерадостная покорность.
И мы его за это любим. Рассказ уже сообщает нам: «Есть в этом мире люди, чья жизнь от начала и до конца – беспросветная маета. Как вообще живет такой человек?» Алеша воплощает собой жизненную позицию, какую занимаем и мы время от времени: «Раз уж придется это пережить, постараюсь быть счастливым». Вполне пригодная позиция. Вообразите себя на каком-нибудь школьном мероприятии, но стулья не расставлены. И тут появляется малыш с большим носом. «Я помогу!» – говорит он и принимается за дело, энергичный, улыбчивый и проворный. В углу киснет его дружок-гот, делает вид, будто разговаривает по телефону. Кто понравится вам больше? Кто прожил этот миг лучше?
Теперь, когда наша фигурка из палочек наделена определяющим атрибутом, рассказ берется проверять этот атрибут на достоверность. «Однажды неунывающий покорный мальчик отправился в большой мир». В конце первой страницы именно это с Алешей и происходит: он оказывается в доме у купца, кому, по сути, отец Алеши сдал сына напрокат.
Алешку продолжают обижать. Для своего нового начальника не человек он, а «сопляк». Заступается ли отец за него? Ну, в некотором роде, однако в тех же выражениях можно было б нахваливать лошадь на продажу: «Он только на вид как плетень. А то он жилист». Семье купца Алешка тоже не нравится – «мужиковат», как есть крестьянин.
В любом рассказе всякий атрибут обязан пройти испытание. (Оленька в «Душечке» – женщина одного мужчины, бескомпромиссно; этот мужчина умирает. Василий Андреич в «Хозяине и работнике» высокомерен; он попадает в буран, и буран смиряет его.) Прием, какой оказывает родная семья Алеше, – вступительное испытание. Как Алешка справляется с ним? Продолжает делать то, что делал всегда: бодро трудиться с полной самоотдачей. Он не огрызается, все делает безотлагательно и «охотно», без устали. Полезен ли такой подход? Да. Алешка становится незаменим в хозяйстве. Благодарны ли хозяева? Не очень-то. Нагружают работой еще больше. Алешка «бегал, устраивал, и смотрел, и не забывал, и все успевал, и все улыбался». Итак, видим повторение первого звена рассказа, но ставки чуть выше. Даже здесь, на сцене попросторнее, в купеческом доме побогаче, Алешкин подход годится для жизни. Дома он тяжко трудился, улыбался, и его «наградили» вот этой службой. Теперь он применяет тот же метод – «трудись-и-улыбайся». Наградят ли его и здесь?
Того и гляди наградят – любовью Устиньи.
Но сперва, в конце стр. 2, новая напасть: разваливаются Алешины сапоги.
И тут мы узнаем о нем кое-что еще. (Рассказ, заметим, по-своему – неброско – с каждым абзацем добавлял нам сведений об Алеше.) Когда сапоги у него снашиваются и он получает новую пару, его тревожит, что отец рассердится: купец вычел цену сапог из Алешиного жалованья. Впервые в этом рассказе у нас возникает намек на вопрос: «Может ли у Алешиной жизнерадостной покорности быть оборотная сторона? Не чересчур ли он покорен?» То есть наше чувство справедливости подсказывает нам, что Алешкой злоупотребляют, а его чувство справедливости этого ему не подсказывает. Мы от Алешки чуточку отстраняемся. То, что казалось нам положительной чертой, теперь вызывает некоторые сомнения.
У него нет желаний – лишь самые кроткие. Он любит праздники, потому что в праздники ему достается чаевых (зарплату забирает отец). С чаевых Алеше удается купить «красную вязаную куртку», отчего делается он счастлив – так счастлив, что «не мог уж свести губ от удовольствия» (или, как в переводе Кармэка: «был так удивлен и доволен, что стоял посреди кухни раззявившись» [82]).
Итак, Алеша при всей своей скромности способен быть счастливым, и такая нужда в нем есть, а поскольку этот шедевр чрезвычайно экономичен, Алешину способность, раз уж ее ввели, автору предстоит непременно задействовать.
Вскоре «случилось с ним самое необыкновенное в его жизни событие». Что же это за событие?
Событие это состояло в том, что он, к удивлению своему, узнал, что, кроме тех отношений между людьми, которые происходят от нужды друг в друге, есть еще отношения совсем особенные: не то чтобы нужно было человеку вычистить сапоги, или снести покупку, или запрячь лошадь, а то, что человек так, ни зачем нужен другому человеку, нужно ему послужить, его приласкать, и что он, Алеша, тот самый человек.
This something was that he found out, to his amazement, that besides those connections between people based on someone needing something from somebody else, there are also very special connections: not a person having to clean boots or take a parcel somewhere or harness up a horse, but a person who was in no real way necessary to another person could still be needed by that person, and caressed, and that he, Alyosha, was just such a person.
Сравните этот перевод Клэренса Брауна с версией Кармэка:
This experience was his sudden discovery, to his complete amazement, that besides those relationships between people that arise from the need that one may have for another, there also exist other relationships that are completely different: not a relationship that a person has with another because that other is needed to clean boots, or run errands or to harness horses; but a relationship that a person has with another who is in no way necessary to him, simply because that other one wants to serve him and to be loving to him. And he discovered that he, Alyosha, was just such a person.
У Пивиэра и Волохонской – вот так:
This event consisted in his learning, to his own amazement, that besides the relations between people that come from their need of each other, there are also quite special relations: not that a person needs to have his boots polished, or a purchase delivered, or a horse harnessed, but that a person just needs another person for no reason, so as to do something for him, to be nice to him, and that he, Alyosha, was that very person.
При желании можно выделить пару минут, чтобы сравнить эти три версии, – прочувствовать расстояние, какое бывает между хорошими переводами, и то, в какой мере выбором на уровне отдельной фразы создается мир рассказа. (В этих переводах возникают три разные Устиньи: одной «нужно ему послужить, его приласкать», вторая «желает ему служить и обходиться с ним полюбовно», а третьей он нужен, чтоб «делать для него что-нибудь и обращаться с ним по-доброму» [83].)
Но этот абзац, возможно, особенно требователен. О его
