Последнее искушение Христа - Никос Казандзакис

— Если ты веришь в Бога, Симон, брат мой, — промолвил Матфей, — успокойся и расскажи нам все по порядку: как, где, когда и что говорил учитель, если он вообще говорил.

— Конечно, говорил! — взревел Симон. — «Черт бы вас побрал, ученики!» — вот что он сказал. Давай, записывай! Что ты на меня уставился? Бери свое перо и пиши: «Черт бы вас побрал!»

Из-за бочек послышались рыдания. Иоанн, хрипло крича, катался по полу, Петр бился головой о стену.

— Если ты веришь в Господа, Симон, — с мольбой в голосе снова повторил Матфей, — скажи мне правду, чтобы я мог записать ее. Неужели ты не понимаешь, что будущее всего мира зависит сейчас от твоих слов?

Петр продолжал биться головой о стену.

— К черту, не отчаивайся, Петр, — сжалился над ним трактирщик. — Я скажу вам, что вы должны сделать, чтобы прославиться во веки вечные. Слушайте: скоро его поведут мимо харчевни — шум уже доносится. Вставайте, откройте дверь и возьмите у него крест. Он нелегкий, черт бы его побрал, а ваш Мессия хрупкий, избили парня к тому же, — и со смехом он пнул Петра ногой. — Ну, сделаешь? Я хочу, наконец, уже видеть какие-то поступки здесь и сейчас.

— Я бы так и сделал, клянусь тебе, если бы вокруг не было такой толпы, — заныл Петр. — Они же из меня сделают отбивную.

— Пошли вы все к дьяволу! — плюнул в них разъяренный трактирщик. — Неужели никто из вас не решится? Ты, стручок Нафанаил? А ты, Андрей-головорез? Никто? Никто! Тьфу! Провалитесь вы к дьяволу! Бедный Мессия, надежных же ты выбрал себе полководцев! Лучше бы ты выбрал меня! Может, я и заслуживаю быть повешенным, но у меня, по крайней мере, осталась крупица собственного достоинства. А если у человека оно есть — неважно, пьяница он, вор или лжец, — все равно он человек! А если у вас нет достоинства, будьте вы хоть невинными голубками, все равно цена вам — грош! — И плюнув еще раз в сторону учеников, он распахнул дверь и, пыхтя, остановился на пороге.

Улицы были полны народа.

— Он идет! Идет царь Иудейский! — хохотали бегущие граждане.

Ученики снова забились за бочки.

— A-а, значит, у вас нет ни совести, ни чести? — обернулся Симон. — Вы даже не хотите его увидеть? Вы даже не можете утешить его своим видом? Ну, хорошо же! Тогда пойду я! Я буду махать ему руками и кричать: «Это я, Симон-киринеянин, я тут!» — И он выскочил на улицу.

Волна за волной катились толпы людей. И вот проскакали римские всадники, за ними с крестом на плечах шел Иисус, он был весь в крови, мантия превратилась в лохмотья. Силы покидали его. Он то и дело спотыкался, падал, ему давали подняться и пинками понуждали двигаться дальше. Позади ковыляли калеки, раздосадованные тем, что он не исцелил их. Они сыпали проклятия на его голову, норовя ударить своими костылями и палками. Иисус временами оглядывался — неужели не появится никто из его возлюбленных учеников? Что с ними случилось?

И вдруг в дверях харчевни он увидел машущего ему рукой Симона. Сердце его встрепенулось от радости. Он кивнул ему и тут же оступился, споткнувшись о камень, и обрушился наземь с крестом на спине. Иисус застонал от боли.

Киринеянин бросился к нему, поднял его и взгромоздил крест на свои плечи.

— Мужайся, — улыбнулся он Иисусу. — Я здесь, не бойся.

Они миновали городские ворота и начали подниматься на вершину Голгофы. Вокруг все смердело мертвечиной — распятых преступников не снимали с крестов, их трупы оставались висеть и поедались хищными птицами.

Киринеянин опустил крест. Два римских солдата, вырыв яму, укрепили его между камней. Иисус в ожидании опустился на камень. Солнце сияло прямо над головой, раскаленные добела небеса безмолвствовали. Ни пламени, ни ангела, ни малейшего знамения, говорящего о том, что кто-то сверху наблюдал за земными событиями… И пока Иисус так сидел в ожидании, разминая между пальцами комочек земли, он почувствовал, что перед ним кто-то стоит. Медленно подняв голову, он увидел и узнал.

— Привет тебе, моя верная спутница, — пробормотал Иисус. — Наше путешествие подошло к концу. Свершилось то, чего ты желал, свершилось и то, что желал я. Всю свою жизнь я трудился, преобразуя Проклятие в Благословение. Я добился этого, и теперь мы друзья. Прощай, мать! — И он безмятежно помахал рукой мрачной тени.

— Вставай, ваше величество! — заорали солдаты, хватая его за плечи. — Пора взойти на престол!

Они раздели его, обнажив худое тело, покрытое синяками и ранами.

Жара усиливалась. Люди, наоравшиеся до хрипоты, молча наблюдали за происходящим.

