Божье око - Гарднер Дозуа

Мне приносят мою рубашку, аккуратно зашитую. А мое серебро они брать не хотят.

И наконец, ко мне приходит Хальци. Я сижу на кровати, на которой так долго спала, и лущу фасоль. Меня смущает, что я сижу в рубашке и лущу фасоль, хотя я и фасоль лущила, и одежду чинила, и другую женскую работу делывала в мужской одежде. Но это было уже давно.

Она входит недоверчиво, как птичка, и говорит:

- Яхан?

- Садись, - говорю я и тут же об этом жалею, потому что сесть можно только на мою кровать - другого места нет.

Мы обмениваемся обычными вопросами «как себя чувствуешь» и «что ты делала». Она туго завернута в вуаль, хотя здесь женщины не ходят в вуалях повседневно.

Наконец она обиженным голоском говорит:

- Ты могла бы мне сказать.

-  Я уже много лет даже и не думала кому-нибудь говорить. Я даже уже почти думала о себе не как о женщине.

- Но я же не кто-нибудь!

Она обижена. И откуда ей понимать, что в битве бок о бок можно стать близкими товарищами и ничего не знать друг о друге?

Громко, очень громко щелкают стручки фасоли. Я думаю, не попытаться ли объяснить, как я обрезала волосы, чтобы сражаться вместе с Тревином, как узнала еще задолго до смерти Тревина, что битва делает людей чужими для самих себя. Хет говорит, что жизнь держится на мелочах, вроде того, что я для женщины была высока и плоскогруда, и что командир ополчения в Баштое увидел меня, стриженную и полуголодную, и решил, что я мальчик, и я стала им. Щелчок стручка. Я провожу пальцем по его длине, и фасоль сыплется в миску.

- У тебя солнечный ожог почти прошел, - говорит она, чтобы прервать молчание, и почему-то ярко вспыхивает.

Я могу ее понять. Она вообразила себе, что влюбилась.

- Ты. меня прости, детка, - говорю я. - Я не хотела тебя огорчать или смущать. Мне, знаешь, и самой как-то неловко.

Она смотрит на меня искоса.

- А отчего тебе неловко? ..

- Это как будто ходить без одежды - когда все знают. А мой род теперь истреблен, И я всегда чужая, где бы ни была… - Она смотрит, не понимая, и я сдаюсь. - Это трудно объяснить.

- А что ты теперь будешь делать? - спрашивает она.

Я вздыхаю. Этот вопрос давно уже вертится у меня в голове. Здесь точно не накопить денег на проезд до материка.

- Не знаю.

-  Я рассказала про тебя бабушке, - говорит Хальци. - И она сказала, что ты можешь жить с нами, если будешь хорошо работать. Я ей сказала, что ты очень сильная- Снова щеки полыхают, и она торопится сказать:- Это маленькая ферма, и когда-то она была получше, но теперь там только бабушка, но мы можем помочь, и я думаю, мы можем стать с тобой подругами.

На долгом пути к Баштою я поняла одно: пусть все будет хуже некуда, но, если думать только о ближайшем будущем, в конце концов - иногда - найдется выход.

- Я была бы рада, детка, - говорю я совершенно искренне. - Рада была бы с тобой подружиться.

Кажется, будущее точно держится на мелочах.

Maureen F. McHugh. «The Missionary's Child». © Davis Publications, Inc., 1992. © Перевод. Левин М.Б., 2002.

Дэвид Нордли. Планета шести полюсов

…Создать единую планетарную цивилизацию, в которой роли будут поровну разделены между тремя вышедшими в космос расами. Выработать общие правила культурного поведения, способные послужить моделью для других галактических цивилизаций в том случае, если они выйдут на контакт. Конвенция и Статут планеты Тримус, преамбула.

Лейтенанту-контролеру Дриннил'ибу в новинку бил человеческий корабль - длиной почти четыре к-единицы, с огромным квадратом матерчатого паруса. И что за нелегкая принесла в дальнюю северную даль этих дикарей? Он окликнул пришельцев, но это почему-то вызывало не положенный в таких случаях устный ответ, а беготню крошечных двуногих существ по палубе. Повторить свой вопрос Дрин не успел - .небеса огласились грохоюм, и какой-то предмет, со свистом прочертив дугу в воздухе, плюхнулся в воду у лейтенантского бока.

«Что за шутки? - возмутился он. - Клянусь Конвенцией, мне это не нравится!»

Увлекаемый предметом трос задел пловца по носу, и лейтенант высунул язык; чтобы поймать и изучить. Трос поддавался неохотно, но Дрин был не из тех, кто отступает при малейшем затруднении. Он работал манипуляторами, пока не появился конец бечевы.

Загрязнение вод! Какая острая штуковина! Как больно поцарапала мускульные пальцы на отростке языка, пока другой отросток дергал за трос со стороны судна! Дрин провоцировал людей на попытку помериться с ним силами, но подлая колючка заставила отказаться от этой затеи. Ладно, подумал он, а мы сейчас вот так, - и, подняв переднюю клешню, намотал на нее бечеву.

Давление на язык ослабло, а предмет очутился перед глазами. Он был цельнометаллический (что за металл - непонятно), остроконечный. Да ведь это оружие! И опасное! Попади оно в уязвимое место, и лейтенанту бы не поздоровилось.

Это открытие тотчас вызвало мощный взмах хвоста, и тело прянуло в сторону. Не прошло и осьмушки удара сердца, как водная среда донесла слабый хлопок и рядом проскочила вторая металлическая штуковина. Да его же убить хотят!

Он вынул из кармана нож и рассек трос между своей ногой и заостренным снарядом. И поплыл. Сначала к кораблю, затем в противоположную сторону, удерживая ногой бечеву; она сначала резко натянулась, а затем ослабла. Вот так-то, знай наших! Правда, Дрин встревожился на один удар сердца: человек - существо хрупкое, а вдруг такой сильный рывок кого-то покалечил? Нет, вряд ли: трос уже натянулся вновь. И удерживал Дриннил'иба до следующего удара ножом.

Он стряхнул обрезок с клешни, поднырнул под корабль и пристроился у днища. Выяснив, что оно сделано из досок, достал из брюшной сумки пистолет.

Десять разрывных пуль, и в корпусе судна образовалась изрядная дыра. Толщина слоя загрязненной древесины достигала одной двенадцатой к-единицы, но это не спасло корабль от серьезного повреждения. Экипажу ничего не остается, как возвращаться в порт; задирать Дриннил'иба или еще кого-нибудь из ду'угнан люди больше не будут.

Довольный своей находчивостью, он вынырнул на поверхность за кормой человеческого судна, пальнул в воздух и прокричал:

- Я лейтенант Дриннил'иб из Службы планетарного контроля, а вы только что покушались на мою жизнь. Зачем вы это сделали, рискуя вечным отвержением?

До него долетели истошные крики - на судне в лихорадочной спешке ставили паруса. Лейтенант схватился передней ногой за руль, хорошенько тряхнул, Наконец над кормовым планширом появилась рыжеволосая голова:

- Контролер, какого черта? - прокричал человек. - Это же территория первобытников! Когда же вы, технократы гнусные, оставите нас в покое? Ведь обещали!