Любовь и голуби (сборник) - Владимир Гуркин

Иван облокотился, не оборачиваясь, на стол.

Если воин после войны не возвращался домой, а никто не знал, где он и что с ним, жена была обязана ждать его три года. Три года прошло, все – имеет право выбрать себе… нового. Интересно другое: выбрала, а тут прежний на пороге. Что делать? Двенадцать больших… громадных костров разводили. Шесть с одной стороны, шесть – с другой, коридор огненный. И вот… должна была женщина пройти по нему. От начала до конца. Если выдержала, прошла сквозь огонь… Если невредима, даже волос не подпалила, значит, чиста она и нет на ней вины, греха нет… И жить имеет право с тем, с кем пожелает. А Саша… Не три, восемь ждала. И не двенадцать костров…

ИВАН. А сколько? (Стянул с головы платок, положил перед собой.)

РИМАС. Знаешь, как считать? Я не знаю. Чиста Александра перед тобой… Перед всеми. Это знаю.

Небольшая пауза.

ИВАН. Давно вы с ней?

РИМАС. Ох, Иван… (Наливает себе и Ивану водку.) С возвращением?

ИВАН. Да я уж выпил.

РИМАС. Да уж вижу. Устроил цирк: угу, ага, платок… С Петром вместе воевали?

ИВАН. Развели. Меня на Белорусский, его под Сталинград. Еще в эшелоне разделили…

РИМАС. Очень желал Губарев вас с Петром посадить. Очень. На перрон выскочили с чекистами, хотели с эшелона вас вытащить. А поезд уж хвостиком нам – ту-ту…

ИВАН. Буча была? Дело какое-нибудь на нас?..

РИМАС. Поймали б, было б дело. А так… Кому вы нужны? Не на курорт же сбежали. Рукой и махнули. Мстить начал, полютовал.

ИВАН. Губарь?

РИМАС. И Соне, и Саше. Михаила с конюшни выгнал… Голод, холод. Дрова выписывал вашим с самой дальней деляны. Осина молодая, проледеневшая – не топится. Баню жгли, помог раскатать… Все, что можно, жгли. Досталось и бабам, и детишкам. И говорить неохота.

Выпили.

РИМАС. Про Михаила знаешь?

Иван кивнул.

С зайцами в ту зиму повезло, много развелось. Я силков наставлю – один, да попадется. Если лиса не съест, принесу – отдам. Летом полегче – рыба, грибы… Крапиву молодую варили…

ИВАН. Председателя Нюра угрохала?

РИМАС (помолчав). Первое время я вместо него. Анну отправил… на лесозаготовку, на месяц в тайгу. Ничего, обошлось. Ты где пропадал?

ИВАН. До сорок четвертого в партизанах. После плена. Потом с действующей соединили, и до Берлина. А после победы – уже в Берлине – особист наш, хороший мужик – еврей! – вызвал и говорит: «Ты, Ванька, домой пока не возвращайся, а то тебя, как бывшего военнопленного, заметут на фильтрацию и… в лагерь. Жить хочешь – побегай пока по стране». Ну вот… побегал.

РИМАС. В плену был?

ИВАН (наливает себе и Римасу водку). Одиннадцать дней. Выпьем.

Выпили.

РИМАС. Из плена сбежал?

ИВАН. Ковоира загрыз.

РИМАС. Как загрыз?

ИВАН. Зубами. Из окружения выбирался – всю роту у нас посекли. В живых… не знаю: остался кто или нет. По ночам к нашим шел, днем ветками себя завалю и сплю, ночи жду. А тут в стожок у хутора залез, пригрелся и уснул. Ну и че, сцапали. Коней решили с этого стожка покормить. В подвал меня, а утром связали по рукам-ногам, в телегу кинули и на центральную усадьбу, на расстрел. Солдатик их повез. Он сразу мне несуразным каким-то показался. Пилотку вот так, поперек, надел, не как положено. Вожжами пощелкивает, че-то немецкое насвистывает… Донасвистывался, дурак.

РИМАС. Один конвоир?

ИВАН. Дак а че? Я связанный весь! А у него еще автомат. Вот в телегу закинули меня неправильно. Надо было не ногами вперед, как покойника – поторопились тут они, – а головой к коню, головой по ходу движения. Давай покажу, счас поймешь… Вяжи меня.

Иван и Римас явно захмелели.

РИМАС. Зачем? Не хочу. Где женщины-то?

ИВАН (сняв со стены бельевую веревку). Да я там… Шумнул немножко. Счас придут. Вяжи, говорю. Натурально, чтоб понял.

РИМАС. Хорошо. (Связывает Ивану руки за спиной.) Так?

ИВАН. Крепко? Ты меня не жалей… Я тебя жалеть не буду.

РИМАС. Все. Крепко?

ИВАН (сев на табурет, вытянув ноги). Ноги вяжи.

РИМАС. Ноги не буду.

ИВАН. Ладно. Ставь свой табурет перед моими ногами. Та-ак. Мы в телеге. Садись на него, спиной ко мне садись, вроде ты на вожжах. Поехала телега. В телеге мы. Настроение у тебя замечательное – на расстрел же везешь! Врага же везешь.

РИМАС. Ты мне не враг.

ИВАН. Друг? Че ж ты, друг, жену мою… скрадываешь?

Небольшая пауза.

РИМАС (сел на табурет спиной к Ивану). Говори дальше.

ИВАН. Дальше… лес вокруг… Еще птицы по верху… свистят.

РИМАС. Свистеть не буду.

ИВАН. А че? Не умеешь?

РИМАС. Не буду.

ИВАН. Ну тогда качайся. Нас же мотает… Туда-сюда, туда-сюда.

