Сыновья - Вилли Бредель

Раздался звонок.

— Эти не запаздывают! — Мими встала. — Останутся они на вечер, как ты думаешь?

Горничная уже отперла дверь Минне и Матиасу Брентенам; навстречу им поспешно спускалась по лестнице Мими Вильмерс.

— Как я рада, что вы наконец выбрались к нам! От всего сердца — добро пожаловать! — Она протянула невестке обе руки, обняла брата. — Далековато к нам, верно? Но жизнь за городом имеет свои преимущества.

— У вас здесь очаровательно! — ответила Минна, явно подавленная; ее ошеломило богатство этой загородной виллы.

— Снимайте же пальто! Пауля, помогите господину таможенному директору! Вы трамваем приехали или поездом? Все-таки самый лучший, самый надежный способ передвижения — это трамвай.

— Мы взяли машину, — важно сказал Матиас.

— Ах, это, конечно, лучше всего, но страшно дорого.

Матиас умолчал о том, что он только в Вандсбеке взял такси.

— Надо вам сказать, что у нас нет машины. Хинрих не хочет обзаводиться автомобилем. В некоторых вещах он ужасно старомоден.

Хинрих Вильмерс тоже спустился вниз. Он радушно приветствовал гостей.

— Ну вот и вы! Слышал, как моя жена тут сплетничала на мой счет. — Смеясь, он пожал руку невестке и шурину.

Матиас откликнулся с присущей ему солидностью:

— Женщин следует выслушивать, но никак не слушаться!

— Прекрасно сказано! Надо запомнить!

— Теперь на нас все шишки посыплются, — сказала невестке Мими. — Мы лучше и слушать не будем!

Минна Брентен восхищалась домом и больше всего парком, а Мими восхваляла здешний целительный божественный покой. Мужчины заговорили о своем, и Мими предложила невестке пройти по комнатам.

Как только женщины вышли, Хинрих тотчас же перешел к делу, которое, собственно, и заставило пригласить Брентенов.

— Ты тоже получил второе письмо, Матиас?

— Нет!

— На этот раз Карл сам написал. Просит взаймы денег… в гульденах!

— В гульденах? Голландских гульденах?

— Да, да! Он, мол, может достать заграничный табак на исключительно выгодных условиях, но только за гульдены.

— Вполне возможно, — сухо сказал Матиас.

— Прекрасно, но как он себе все представляет? — спросил Хинрих. — Допустим, что я мог бы это сделать, но как он вернет мне долг?

— Об этом он не пишет?

— Ни слова!

— Значит, он, очевидно, собирается в гульденах и вернуть…

— Неужели ты серьезно так думаешь? Но, честно говоря, разве ему платят в гульденах за сигары, которые он вырабатывает бесспорно из импортного табака? Сомневаюсь! Где он возьмет гульдены, чтобы вернуть долг?

— Придется ему купить их.

Разговор оборвался. Они сидели друг против друга, попыхивали сигарами и думали — каждый о своем. Матиас заговорил первый:

— Ты выбрал действительно красивое место. Замечательно расположен дом.

Хинрих словно не слышал его:

— Надо прямо сказать — солидным дельцом Карл никогда не был. А кроме того — у него на редкость несчастливая рука. За что бы он ни брался — все у него срывается. Нет, он, как ни смотри, некредитоспособен.

— Во всем виновата его несчастная склонность к политике, — сказал Матиас.

— Сама по себе политика — еще не так страшна, но быть коммунистом, вот что страшно! Коммунист и коммерсант — вещи несовместимые. Если ты коммерсант, ты не можешь быть коммунистом. А если ты коммунист, будь последователен и, бога ради, иди на фабрику, там тебе и место.

Хинрих Вильмерс встал, подошел к балюстраде балкона и посмотрел вниз, на парк.

Матиас, не шелохнувшись, искоса проводил его взглядом. Разумеется, Хинрих мог бы поддержать Карла, и даже гульдены мог бы ссудить ему, но он попросту не хочет. Ну что ж! Никто не может его заставить. Интересно, что Мими думает на этот счет? И Матиас сказал:

— Ты, бесспорно, прав, Хинрих! Бесспорно! Но что же нам делать?

Хинрих Вильмерс повернулся к нему.

— Об этом-то и речь. Как ты собираешься поступить? Каким образом и насколько ты можешь и хочешь ему помочь?

— Я-а? — Матиас был безмерно удивлен. — Ты, очевидно, считаешь меня зажиточным человеком? Да, если бы не лечение Агнес, я не был бы так стеснен. Но сохранить жизнь моей несчастной дочери — это требует огромных средств. Как тебе, вероятно, известно, Агнес уже полтора года в Арозе, в санатории. Страховая касса платит до смешного мало: мне приходится оплачивать все полностью. И это длится уже долгие годы, можно сказать, с первого часа жизни моей девочки. Я? О моей помощи и говорить не стоит. Я не в состоянии оказать ее.

— Значит, все ложится на мои плечи?

— Не знаю, как обстоит у тебя с деньгами, но легко представляю себе, что у тебя хлопот полон рот. Поддерживать в порядке такой особняк, да и все прочие твои дома — одно это уж чего стоит!

— Ужасное положение! — воскликнул Хинрих. — Я не забываю, в конце концов, что Карл мой шурин. Здорово, видно, его прижало, иначе он никогда и ни за что не писал бы таких просительных писем.

— Эти слова делают тебе честь, Хинрих. Что же ты придумал?

— Я постараюсь сделать все, что смогу!

Дамы, вернувшись после обхода всего дома, нашли, что на балконе сейчас уже прохладно. Решили перейти в гостиную. Хинрих предложил шурину попробовать еще один сорт сигар и велел принести из погреба бутылку красного вина.

Минна Брентен, захлебываясь от восторга, описывала мужу все, что она видела.

— Изумительный дом, Тиас! Сказка, сотканная из света и красоты! И при этом все необычайно удобно устроено! Кухня — что твоя бомбоньерка! Ты непременно должен посмотреть, Тиас. Архитектор, строивший этот дом, — великий художник! Ты только взгляни, что Мими мне подарила! — Она показала мужу темно-зеленое вечернее платье.

— Красиво, а? Только тут, на боку, немного выцвело, но это почти незаметно. Я ужасно рада!

Матиас Брентен не узнавал своей жены. Что с ней случилось? Говорит, точно по книге читает. Дома она за целый день трех слов не скажет. Минна заставила его пощупать ткань подаренного платья, и он, как полагалось, сказал:

— Да, дружок, замечательная материя!

— Вы договорились? — спросила Мими. — К чему же вы пришли?

Матиас промолчал и только посмотрел на Хинриха. А тот потер руки, откинулся на спинку кресла и ответил:

— Я думаю, что у Карла трудности со сбытом сигар. Поэтому я напишу ему, что готов время от времени покупать у него, ну, скажем… до тысячи сигар. Пусть даже по розничной цене, если он пожелает.

— Но послушай, Хинрих, ты же говорил, что его сигары в рот не возьмешь, такая это гадость.

— Хотя бы и так! Но мы ведь хотим ему помочь!

— Ты во всех отношениях слишком благороден. Я знаю, какие сигары тебе нравятся, и, если я не ошибаюсь, то покупать сигары у