— Надо дать ему вина подкрепиться, — предложил один из солдат.

Но Иисус оттолкнул чашу и раскинул руки на кресте.

— Отче, да свершится воля твоя, — прошептал он.

— Лжец! Дешевка! Обманщик! — снова завопили слепые, прокаженные и увечные.

— Где Царствие Небесное? Где столы, ломящиеся от хлебов? — подхватили бродяги, швыряя в Иисуса камни и гнилые фрукты. Иисус хотел крикнуть еще что-то, но солдаты, обвязав его веревками, стали подтягивать на крест. Закончив свое дело, они позвали палачей с гвоздями. Те подняли молотки… При первых ударах солнце скрылось, небо потемнело, и на нем выступили звезды — нет, не звезды — слезы начали падать на землю.

Толпу обуял ужас. Испуганные лошади римской кавалерии, отступая и шарахаясь в стороны, принялись теснить людей. Наступила такая тишина, как бывает перед землетрясением.

Симон-киринеянин упал на камни. Земля колыхалась под его ногами, и ему стало страшно.

— Ну, все, сейчас преисподняя поглотит нас! — прошептал он.

Он поднял глаза и огляделся. Мир словно пребывал в глубоком обмороке — все окутала синеватая мгла. Люди растворились в ней, лишь глаза черными звездами сверкали вокруг Симона. Огромная стая ворон, почуявших кровь и начавших слетаться К Голгофе, рассеялась в панике. С креста послышался слабый стон, и киринеянин, сжав зубы, чтобы не разрыдаться, поднял голову и взглянул вверх.

— Боже! — вырвался у него крик.

Толпы ангелов, слетевших с небес, приколачивали Иисуса к кресту. Они порхали вокруг, одни поддерживали его тело, чтобы не сорвалось, другие подносили гвозди; третьи стучали молотками, а маленький розовощекий и златокудрый ангелочек с пикой в руках взмахнул ею и пронзил Иисусу сердце.

— Что это? — трепеща, пробормотал киринеянин. — Сами Силы Небесные… Сам Господь распинает его!

И тут — никогда в жизни Симон не испытывал такого горя и отчаяния — душераздирающий крик пронзил все пространство от земли до неба:

— Или́… Или́…[12]

Продолжить у страдальца не хватило сил. Распятый уронил голову и испустил дух.

ГЛАВА 30

Веки его задрожали и открылись… Иисус чуть не вскрикнул от изумления и радости. То был не крест, но огромное дерево, раскинувшее свои ветви от земли до неба. Весна одела растение цветами и поющими птицами… А сам он — он стоял, прислонившись к стволу.

— Раз, два, три… — начал он считать, подняв голову… — тридцать три. Столько, сколько мне лет. Тридцать три птицы, и все поют. Что-то случилось с его глазами, не оборачиваясь, он мог теперь видеть весь цветущий мир. Его слух улавливал все проклятия и стоны, все звуки мира, обращая их в песню. Но из сердца его, проткнутого пикой, все еще струилась кровь.

Ветра не было, но милосердное дерево само осыпало свои цветы на его спутанные волосы и окровавленные руки. И пока он пытался среди этого моря лепестков и щебета вспомнить, кто он такой и где находится, воздух перед ним затрепетал, сгустился, и явился ангел.

Не раз и во сне, и наяву он видел ангелов, но такого — впервые. Создание излучало такую нежность, такую человеческую теплоту! Его голова и пухлые щечки поросли мягкими и курчавыми волосами, глаза радостно искрились, как у влюбленного юноши. Тело было хрупким и стройным. Только странный сине-черный пушок покрывал его ноги от щиколоток до округлых бедер.

— Кто ты? — в замешательстве спросил Иисус — сердце его бешено колотилось.

Ангел улыбнулся ласковой, доброй улыбкой и сложил свои зеленые крылья как бы для того, чтобы не пугать Иисуса.

— Я почти то же, что ты, — ответил он. — Я — твой ангел-хранитель. Верь мне.

У него был такой знакомый, совсем человеческий голос. Ангельские голоса, которые слышал Иисус прежде, всегда отличались жестокостью — они лишь бранили его. Возликовав, он заискивающе взглянул на ангела в ожидании, когда тот заговорит снова. Ангел почувствовал это и откликнулся.

— Господь послал меня усладить твои уста. Люди и небеса дали тебе испить много горечи. Ты страдал и боролся. За всю жизнь тебе не довелось пережить ни единого счастливого дня. Все, все покинули тебя в твой последний страшный час — твоя мать, братья, ученики, бедные, увечные и обиженные. Ты остался в темноте один и беззащитен. И тогда Господь сжалился над тобой. «Эй, куда ты смотришь? — закричал Он мне. — Спускайся и спасай Моего сына. Я не хочу, чтобы он был распят. Довольно! Довольно!» — «Боже милостивый, — трепеща, ответил я Ему, — разве не Ты послал его на землю, чтобы он был распят и спас человечество? Потому я и сижу здесь, не шевелясь, ибо я считал, что такова Твоя воля». — «Пусть он будет распят во сне, — ответил Господь, — пусть во сне переживет всю боль и муку».