РИМАС. Ты уже делай что-нибудь, показывай… Ерундой занимаешься.

ИВАН. Хо, ерундой! К борьбе за жизнь свою готовлюсь.

РИМАС. Долго готовишься.

ИВАН. Это правда.

Входят Александра, Анна, Женя. Иван, подтянув ноги, выбрасывает их вперед.

Ну, на!

Римас с грохотом летит на пол. Иван тут же бросается на него… Схватив зубами за отворот у самого горла, с визгом и ревом рвет рубаху. Шум, крики. Женщины пытаются растащить мужиков.

АЛЕКСАНДРА. Иван! Что ты?! Иван!

ЖЕНЯ. Дядя Римас! Вставай!

АННА. Тащите его! Загрызет! Ваня! Отпусти!

ЖЕНЯ. Дядь Ваня! Миленький!

АЛЕКСАНДРА. Римас! Иван!

Растаскивают мужиков в стороны. Помогают подняться.

АННА. О-о! Всю рубаху порвал!

АЛЕКСАНДРА. Вы что! А ты чего связанный?! Да я ж вас!.. Ах, вы!

Развязывает Ивана.

ЖЕНЯ. Дядь Римас, отойдите! Пожалуйста…

АННА. Чуть не загрыз.

АЛЕКСАНДРА. Ванька! Ну, попили кровушки… Ты почему связа… Ты почему такой?! (Трясет веревкой.) Римас! Зачем ты его?!

ЖЕНЯ. Сидите, дядь Римас. Подождите!

ИВАН. Саня, все. Саня… Римас, скажи!

РИМАС. Дурак ты, Иван.

ИВАН. Я ему велел, Саня. Я попросил… Для наглядности.

РИМАС. Представление устроил… Да не пугайтесь же вы! Женя, все. Саша… Иван, скажи!

ИВАН. Все хорошо! Шутили мы! Вы какие-то…

АЛЕКСАНДРА. Какие мы? Друг на друга не кидаемся!

АННА. Не грызем, но…

ИВАН. Я ж за рубаху, я ж не за горло! Вы че такие… доверчивые? Я показать хотел… Показать!

ЖЕНЯ. Кого показывать-то, дядь Вань?! Зверей, что ли, каких?

РИМАС. Как он из плена бежал!.. Как немца за горло… Как за горло… Немца он убил. Я попросил показать как…

ИВАН. Но! А вы сразу… Черте че…

Небольшая пауза.

ЖЕНЯ. За горло? Дядь Ваня… Господи!

АЛЕКСАНДРА. Ты что, в плену был?

ИВАН. Немножко… Да.

АЛЕКСАНДРА. Гляжу, седой весь…

ИВАН. Эй, Римас? Рубаху порвал? Сань, зашей Римасу рубаху.

Пауза.

Александра берет табурет, ставит его в центре комнаты.

АЛЕКСАНДРА (Ивану). Ну-ка, сядь. Иван Дементич, сядь-сядь. Тут все свои, самы родные люди… Сел?

ИВАН (почуяв неладное). Сел…

АЛЕКСАНДРА. Теперь знаешь что?

ИВАН. Что?

АЛЕКСАНДРА. Расскажи где был, че видел, че делал все это время, все годы…

Пауза.

РИМАС. Саша, Иван партизанил, воевал, до самого Берлина…

АЛЕКСАНДРА (перебивая). Римас Альбертыч, подожди! Ты тоже тут с бандюками да с ворьем не в карты играл. Каждый раз не знали: убитого тебя ждать или живого. Хорошо. Хрен с ней, с войной… Там всяко могло быть, зачеркиваю ее, хрен с ней. Вот после войны, вот как на духу, можешь? Врать, петлять начнешь – сразу почувствую. Или… Будешь врать, ври так, чтоб все поверили: и Анна, и Женя, и я… Чтоб глаза от удивления на лоб повылезли у нас. Можешь так? Если нет, лучше сразу чемодан в руки, перо в задницу и лети… Жили без тебя? Выжили? И дальше будем жить. Че молчишь? Говори. Может, ты у нас герой какой-нибудь несусветный, а я на тебя бочку качу. Может, мне на полу тут перед тобой распластаться, прощения просить, а я… Вот давай, слушаем вас, Иван Дементич.

Пауза.

ИВАН. Ну… Был в плену, сбежал. Партизан нашел. Партизанил… Потом, когда отряд разросся – года через полтора – радистку нам… прислали.

АЛЕКСАНДРА. Слава те, господи. Посылкой, что ли?

ИВАН. Зачем? Самолетом. И я с ней… Всю войну с ней, и в Германии… Гхм… Вот так, Саня… Виноват перед тобой. У ней пацанка, дочка… с бабкой в Угличе. Решили так: война кончится – она к себе в Углич, я – к себе на Урал. А не получилось. Поехал с ней… Бабка умерла, дочка потерялась. Нам сказали, что в детдоме каком-то… по Волге. А в каком – никто не знает. Все ж разгромлено. Ей тринадцать, девчонке-то, в сорок пятом было. Настя звать. Во-от… Два года искали.

АЛЕКСАНДРА. Нашли?

ИВАН. Нашел. В сорок седьмом, когда мать умерла.

АННА. А чего с ней?

ИВАН. Израненная вся. И ног у ней не было. Подорвалась в Берлине. Сразу после победы. На себе ее таскал. (Улыбнувшись.) Почти два года с бабами в бане мылся. Пускали к себе… в женское отделение, чтоб ее помыл, заодно и сам. Че-то мне… такие хорошие люди всю жизнь попадаются! (Едва не заревел, но сдержался, сцепив зубы. Помолчал.) А в сорок седьмом умерла Саня.