На пути в рай - Дэйв Волвертон

Я подумал о планах Гарсона — как он хочет победить ябандзинов. Пока все идет хорошо, но я не верил, что нам будет продолжать везти. Успех зависит от слишком многих составляющих. Мы пробились сквозь фронт ябандзинов и не дали втянуть нас в генеральное сражение. Если нам повезет, они осадят Кимаи-но-Дзи, и исход этой осады нас не интересует. Мы взорвали все хранилища горючего вместе с промышленным районом и дирижаблями «Мотоки». Ябандзины не найдут в городе средств передвижения, а если захотят перебросить солдат и оружие назад к Хотокэ-но-Дза в дирижаблях, Гарсон был уверен, что наш челнок, полный людьми и кибертанками, сумеет этому помешать. Но главный фактор — колумбийцы. Гарсон рассчитывал на то, что колумбийцы восстанут против ябандзинов и присоединятся к нам. Он полагал, что у колумбийцев нет чувства долга по отношению к ябандзинам. А я считал, что его план может привести к неожиданным и неприятным последствиям.

Мы весь день шли через холмы и заросли живых мидзу хакобинин,[45] огромных животных в форме бочки для воды. В свой первый день в симуляторе я видел их кости и по незнанию принял за «коралловые деревья». Думал, что это скелеты растений. Я пытался справиться с окружением, устанавливая ассоциации, сравнивая растения и животных с чем-то знакомым на Земле. Желтые лианы-паразиты, свисающие с мидзу хакобинин, как кишки с живота раненого шакала, не очень отличаются от эпифитов и вьюнков Южной Америки. Мускусные броненосцы видны были повсюду, они рылись своими крошечными лапками в листве, оставляя за собой вонючий след и полуобглоданные ветви. Главное травоядное — по функции олень, по внешности мешок с картошкой. Мы проезжали кусты, на которых висели сладкие плоды в форме почек и вялились на солнце, а тысячи опаловых птиц и крошечных грызунов пожирали эти плоды. Похоже на поля манго, где кормятся опоссумы. Много часов мы пересекали большое море Аруку Уми, потом оказались в лесу больших, с перечным запахом, сине-серых деревьев, со стволами в форме веретена, с красными пузырями, наполненными газом, эти пузыри свисали с каждой ветки и качались в воздухе. Похоже на леса водорослей в земных морях. Лес очень редкий, и ехать через него легко. Но ассоциации в итоге не выдерживали, не слишком облегчали боль, и я все время обнаруживал, что они рвутся и рвутся.

Мы проезжали мидзу хакобинин, и Мавро сказал, что хочет пить. Мы остановились, и он выстрелил в экзоскелет этого существа. Экзоскелет треснул, оттуда хлынули тысячи литров воды, а в воде оказались сотни живых существ: полупрозрачные лягушки без передних лап, крошечные манты цвета патоки, покрытые броней угри с острыми зубами, множество насекомых самого разного строения. Внутри мидзу хакобинин располагалось целое море со своей собственной экологией.

На наших глазах большие хитиновые пластины подплыли к отверстию и начали задерживать уходящую воду, как заслонка в желобе; неожиданно поток прекратился. Существо занималось самовосстановлением.

Но животные из его брюха бились на горячей поверхности земли и умирали. Мидзу хакобинин не простой аналог бочкообразного кактуса, и отличия казались огромными.

Увидев всю эту живность в воде, Мавро не захотел пить. Мы отъехали, и я закрыл глаза и постарался ни на что не смотреть. Затаил дыхание, отрезал запахи, стал напевать про себя, чтобы заглушить звуки. Не подействовало.

Время от времени доносился какой-то запах или звук, и я невольно открывал глаза. Повсюду жизнь: восемь больших красных пауков размером с кошку сидят в расщелине и деловито жужжат хитиновыми крыльями, как саранча, — коты, распевающие любовные песни в ночном переулке, сказал я себе. Опаловый воздушный змей, с дурным запахом, обвился пластиковыми зелеными крыльями вокруг красного пузыря, как куколка, очевидно, кормится каким-то плодом, — летучая мышь на дереве папайи возле моего дома в Панаме. Озеро со стоячей коричневой водой, сразу под его поверхностью ходят кругами голубые угри, они гоняются за собственными хвостами и стонут — песни зубатки. Поверх тростников висит пустой экзоскелет гигантской куколки размером с мою руку, с мордой мухи — стрекоза, отрастившая крылья. Порыв ветра пронесся по полю желтого хлопка, разбросав пушистые шарики, пахнущие эфиром. От этого запаха разбухли и закрылись мои носовые полости. И в этом поле стая животных, похожих на бесхвостых волков с голыми мордами, торжествующе и радостно выла, пожирая перевернутого броненосца. На закате искривленное старое дерево выпустило цветы, такие белые, что солнце, отражаясь, превратило их в факелы. И все это вызывало у меня головную боль. Хотелось вырвать глаза и проткнуть барабанные перепонки. Вечернее небо заполнили желтые, зеленые, пурпурные и синие ленты опару но тако, как вены матки, окружающей зародыш. И я понял, что эта планета — живое существо, со своей экологией и биосферой. Испытал мистическое чувство открытия. «Что вырастет в этой матке?» — подумал я. Воздух был наполнен электричеством. На горизонте повисли огромные грозовые тучи, как грибообразные облака после ядерного нападения. Все мои инстинкты требовали одного — укрыться. Я плакал, бранился, потом понял, что пытаюсь зарыться в пол в поисках медицинской сумки с болеутоляющим.

