Игрок (СИ) - Гейл Александра

— М-моя, — заикаясь, произносит девушка.

— А вам не кажется, что эти цифры перепутаны местами? Я определенно называл другие значения, — обманчиво мягко произносит Власов, так, что даже у ни в чем не повинной меня начинается нервный зуд.

— О Боже, — хватается девушка за голову. — Я… я… Пациент будет в порядке?

— Я выставила правильную дозировку, — говорю, чтобы успокоить нас всех, потому что, судя по реакции врача, последствия обещают быть впечатляющими. — Показатели в норме, хотя для большей уверенности я заказала анализы…

В этом месте мою речь весьма грубо прерывают.

— Вы останетесь здесь и будете следить за пациентом всю ночь, — рявкает Власов на медсестру. — В случае чего сразу вызовете меня.

— Спасибо, — восклицает она радостно и тут же сникает, наткнувшись на полный бешенства взгляд. — Простите… В смысле, если доктор Мельцаева узнает…

Но Власов явно не настроен выслушивать сбивчивый лепет девиц и снова перебивает:

— Если?! Она определенно узнает! Можете идти.

Девушка колеблется, собираясь еще раз попробовать выступить в свою защиту, но не решается и чуть не бегом бросается к выходу. Мне бы тоже стоило, но то ли нервы покрепче, то ли совсем с головой плохо. Я преграждаю путь Власову.

— Ну что еще? — хмурится он и сдержанно хвалит: — Ах да. Хорошая работа, доктор Елисеева.

Только звучит весьма желчно.

— Вы это всерьез?

— Что всерьез? — недоуменно переспрашивает.

— Про Мельцаеву!

— Конечно, всерьез! Это же полная безответственность. Пациент мог пострадать.

— Правда? — даже не пытаюсь прятать сарказм. — Ну, раз вы так ратуете за правду и справедливость, думаю, стоило перепроверить человека, с которым работаете впервые. Она не одна виновата.

Мои слова на мгновенье лишают его дара речи. Обвинение весьма серьезное, и, пока оно не успело окончательно осесть у него в мозгу, продолжаю давить:

— Я это к тому, что вы правильно ей пригрозили. Пусть не поспит ночь, пусть помучается, запомнит урок и больше никогда не повторяет ошибок. Это пойдет на пользу. А вот если вы, как недовольный гость, пожалуетесь, ее, скорее всего, уволят. Бессмысленно.

— Я хочу полагаться на людей, с которыми работаю.

— А вы правда знаете людей, на которых можно положиться? Завидую!

И вот после этого уже я позорно сбегаю, потому что медсестра у постели пациента — хорошо, но вместе с языкастым ординатором — слишком хорошо. Больной может не вынести такого количества счастья. И, кстати, у меня все еще есть четкие предписания врачей по поводу отдыха.

— Так они на футбольный матч спорили? — переспрашиваю у Архипова, шагая к парковке по завершению смены.

— Да. Капранов объявил, что уверен, будто наша команда выйдет в четвертьфинал. Вся больница крутила у виска пальцем. Советовали брать не три операции, а тридцать три, но визави Николаичу попался очень великодушный.

— Великодушный! Этот упрямый осел профукал три клевые операции патриотического духа ради! — качаю головой.

— Это тебе они кажутся клевыми, а для них помахать скальпелем как заняться сексом с собственной женой, — смеется Архипов.

— А у тебя с личной жизнью, я смотрю, порядок, — говорю кисло. — Раз жена надоела.

— Не жалуюсь, — подмигивает мне коллега. — Ладно, до завтра.

— Давай.

— Кстати, клевое платье. Только в следующий раз бери покороче!

— Ага, передам твои пожелания собственному стилисту, — невесело хмыкаю, вспоминая о Ви, которую и без того удалось забыть всего на пару минут.

Пока иду к машине, рассматриваю собственное платье. Куда уж короче-то? Мужчины вообще когда-нибудь останавливаются в попытках раздеть чужих женщин? Послушала бы я, как запоет Архипов, если его жена обрядится в платье длиною по задницу. А у меня очень приличный наряд. Прогуляться в нем ночью по темной улице я бы не рискнула, но и на просьбу об изнасиловании он не походит.

Поднимаю голову, лишь когда подхожу к своему роверу и вдруг обнаруживаю, что соседняя, незнакомая мне машина принадлежит Власову, который как раз грузит сумку в багажник. Без халата я его еле признала. Не сказать, что врачи никогда не разгуливают в кожаных куртках, но почему-то его мне легче представить в застегнутом на все пуговицы пиджаке.

Так. Надо сматываться, и побыстрее. А еще лучше молча. В общем, кратко киваю и разблокирую двери, но… не везет.

— Подумал над вашими словами, — говорит хирург, и, судя по отсутствию остальных участников сцены, адресована фраза мне.

Приходится обернуться. Ощущение, будто на месте преступления застукали. Не стоило, наверное, ему выговаривать. Ведь посетила же меня здравая мысль о том, чтобы позорно сбежать, когда я впервые заподозрила, кто именно наш великий доктор Власов.

А он, между тем, продолжает:

— Не буду наказывать девушку. Я был должен проверить. И, кажется, я не поблагодарил вас за зоркий глаз.

— Работа, — лаконично парирую в надежде, что он отстанет и позволит уйти. И снова нет.

— Вы здесь с интернатуры работаете?

— С интернатуры. А откуда такой странный вопрос?

И почему я так настороженно отношусь к этому человеку? Не знаю. Он ведь не сделал ничего неправильно… Но мне почему-то подсознательно хочется его обвинять и подозревать.

Ну привет, Жен, приехали. Чем тебе он так не угодил, а? Чуть-чуть наехал на медсестру, но за дело, а затем и вовсе согласился, что доводить до суда и следствия — слишком. Он сделал все, как ты хотела. Не в этом ли причина недовольства? Твой ненаглядный Арсений, например, в каждую встречу шлет тебя и твое мнение в шовинистские дали по несколько раз. Именно такое отношение тебя подкупает, да?

— Просто в последнее время я нередко здесь появляюсь. Читаю ординаторам лекции, но вас не встречал.

Ну вот, говорю же, единственный гад здесь, Елисеева, — ты сама.

— Отпуск, — быстро отвечаю, совсем не желая вдаваться в подробности.

— Время вы выбрали неудачное, — замечает он вдруг. — Июнь — море холодное, да и пора отчетов по проделанной работе близится.

Точно. Как думаете, инвалида детства и тут пожалеют? Или выпнут из ординатуры, сказав, что «для вашего блага вам лучше не лечить, а лечиться»? Иногда я так грущу об Америке, где за увольнение человека с отклонениями можно нарваться на иск…

— А для отдыха бывает удачное время?