Сказки о сотворении мира - Ирина Ванка

— Куда? — крикнул Русый, но кидаться в погоню не стал. Он только приготовил пистолет и притаился в траве.

«Ну, кретин! — ругался про себя Женя. — Где Зубов набирает таких идиотов?! За что мне эта нервотрепка?! Господи, — взмолился он, — будь проклят тот день, когда я навязался работать на эту компанию! Почему мне не сиделось на комбинате? Разве я плохо жил?» Не в первый раз Жене казалась странной вся его жизнь целиком, от рождения до того момента, когда он, вооруженный пистолетом, валялся на берегу канавы. Все должно было сложиться не так. Он появился на свет не для того, чтобы выполнять странные просьбы. Его место в чистом кабинете, его дело — прием пациентов. Как он оказался в лесу? Как он мог довести ситуацию до такого непристойного финала? Женя вспомнил, что ему уже тридцать лет, что у него ни семьи, ни детей, что он давно не навещал родителей, а друзья, которые и прежде не часто баловали его своим обществом, вовсе перестали звонить. Он вспомнил, что не имеет даже приличной работы. «Может, правда податься в Париж, — думал Женя, — на поиск графини? Или куда подальше, где не найдут. Начать с начала, потому как терять особенно нечего». Он представил, как сядет за руль и помчит без оглядки, куда глаза глядят, но тут же вспомнил, что Земля — планета круглая, и Зубов его найдет даже под толстой коркой арктического льда. Выдолбит, отогреет и продолжит слать к нему посетителей. Женя вспомнил, что надо отправить Жоржу весточку об Артуре и забрать у Гуся чемодан с деньгами. Он посмотрел на часы, почесал себя за ухом дулом пистолета. «Бывает же, — сказал себе доктор Русый, — что люди рождаются для того, чтобы портить себе жизнь. Но почему я? Почему я непременно должен быть в их числе?»

— Русый, — услышал он тихий голос за спиной, но не придал значения. — Русый, ты?

Доктор вскочил с травы и навел пистолет на то, что увидел перед собой. Он не сразу узнал человека с окровавленным лицом.

— Ты с тачкой, Русый? Я чего-то того… — Гусь сделал шаг к доктору и упал на колени. Его одежда пропиталась кровью, влагой и грязью, рука болезненно прижималась к телу. На шее у Гуся висел автомат, из-за пазухи торчала потрепанная бумажная папка. — Я того… — сообщил Гусь доктору Русому. — Подохну я, вот чего. — На макушке пациента доктор увидел пухлый синяк, как сказала бы эксперт, от удара, нанесенного тяжелым тупым предметом. — Слышь, Русый… Мне хана… — повторил Гусь и рухнул к ногам своего врага.

— …И тогда ответил Бог Человеку: «Кто сказал тебе, дитя неразумное, что, наевшись запретных плодов, ты научишься отличать добро от зла? Кто придумал вязать воедино пищеварение и рассудок? Истинно тебе говорю, если станешь приближаться к знаниям желудком своим, то познаешь понос. Тот, кто знает, как отличить добро от зла, лукавит, ибо ищет корысть. Эти два многоликих близнеца, отражение друг друга, заняты собой и их игра бесконечна, как бесконечен мир, ими созданный». Но Человек не может быть мудр умом Божьим, и не может быть счастлив счастьем Божеским. Кто вам сказал, что судьбы людские прописаны до конца времен? Кому вы нужны в мертвых книгах? Встань, Человек. Ты свободен. Ступай, куда хочешь.

— …Только запретных плодов не хватай, в пещеру не лезь, к дольменам не подходи, книг, сгоревших в костре инквизиции, не читай… Твой мир, Валех, треснул по швам. Если в окне дыра, глупо запрещать ветру дуть в твою сторону. И если однажды небо рухнет на землю, виноватым окажется тот, кто сверху.

— Не пугай себя, Человек. Когда небо рухнет, виноватых искать будет некому.

— И сказал Бог Ангелу: «Тот, кто станет приближаться к земной тверди массой своей, не познает вкуса победы, ибо познает синяк необъятный».

— Не того я боюсь, не от того я предостерегаю тебя, не для того наставляю на путь истинный.

— А для чего?

— Человек будет счастлив на своем месте, в гармонии с самим собой. Не отвоевав себе места у тех, кто выше; не познав тайного учения у того, кто умнее. Человек несчастен до тех пор, пока ищет… уязвим, пока желает… и глуп, пока верит, что достоин большего.

Глава 4

Автобус пришел, когда на остановке собрался митинг. Грязный и уже заполненный, он кренился на одно колесо и пыхтел, словно тянул из болота трактор. «Курский вокзал», — прочла Мира сквозь пыльное стекло и обратилась к пожилому мужчине.

— Мосье, — спросила она с прононсом, — я доеду до Чистопрудного бульвара?

— Да, — кивнул дед.

— Какая жалость, — вздохнула Мира по-французски.

Вечность прошла, прежде чем графине удалось схватиться за поручень. Толпа внесла ее в салон и прижала к компостеру. Мира понятия не имела, как пользоваться этим устройством, и на просьбу пробить билет, притворилась глухой. Эту функцию взяла на себя пассажирка, закаленная общественным транспортом. Мира отвернулась от ее недоброго взгляда, стиснула зубы и, как подобает знатным дамам в лютые времена, стала страдать, разделяя участь своего народа. Дышать в автобусе было нечем, держаться, по большому счету, тоже не за что, графиня держалась рукой за пустой кошелек, и молилась, чтобы этот гроб на колесах живее пропихивался по маршруту. Потные люди с серыми лицами прислонялись к ней, словно рассчитывали на пощечину, но Мира боялась отпустить кошелек. Этот предмет был куплен в модном салоне. Он связывал ее прошлую счастливую жизнь с будущей счастливой жизнью, как мост над пропастью. Графиня готова была стоя лишиться чувств, когда ее легонько ущипнули за локоть.

— Чистопрудный бульвар, дочка, — сказал дед, к которому она обращалась на остановке.

Мира выдавилась из автобуса и стала ждать светофора. Сначала народ шел на красный, расталкивая машины коленками, потом на красный ехали машины, распихивая бамперами пешеходов. «Наверно, теперь так надо делать, — подумала Мира. — Сначала они нас давят, потом мы их. Все правильно, все логично, главное, не пропустить свою очередь». Она перебежала на другую сторону, присела на скамейке. Приступ автобусной дурноты не отпускал. Ее сиятельство слишком прониклось страданиями соотечественников и желало выпить стакан минеральной воды. В витрине отражались машины и люди, деревья, дома… У Миры задрожали руки. Зеркальная витрина тянулась вдоль квартала, в ней отражалось все на свете, даже скамейка, на которую она присела отдохнуть, и дерево у скамейки, и мусорница под деревом, но Мира не отражалась. Она встала, сделала шаг к зеркалам… «Меня нет, — догадалась графиня. — В этом мире меня нет. Я фантом, дух…»

Графиня подошла к витрине и увидела испуганные глаза женщины, которая последний раз смотрела на себя в зеркало перед выпускным балом. С тех пор у нее выросли дети, заглохла карьера, спился муж, и автобусы по Чистопрудному бульвару стали ходить по большим революционным праздникам. Мира утешилась, когда поняла, что рама слегка приоткрыта, и отражение перекошено. Она вгляделась в свое лицо и расстроилась совсем по другому поводу. «За что я плачу косметологам?» — спросила себя Мира, вскинула сумку на плечо и пошагала к дому.