Высокие ставки. Рефлекс змеи. Банкир - Фрэнсис Дик

— Полагаю, вы не помните фамилии ее матери.

— К сожалению, нет. Не думаю, что вообще знал ее, да к тому же столько лет прошло...

— Вы очень помогли мне, — сказал я. — Я вышлю вашему Питеру десятку, пусть он и не первый.

Отец фыркнул.

— Он будет очень рад.

Я взял у него адрес, а также фамилию бывших владельцев конюшни, но отец Питера сказал, что уже много лет не контачит с ними и не знает, где они сейчас живут.

Я подумал, что Джереми мог бы их разыскать. После ванной и ужина я выдернул телефон из розетки на кухне и перенес его в гостиную, где еще в течение часа он мешал мне смотреть телевизор. “Благослови Господь маленьких детей, — подумал я. — Сколько тысяч их еще мне позвонит? Никто из них сам никогда не бывал за тем высоким деревянным забором, это их мамы и папы ездили верхом в той школе, когда были маленькими”.

В девять часов я совершенно вымотался. Несмотря на долгое вымачивание в горячей ванне, мое избитое тело стало затекать. “Да пошли они все”, — подумал я. Я собирался поступить по-свински. Такое со мной всегда бывало после двадцати четырех тяжких часов, после стольких ушибов. Если я лягу в постель, то самое худшее просплю.

Я отключил телефон и пошел в ванную, одетый по-домашнему, почистить зубы. И тут позвонили в дверь.

Выругавшись, я пошел посмотреть, кто там звонит.

Открыл дверь.

Там стоял Ивор ден Релган с пистолетом в руке.

Я смотрел на пистолет, не веря глазам своим.

— Назад, — рявкнул ден Релган. — Дорогу.

Было бы враньем, если бы я сказал, что не испугался. Я не сомневался, что он собирается меня убить. Я словно стал бестелесным, все вокруг поплыло. Кровь бешено застучала в висках.

Второй раз за день я смотрел в лицо ненависти, и ненависть Йаксли перед силой ненависти ден Релгана казалась обычной злостью. Он ткнул меня смертоносным черным стволом, чтобы я подался назад. Я попятился на два-три шага, почти не чуя под собой ног.

Он вошел в дверь и захлопнул ее ногой.

— Ты мне заплатишь, — проговорил он, — заплатишь за то, что со мной сделал.

Осторожнее, говорил мне Джереми. Я не послушал его.

— Джордж Миллес был сволочью, — сказал он, — но ты еще хуже.

Я не был уверен, что смогу заговорить, однако смог. Голос мой звучал странно, чуть ли не визгливо.

— Так это ты, — сказал я, — поджег его дом?

Глаза его сверкнули. Его обычную спесь не сбило то, что сказал ему лорд Уайт, так разве мог ее пробить жалкий вопросик, заданный в последний момент?

— Ограбил, обыскал, поджег, — бешено выпалил он. — И все это время они были у тебя! Ты... ты змея подколодная!

Я разрушил основу его власти. Отнял у него влияние. Оставил его, буквально говоря, голым, как на том балконе в Сен-Тропезе.

“Джордж, — подумал я, — наверняка использовал эти фотографии, чтобы помешать его поползновениям проникнуть в Жокейский клуб. А я с их помощью уничтожил его”.

Прежде у него было какое-то положение, он имел какое-то доверие со стороны скаковой публики. Теперь у него не было ничего. Не быть никем никогда — одно, но быть кем-то и стать никем — совсем другое.

Джордж не показывал этих снимков никому, кроме самого ден Релгана.

Я показал их другим.

— Назад, — сказал он. — Туда. Иди.

Он коротко показал пистолетом. Автоматический. Дурацкая мысль. Какое это имеет значение.

— Мои соседи услышат выстрел, — безнадежно сказал я.

Он молча ухмыльнулся.

— Мимо двери.

Это была дверь в проявочную, крепко запертая. Даже если я смог бы живым заскочить туда... спасения никакого. Замка нет. Я шагнул мимо.

— Стоять, — приказал он.

“Нужно бежать, — подумал я. — Хотя бы попытаться”. Я уже повернулся было, когда дверь кухни распахнулась.

Долей секунды позже я подумал, что ден Релган каким-то образом промахнулся, и пуля разбила стекло, но затем понял, что он не стрелял. Просто с черного хода в дом ворвались. Двое. Два крепких молодца… с черными чулками на головах.

