Луна, луна, скройся! (СИ) - Лилит Михайловна Мазикина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я выбредаю на небольшую поляну на берегу лесной реки. В ней вода тёмная, но нет ни тины, ни мусора. Полянка покрыта молодой травой, и по этой траве раскидана мужская одежда: рубашка, джинсы и трусы. На ветку одного из прибрежных кустов нацеплена шляпа. Я застываю на границе между лесом и полянкой. Я не вижу мужчины, хотя понимаю, что он где-то здесь. Я смотрю на воду. Из неё выныривают голова — лицо облеплено волосами — и плечи. Поводя руками, мужчина плывёт к берегу. Потом встаёт в воде и убирает с лица волосы. На меня взглядывают яркие синие глаза.
Я гляжу на волка, и он, застыв, глядит на меня. Его тело блестит от воды, цветом оно — как топлёное молоко. Тёмные соски и впадина пупка делают его туловище похожим на строгое, чуть удивлённое лицо. Он шевелит губами, словно что-то говорит мне, но я ничего не слышу. Он говорит снова. Я просто смотрю и смотрю на него. Я не могу понять, что лучше: попросить у него помощи или уйти и спрятаться. Но я чувствую, что больше не могу идти. Я слишком слаба, слишком устала.
Волк перестаёт говорить и, поглядывая на меня, просто выходит на берег. Неторопливо, не делая резких движений, натягивает прямо на мокрое тело бельё, одежду. Я настороженно слежу за ним. Шляпу он надеть не спешит, держит в руке. У него снова шевелятся губы — я не слышу ни звука. Кажется, волк это понял и осторожно подходит ко мне, протягивая руку. Трогает моё плечо, мой лоб, хмурится. Берёт меня за руку и ведёт через поляну. Там, почти у кромки воды — узкая тропинка. Мы идём по этой тропинке — я еле переставляю ноги — пока не выходим к маленькому домику на опушке. Возле него стоит женщина и мешает большой ложкой в кастрюле, установленной на походной плите. Под кастрюлей пляшет рыжий огонь. Увидев нас, женщина взмахивает руками, быстро-быстро шевелит губами — её я тоже не слышу. Потом она бросает ложку на колченогий деревянный столик поодаль от плиты и быстро подходит ко мне.
Волк не заходит за нами в дом. Внутри только одна комната. Женщина ставит меня посередине, трогает лоб, раздевает. Уходит в маленькую дверку и возвращается с мокрым полотенцем, трёт им мою кожу — мне неприятно, но я не могу сопротивляться, у меня нет сил. Надевает на меня длинную рубаху. Вычёсывает мне волосы щёткой и только после этого даёт лечь в кровать. Я прошу поесть. Она залезает в узкий буфет, вынимает оттуда разную еду, приносит на тарелке. Я пытаюсь сначала взять печенье, но мне трудно жевать, и я съедаю несколько кусочков сыра, скорее давя их и обсасывая, чем кусая. Потом я засыпаю.
Терпеть не могу просыпаться под чьим-то взглядом. Едва разомкнув тяжёлые веки, я сердито бормочу:
— Кристо, нельзя не таращиться на меня с утра пораньше? Мне и так тяжело просыпаться.
— Ты меня помнишь? — уточняет «волчок». Хотя нет, уже «волк». Он же отделился. А жаль. С удовольствием бы погнала его варить кофе. Я со вздохом отлепляюсь от подушки, пытаясь усесться поровнее — первый и очень важный шаг к тому, чтобы встать и пойти приготовить себе чашку целительного зелья.
— Лежи, я сейчас сделаю тебе крепкого чаю.
У богемских цыган какое-то нездоровое пристрастие к этому травяному напитку. В Галиции чай держат дома в основном с двумя целями: на случай простуды и отпиваться после праздничного обжорства. Но мне сейчас всё равно: в чае тоже есть кофеин. Я ложусь обратно и прикрываю слезящиеся глаза. Кристо, судя по звукам, возится в буфете. Потом выходит из комнаты. Я тем временем пытаюсь привести в порядок путающиеся мысли. Минут десять назад всё было очень просто, но теперь я вдруг понимаю, что последнее, что я помню чётко — это подготовка к ритуалу. Всё остальное смешалось в какую-то кашу, и у меня не получается выстроить воспоминания в стройный ряд. Более того, мне кажется, что их как-то маловато для такого большого количества времени: обряд прошёл двадцать третьего сентября, а сейчас уже весна. Это, как ни крути, целых полгода.
— Можешь садиться, — говорит Кристо.
Я принимаю чашку с некоторой настороженностью, но чай разведён холодной водой до приемлемой температуры. Возвращая чашку, я спрашиваю не без опаски:
— А мы уже… женаты?
— Нет.
— А почему я в одной ночной рубашке лежу здесь?!
Кристо не утруждает себя мытьём посуды и просто ставит чашку на стол.
— Что ты помнишь последнее?
— Так сразу трудно сказать. Я помню сразу много последнего, и всё как-то вперемешку. Я, правда, уже с помощью логического мышления сумела отсечь зимние и осенние воспоминания. Но осталась ещё куча весенних. Знаешь что, а не мог бы ты взять слово? Начиная примерно с того момента, как ты убежал воевать пруссов.
— Хорошо. Сейчас.
Кристо ставит один из стульев возле моей кровати и усаживается на него верхом, опираясь руками о спинку. Смотрит куда-то вниз и вбок, собираясь с мыслями.
— Сначала нам в военкомате раздали оружие. Даже не записывали нас. Меня только спросили, не немец ли. Потом бои были… потом нас зажали в одном районе, окружили. Показали заложников и велели сдаваться. В общем, все сдались, но я не стал. Там был проход к такому подземному туннелю с ручьём…
— Канализации, что ли?
— Да нет, говорю же — ручей. Просто под землёй, в туннеле. Мы с тремя парнями вышли по нему в лес. Потом месяца два партизанили. Кстати, мне, оказывается, лучше не отпускать бороду. На Деда Мороза становлюсь похож, — Кристо мимолётно усмехается, проводя двумя пальцами по подбородку.
— И что дальше? Вас поймали или война закончилась?
— Война закончилась. Вампиры в одну ночь схватили всех шишек Австрии, Пруссии, Моравии, Словакии, Венгрии, Галиции и Югославии, включая королевские семьи, и заставили признать главенство императора Батори. Потом о воссоединении Венской Империи и новом её лидере объявили во всех новостях, была коронация в Будапеште. Ну, и после этого уже Батори сделал заявление о мирном и легальном сосуществовании вампиров, «волков» и людей. Были приняты соответствующие законы. Сейчас кровью обеспечиваются все «волки»… по специальным талонам и притом за деньги.
— А что, вампиров нехватка?
— Нет. Просто пытаются заставить выйти на охоту Люцию и её единомышленников. Её разыскивают в связи с убийством одного из «волков» семьи Батори и попыткой организации убийства императора. Считается, что