А потом, должно быть, мое тело само отключило все органы чувств, потому что я потерял сознание. А подсознание наслало ужасные галлюцинации, где образы Пекаря накладывались на земные образы. Мы мчались в своей машине по скалам Пекаря в сумерках. В ушах у меня звучали голоса, давно умершие люди вели нескончаемые и непонятные разговоры. «Ты видел сеньору Гардосу? — спрашивала моя мать. — Она так растолстела. Какой стыд!» А отец кричал на нее: «Мне все равно! Как мы проживем, если снова подняли налоги?!» Я слушал эту болтовню, словно она столь же незначительна, как жужжание пчелы. В пустынном небе, там, где должны быть опаловые воздушные змеи, повисли какие-то ленты. На горизонте я что-то увидел — что-то бежит в вертикальном положении, как человек. Я попытался разглядеть подробности, и глаза мои превратились в телескопы. Ясно увидел двух «пустынных владычиц», они спотыкались на красных камнях, передние конечности у них вырваны, и из углублений на плечах капает кровь. Я замигал и постарался забыть это зрелище, а они молили: «Анжело, Анжело, вернись и накорми нас!» Я узнал голоса — девочка Татьяна и Тамара. Это они бегут ко мне, у них отрублены руки и груди, и они умоляют: «Анжело! Анжело!» Я бросился прочь от них, и вокруг все почернело. Спокойным повелительным тоном заговорил Завала. Слышался смех, словно он участвует в вечеринке. Я наклонился вперед, чтобы лучше слышать, но чьи-то руки удержали меня, сжали мне грудь. Я попытался заговорить, но губы запеклись от ветра и солнца. Я понял, что на мне шлем, а разговаривают с помощью микрофонов. Держит меня Завала и что-то шепчет мне на ухо. Завала говорит: «Конечно, при взгляде извне все культуры в равной степени кажутся злыми, но если заглянуть вовнутрь, увидишь, что большинство апельсинов поражены раком. Поэтому у тебя такое зловонное дыхание. Ты слушаешь людей, запрограммированных социальными инженерами. Но я знавал людей, у которых была заменена хромосома 116 в гене 21755394200001, и у них повышенная сопротивляемость к вирусам посещения. Сунь нож такому в живот, ты, везучий cabron,[46] и увидишь, как засияют его глаза». Я всмотрелся в дымку. Завала меня не держит. На меня смотрит крошечными черными глазками в складках жира улыбающаяся пурпурная морда речного дракона.

Я снова потерял сознание. Надо мной светились два глаза, один синий, другой белый. Это Флако, а злобной идиотской улыбкой ему служит вспышка молнии. Голосом грома он заговорил: «Hola, Анжело! Где ты был? Мы все ждем тебя здесь в раю, вечеринка сейчас начнется. У разносчиков на ярмарке есть durnos[47] — со вкусом бананов и запахом цветов страсти».

«Прости, — сказал я. Не мог понять, где нахожусь. — Я заблудился. Война. Я был очень занят — убивал людей».

«Ха! Это плохо! Вот что случается, когда служишь злому обществу», — фыркнул Флако.

Его обвинение врезалось в меня, как скальпель. «Нет! Я не служил злу!» Но тут же вспомнил свою юношескую клятву дону Хосе Миранде: много раз я клялся служить обществу и завоевать его благодарность. А потом вспомнил: ведь я же давно сообразил, что нахожусь в обществе убийц. И в словах Флако правда. Я слуга злого общества.

«Верховный жрец конгрегации демонов, — сказал Флако. — Не отпирайся. Бесчеловечные социалисты. Годятся только на удобрение под деревьями. Но, ах, у нас durnos твоих любимых сортов. Со вкусом банана, с запахом цветов страсти. Какие хочешь?»

Он взглядом требовал ответа. Глаза его сверкали. Они проникали в самый центр моего существа. «Бананы!» — закричал я.

«Ха! Ответ неверный!»

И я понял, что должен был попросить цветы страсти, страстоцветы, — чтобы жизнь моя наполнилась страстью. Даже Завала знал бы верный ответ. «Прости!» — закричал я.