Они столкнулись, быстрые, нетерпеливые, готовые все разнести.

Я попытался сопротивляться.

Я пытался...

Господи, только не третий раз за день. Как мне объяснить им... Ведь сосуды под моей кожей уже лопнули И кровоточат... Слишком много мускульных волокон уже разорвано... уже слишком много повреждений. Как мне объяснить... да и объясни я, какая разница... Они бы только обрадовались.

Мысли мои рассеялись, и я куда-то поплыл. Я ослеп, я не мог кричать, я едва дышал. У них были жесткие перчатки, которые рвали кожу, и удары по лицу оглушали меня. Я упал им под ноги, и они стали бить меня ногами. Ботинки были тяжелыми. По рукам, по ногам, в живот, по голове...

Я потерял сознание.

Когда я пришел в себя, все было тихо. Я лежал на белом кафельном полу в луже крови, смутно осознавая, что это моя кровь.

Снова потерял сознание.

“Это моя кровь”, — подумал я.

Попытался открыть глаза. Что-то с веками. “Ладно, — подумал я. — Жив”. Снова потерял сознание.

“Он не застрелил меня, — подумал я. — Стрелял он в меня или нет?” Я попытался пошевелиться, чтобы понять. Это было большой ошибкой.

Когда я попытался пошевелиться, свело все мускулы. Чудовищная судорога прошла по моему телу от головы до ног. Я задохнулся от всесокрушающей неожиданной боли. Хуже переломов, хуже вывиха, хуже чего угодно...

“Нервы вопят, — подумал я. — Просят мозг понять, что слишком много повреждено, слишком много разбито, ничего нельзя сдвигать. Слишком многое внутри кровоточит...

Господи, — подумал я. — Отпусти. Отпусти меня. Я не хочу шевелиться. Я просто буду здесь лежать. Отпусти меня”.

Прежде чем спазм отпустил меня, прошло немало времени. Я лежал неподвижным комком, переводя дух. Я был слишком слаб, чтобы что-нибудь делать, кроме как молиться, чтобы эта судорога не повторилась снова. Слишком разбит, чтобы вообще много думать.

Я мог бы и обойтись без тех мыслей, что сейчас копошились в моей голове. Тысячи людей умирают от разрыва внутренних органов... почки, кишки, селезенка... Может, я что сделал не так и потому мне так больно... Ден Релган вернется, чтобы доделать начатое...

Эти слова ден Релгана, его голос с неопределенным акцентом: “Ты заплатишь мне за то, что сделал со мной”...

Заплачу ранами и кровоизлияниями, мучительной болью. Страхом, что так и буду здесь лежать, пока не умру. Кровоточа изнутри. Истеку кровью и умру. Так умирают те, кого избивают до смерти.

Прошли века.

“Если что-нибудь из этих органов повреждено, — подумал я, — кишки, почки, селезенка... и истекает кровью, то у меня бы появились признаки этого. Короткое дыхание, неустойчивый пульс, жажда, беспокойство, пот... Похоже, ничего такого нет”.

Через некоторое время я приободрился, осознав, что, по крайней мере, самого худшего не случилось. Может, если я буду шевелиться осторожно, все будет в порядке.

Далеко не все в порядке. Опять этот спазм, такой же, как и прежде.

И это из-за одного лишь намерения пошевелиться. Только из-за внутреннего побуждения. И ответом было не движение, а судорога. Наверняка это была наилучшая линия защиты тела, но я едва мог это вынести.

Это продолжалось слишком долго и уходило медленно, осторожно, словно угрожая вернуться. “Я не буду шевелиться, — пообещал я, — я не буду... только отпусти... отпусти меня…”

Свет в коттедже горел, но отопление было отключено. Мне стало очень холодно, я буквально окоченел. Я подумал, что холод, наверное, прекратил кровотечение. Холод — это не так уж и плохо. От холода сожмутся все эти сосуды, что кровоточат внутри, и красная жидкость перестанет просачиваться туда, куда не надо. Внутреннее кровотечение остановится... Может, начнется выздоровление...

Я несколько часов пролежал, не шевелясь и выжидая. Мне было больно, но я был жив. Я все больше верил, что буду жить.

Если ничего жизненно важного не повреждено, то уж с остальным я справлюсь. Привычное дело. Нудное, но известное.

Я понятия не имел, сколько времени прошло. Не мог посмотреть на часы. “Предположим, я смогу пошевелить рукой, — подумал я. — Только рукой. Если осторожно, то я мог бы справиться с этим...”