Импланты - Илья Одинец

В груди Сомова боролись сразу несколько чувств. Одним из них было сожаление, что Федор не узнал ни номера телефона похожего на ворона незнакомца в плаще, ни адреса, по которому его можно найти, ни даже имени. Он не сомневался, что мужчина больше не появится в его районе, а искать человека в десятимиллионном городе, имея на руках лишь словесный портрет, дело неблагодарное. Из-за этого Федор ругал себя последними словами, обзывая дураком и идиотом, проклинал собственную непредусмотрительность и доверчивость, но сделать ничего не мог.

Отныне в его душе навек поселилась темнота. Время, отведенное Юленьке, неумолимо подходило к концу. Мужчина не знал, сколько еще протянет его дочь: месяц, три месяца, полгода… Раньше он надеялся на чудо и собственные силы, а теперь, когда спасение казалось таким близким, вера и надежда умерли, и от этого было еще больнее.

Федор не говорил дочери об имплантате, откладывал радостную новость на тот момент, когда Анатолий подтвердит, что сможет провести операцию и назначит день. Теперь получалось, что радостной новости не будет, и Сомов пытался успокоить себя хотя бы тем, что ему не придется разочаровывать дочь и подвергать ее больное сердце дополнительному испытанию. Хотя ему самому было очень плохо.

Помимо угнетенного состояния появилась физическая слабость, и Федор стал всерьез опасаться, что не сможет работать, а этого допустить нельзя. Если уж его дочери предстоит умереть, нужно сделать все, чтобы ее последние дни на земле оказались радостными и счастливыми. Сам же он радоваться не мог, и единственное, что хотел знать, в чем его вина. За что Бог так жестоко наказал его, подарив чудесную дочь и заставив смотреть на ее страдание и медленную смерть.

Сомов стоял перед воротами храма Четырнадцати святых помощников и не решался войти.

Церковь подавляла величием и не дарила успокоения, но Федор не нуждался ни в успокоении, ни в надежде, он хотел просить у Господа силу и мужество, чтобы не плакать перед дочерью, чтобы не опустить руки в последний момент и пройти уготованный ему путь до самого конца. А дальше…

Жизнь без дочери не представлялось Федору возможной. В свое время он похоронил жену, а теперь мог лишиться последней радости в жизни, последней ниточки, удерживающей его в этом несправедливом и жестоком мире лжи и обмана. Для себя он давно все решил: если… то есть… как только Юленька отправится на небеса, он последует за ней. Задержится на несколько дней, чтобы как подобает похоронить ее, и прыгнет с моста.

Что делать с деньгами он так и не решил. Четыреста два кредита не хватит ни на операцию, ни на имплантат, не говоря уже о том и другом вместе. Поэтому Федор серьезно подумывал, не потратить ли накопления и не порадовать ли дочь нормальной жизнью в нормальной квартире? Но надолго этих денег не хватит, а накопить оставшуюся для проведения операции сумму практически невозможно. Если учитывать, сколько времени он копил то, что у него было, Юленька не дождется операции, а он останется с хотя и большими, но ненужными деньгами.

Правда, существовал еще один выход, ведь выход всегда остается, пусть даже не самый приятный: пойти на ограбление. Некоторый опыт проникновения в чужие жилища у Федора уже имелся, оставалось только выбрать подходящий объект и нанести визит. Останавливали Сомова два соображения: отсутствие необходимых инструментов и чувство презрения к самому себе. Полезные и "волшебные" приспособления он вернул проходимцу в плаще, а достать подобные вещи было негде, следовательно, придется изобретать другие способы вскрытия квартирных замков и сейфов. К тому же Федор презирал себя за то, что совесть не позволит ему переступить черту и спасти дочь.

Федор стоял перед дилеммой и не знал, как ее решить. Преступный путь — это не его дорожка. Редко когда сердце и здравый смысл человека сходятся во мнениях, но сейчас именно такой случай. Если кража не удастся, если он попадется и сядет в тюрьму или его застрелят при проникновении в частный дом, Юленька останется одна, и тогда именно Федор будет виноват в ее преждевременной гибели — девочка не выживет без отцовской опеки. А вероятность удачного ограбления с учетом всех негативных моментов, вряд ли больше десяти процентов.

Вот Федор и стоял перед воротами церкви Четырнадцати святых помощников, не надеясь на помощь, только мысленно прося Господа дать ему сил справиться с ситуацией и не навредить дочери. Уже не помочь. Просто не навредить.

— С вами все в порядке?

Откуда-то сбоку к Сомову подошел священник — невысокий полноватый мужчина с гладко выбритым подбородком. Он был одет в черную рясу, а в руках держал небольшую толстенькую книжку с крестом на обложке.

— Да, спасибо, — буркнул Федор и отвернулся.

Меньше всего ему хотелось общаться с представителями духовенства, а тем более, католического христианства. В его памяти был еще свеж эпизод из его жизни, когда он отправился на исповедь в этот самый храм и святой отец отказался отпускать его грехи. Сомов обиделся на католичество за несправедливость, а на христианство за то, что исповедаться можно только глядя в глаза батюшки. Поэтому сейчас ему не хотелось разговаривать ни с кем, кто носит сутану.

К несчастью, священник оказался настойчивым.

— Я вижу, вас что-то мучает, сын мой. Не хотите облегчить душу?

— Исповедаться? Ну уж нет, спасибо. Однажды я пытался, но мне отказали в этом удовольствии.

— Отказали в исповеди? — брови священника удивленно поползли вверх по лбу. — Почему?

— Я, видите ли, якобы не раскаялся в содеянном. Но я не мог раскаяться! Разве так не бывает?

— Бывает. К сожалению.

— Вы, святой отец, всех под одну гребенку стрижете: нагрешил, будь добр раскайся, а ведь иногда плохой поступок можно и не считать грехом. Если, например, совершается ради благого дела.

Сомов не ожидал от себя, что станет разговаривать со святым отцом и обвинять того в том, что он, возможно, и не совершал. В церкви наверняка работал не один священник, имеющий право исповедовать, поэтому Федор сейчас делал то, в чем упрекал своего оппонента: считал всех представителей церкви одинаковыми.

— Не стремитесь оправдаться, сын мой. Если вы не раскаялись в том, что совершили, значит, ваша просьба о прощении неискренняя и до Господа не дойдет.

— Да не собирался я прощения просить.

— Вам нужен совет, — догадался святой отец. — Тогда, может, пройдемся? Я вижу, вас что-то гложет, а самостоятельно найти решение проблемы вы не можете.

— Откуда вы знаете?

— Иначе вы не пришли бы в церковь. Бог, если так можно выразиться, последнее средство, к которому прибегают люди, когда отчаиваются. Последнее, что им остается — надеяться на чудо.