Травяной венок. Том 1 - Колин Маккалоу

Что для Друза было важнее всего – так это то, что его lex agraria обрел силу закона, согласно которому каждому римскому гражданину следовало выделить десять югер земли из общественных владений. Сенаторы и другие представители высшего сословия должны были получить свои наделы первыми, a capite censi, простолюдины, – последними. Хотя в Италии по официальным данным насчитывались миллионы югер общественных земель, Друз сильно сомневался, что к тому времени, когда дойдет черед до низшего сословия, его представителям еще что-либо останется. А все прекрасно сознавали, что настраивать против себя простой люд не следует. Поэтому необходимо будет придумать какую-то компенсацию взамен земли. Единственной возможной компенсацией представлялось гарантировать низшему сословию продажу государственного зерна по умеренным ценам даже в голодные времена. Друз представлял, какую битву предстоит выдержать в сенате, чтобы отстоять созревший у него в голове продовольственный законопроект, которым обеспечивалось бы безотказное снабжение capite censi дешевым хлебом.

В дополнение ко всем его заботам попытка покушения во время фестиваля так встревожила Филиппа, что тот, пользуясь своими связями в Италии, начал прощупывать почву и в мае публично объявил в сенате, что в италийских областях неспокойно и поговаривают о возможной войне с Римом. Причем держался младший консул вовсе не испуганно, а как человек, убежденный в том, что италийское население заслужило того, чтоб немного его припугнуть. Он предложил поручить двум преторам совершить инспекционную поездку – одному по северным, другому по южным областям – с тем, чтобы те на месте разобрались в создавшейся ситуации.

Катул Цезарь, который так намучился в Эзернии в свою бытность там председателем чрезвычайного суда – во времена, когда еще действовал lex Licinia Mucia – с восторгом подхватил эту идею. Сенат, который иначе вряд ли сразу бы с энтузиазмом воспринял предложение Филиппа, после этого мигом дал свое одобрение. Сервию Скульпицию Гальбе поручено было разведать обстановку к югу от Рима, а его коллеге Квинту Сервилию – к северу. Обоим было предоставлено право найти себе помощников, проконсульские полномочия и деньги, достаточные для того, чтобы путешествовать с удобствами, соответствующими их положению, и даже нанять небольшую охрану из бывших гладиаторов.

Известие о том, что сенат направил двух преторов для расследования того, что Катул Цезарь с упорством именовал ни много ни мало «италийским делом», отнюдь не обрадовало Силона. Наместничающий в Самнии Мутил, уже прозревший после расправы над двумястами италийских смельчаков на Аппиевой дороге, воспринял этот унизительный для Италии акт как объявление войны. Друз в горячке писал тому и другому письмо за письмом, умоляя их дать ему еще один шанс, воздержаться от опрометчивых шагов и подождать немного.

Тем временем он препоясал чресла для битвы и объявил в сенате о своем намерении выдвинуть законопроект, гарантирующий желающим дешевое зерно в виде государственного пособия. Как и выделение участков из общественных земель, нельзя было ограничиваться раздачей зерна лишь низшим слоям общества. Любой римский гражданин должен был иметь право, отстояв длинную очередь к эдилам, сидящим возле портика Минуция, получить официальную расписку о выделении ему пяти модиев[119] общественного зерна, затем отправиться к государственным зернохранилищам под Авентинским холмом, загрузиться и везти полученное домой. Впоследствии и впрямь оказалось, что многие зажиточные и высокопоставленные римляне решили воспользоваться этой предоставленной всем привилегией – половина в силу своей непобедимой алчности, другая же половина из принципа. Однако большинство тех, кто мог выдать своему управляющему несколько монет и послать его за пшеницей в лавки частных зерноторговцев, предпочли все же не гоняться за дешевизной и не тратить на это личное время. По сравнению с другими статьями расходов – к примеру, платой за жилье, которая в Риме всегда была астрономической, – пятьдесят или сто сестерцией в месяц на одного человека, расходуемые на покупку зерна, казались не слишком большой тратой. Таким образом, толпившиеся в очереди за государственным хлебом в подавляющем большинстве являлись гражданами низшего, пятого класса, и нуждающимися простолюдинами.

– Не всем им хватит земли, – сказал Друз, выступая в сенате. – Но забывать их никак нельзя, чтобы не давать им лишнего повода почувствовать себя обойденными. В Риме достаточно хлеба, чтобы наполнить им рты всех граждан. Если мы не можем наделить простой люд землей – нужно обеспечить его дешевым зерном: ежегодно, из расчета пять сестерцией за модий, независимо от того, урожайный выдался год или нет. Предлагаемая мною цена сделает финансовое бремя этого закона не слишком тяжким для государственной казны, ибо в урожайные годы государственные хранилища закупают зерно по два-четыре сестерция за модий, и, даже продавая его затем по пять сестерциев, казна будет получать небольшую прибыль, достаточную для облегчения ее задачи в неурожайные годы. Поэтому я предлагаю казначейству открыть отдельный зерновой счет только для покупки и продажи хлеба. Мы не должны финансировать льготную продажу зерна за счет других государственных средств. Это было бы в корне неверно.

– А каким образом, Марк Ливий, ты собираешься покрыть расходы на подобную благотворительность? – полюбопытствовал Луций Марций Филипп.

– Я все продумал, – улыбнулся в ответ Друз. – Составной частью моего плана является девальвация некоторой части выпускаемых в оборот денежных средств.

Сенат заволновался, загудел. Никто из присутствующих не любил, когда произносилось слово «девальвация», так как все сенаторы были консерваторами, если дело доходило до финансов. Не в римских обычаях было обесценивать деньги: это порицалось как недостойная греческая хитрость. Лишь в годы Первой и Второй Пунических войн с Карфагеном пришлось прибегнуть к подобной мере. Да и тогда это в большей степени все же имело цель стандартизировать вес монет. Гай Гракх же, радикальный в иных отношениях, снова увеличил вес серебряных денег. Нимало не смутившись, Друз продолжал:

– Каждый восьмой денарий[120] будет изготавливаться из бронзы с примесью свинца – дабы уравнять его вес с серебряным, – а затем покрываться серебром. Я произвел расчеты с ультраконсервативных позиций. А именно, я предположил, что на два урожайных года у нас будут приходиться пять неурожайных, что, как всем вам известно, значительно мрачнее реального положения. В действительности урожайных лет выпадает больше. Как бы то ни было, нельзя сбрасывать со счетов возможность нового большого голода, подобного тому, который нам довелось пережить в результате сицилийской войны. К тому же процесс покрытия монет серебром из другого материала более трудоемок, нежели чеканка обычных серебряных денег. Поэтому я накинул, взяв за основу расчетов сочетание один к восьми, – тогда как на самом деле не чисто серебряным будет лишь один из каждых десяти денариев. Таким образом, как вы понимаете, казна ровным счетом ничего не теряет. Не пострадают и торговцы, пользующиеся при расчетах денежными бумагами. Главная тяжесть этой меры ляжет на тех, кто принужден пользоваться чеканными деньгами. Но что самое важное – с ее помощью нам удастся избежать проклятия прямого налогообложения.

– Но зачем все эти сложности? – подал голос претор Луций Лицилий, который, как и весь его род, был умен на словах, но совершенно туп, когда дело доходило до расчетов и практических вещей. – К чему делать посеребренным каждый восьмой денарий, когда можно просто выпускать в таком виде каждую восьмую партию монет?

– А затем, – терпеливо принялся объяснять Друз, – что, на мой взгляд, необходимо, чтобы никто не мог отличить чисто серебряную монету от посеребренных. Если целую партию выполнить из бронзы со свинцом – никто не захочет принимать такие деньги.

Сколь бы невероятным это ни казалось, но Друз отстоял-таки свой закон о продовольствии. Под давлением казначейства – которое пришло к тем же выводам, что и Друз, и оценило выгоду такого «разбавления» серебряных денег посеребренными, – сенат санкционировал постановку законопроекта на обсуждение в народном собрании. Самые влиятельные из всадников быстро осознали, что новшество это не доставит им особых хлопот при расчетах, не связанных с наличными деньгами. Разумеется, они понимали, что мера эта затронет всех, и видели различие между полновесной монетой и бумагой. Но, будучи прагматиками, они еще лучше знали то, что единственная ценность каких бы то ни было денег заключается в той вере, которую питают по отношению к ним люди.

К концу июня закон вступил в силу. Отныне государственное зерно должно было продаваться всем желающим по цене пять сестерциев за модий, а казначейские квесторы и viri monetales, которые должны были контролировать процесс чеканки, готовились к выпуску пробной партии посеребренных денег. Конечно, на это требовалось время, однако предполагалось, что к сентябрю уже каждый восьмой новый денарий будет посеребренным. Раздавался ропот. Цепион протестовал не переставая. Всадники тоже не были поголовно довольны линией, проводимой Друзом, а низы подозревали, что их решили надуть каким-то непонятным им образом. Но Друз был не чета Сатурнину, и сенат был ему за это признателен. Проводя голосование в народном собрании, он требовал соблюдения приличий и законности, иначе, говорил Друз, собрание будет распущено. Он также не искушал своим поведением авгуров и не применял силовую тактику.