Дары ненависти - Людмила Астахова

Вредный дед-прадед питал слабость не только к тоненьким шурианским шейкам, но и к семейным тайнам. Поэтому назло ему Джона не стала вспоминать о своих «подвигах», а вернулась к историям гораздо более прозаичным и скучным, к третьему варианту – архивам Лердена Гарби. Конри, точно так же, как и тив Херевард, решил, что они у Джоны, через Лайд Эск добрались до хитрой шуриа, и вот ролфийский князь уже видит себя держащим диллайнских волшебников за горло. Теория получалась стройненькая, но это-то больше всего и смущало.

Джона так измучила себя предположениями, так исстрадалась от запахов и неподвижности, что, прежде чем заснуть, впервые в жизни подумала, как хорошо было бы помереть именно сейчас, лишь бы сволочную эрну повесили свои же за невыполнение приказа.

Холодный свет трех лун серебрил сонные воды Лаирдэйн и делал каждый камешек, каждую ветку и каждую тень по ее берегам четкими и черными, словно бы нарисованными угольным карандашом по дорогой темно-синей бумаге. Грэйн довелось как-то в детстве видеть такой рисунок, только тот матовый синий лист был расчерчен серебром. Темное небо, темная земля, облака, серебрящиеся, словно диллайнские перья – и лица оддэйновых дочерей, сошедшихся в неторопливом хороводе, чтоб полюбоваться на свое отражение в море…

Но здесь моря не было, да и полностью виден был лишь золотой лик Локки. Морайг наполовину укуталась в покрывало, от диска ее осталась от силы четверть, а узкий серп Глэнны так и вовсе почти зашел. Утро близилось, а Грэйн все еще месила сапогами какое-то не то поле, не то болото. Разве в Синтафе тоже бывают болота на склонах холмов? Ролфи устала, хоть и не слишком замерзла – ей, постоянно двигавшейся, даже и в тонкой нательной рубашке было почти жарко, да и бриджи уже высохли на ходу. А вот ноги… ноги не радовали. Без портянок Грэйн сбила их напрочь, до кровавых пузырей. Едва заметная тропка, по которой ролфи рысила неутомимым «походным шагом», была извилистой и скользкой, а селение, куда она должна бы вывести, все не показывалось.

Выбравшись из прибрежного «логова», Грэйн не стала особенно мудрить, просто припомнила карту, которую ее заставил выучить Конри там, в благословенном, таком невозможно далеком Ролэнси. Итак, здесь русло Лаирдэйн изгибается, подобно гигантскому луку, а тетивой ему служит судоходный канал, изрядно сокращающий речной путь. Недоступный короткий и удобный путь к спасительному морю. Эрна Кэдвен в досаде скрипнула зубами. Забудь о реке, Грэйн, забудь. Ищи другую дорогу.

Городок, чье имя дало название шлюзу, наверняка уже битком набит соглядатаями диллайн. Да и не в том Грэйн виде, чтоб фланировать по улицам синтафского города. Слишком грязная, слишком странно одетая – шутка ли, барышня в штанах! – слишком ролфи. Даже если бы на обнаженном плече Грэйн не горело нестираемое клеймо Локки, не обтягивай ее ляжки форменные бриджи и не болтайся на поясе скейн вкупе с парой пистолетов, все равно она была слишком ролфи для синтафской провинции, где чистокровных детей Морайг теперь и не отыщешь. Положим, в сумерках никто не станет особо вглядываться в характерные черты лица или искать волчью зелень в глазах, допустим, имперские обыватели и впрямь так беспечны, какими показались они Грэйн по прибытии, но все же, все же… Она рискнула бы, прикрывшись предварительно пальто, под вечер сунуться на окраину какого-нибудь городка – если б эрна Кэдвен была одна. Но там, у реки, лежит беспомощная шуриа, и, несмотря на все насмешки и угрозы, Грэйн просто не имеет права попасться в когти диллайн. Она обязана вернуться к пленнице, предварительно добыв хоть что-то из того, что запланировала. Как бы ни повернулось дело, леди Янэмарэйн должна выжить – и уж эсмондам обещанная Священному Князю добыча не должна достаться точно!

Все эти рассуждения сводились к одному неутешительному выводу – Грэйн придется воровать. Такой, мягко сказать, странной покупательнице никто ничего не продаст, даже если она выложит все имеющееся у нее золото. Прежде чем ходить по лавкам, надобно добыть женскую одежду. И пусть это отчетливо попахивает свежеструганными сосновыми досками и пеньковой веревкой, ничего не поделаешь.

«Это враги, – напомнила себе эрна Кэдвен. – Забрать добро врага – не значит украсть».

Не помогло. Кража – всегда кража, даже если речь идет о заношенной юбке, стянутой с бельевой веревки на чьем-нибудь заднем дворе. Локка отвернется от воровки, Морайг покарает преступницу, и Глэнна тоже не помилует, а про Оддэйна и говорить нечего.

И все-таки ролфи устремилась на запах жилья и дыма – быстрый шаг, перебежка, снова быстрый шаг, – так ничего для себя и не решив. Единственное, что утешало угнетенную предстоящим падением эрну Кэдвен, так это то, что она непременно оставит на месте украденного… хм… позаимствованного без спроса? – нет, иносказание тоже не помогает! – полновесную золотую «сову». Впрочем…

«Украденного, не позаимствованного, не взятого, – честно вздохнула Грэйн. – Боги все видят, боги покарают. Отвернутся боги. А если я попадусь?»

Это вообще будет ужас, самый настоящий кошмар! Офицер армии Ролэнси, пойманная на воровстве! Позор всем детям Морайг… скандал… а что скажет Священный Князь? А Конри что подумает?! О-о… Девушка аж зажмурилась, заранее сгорая от жгучего стыда. Когти Локки! Ну должен же быть иной выход! Неужто боги решили отвернуться заранее? Неужели не пошлют… хоть что-нибудь?

Вот, казалось бы, кому, как не ролфи, знать, чем бывают чреваты подобные просьбы к богам? Дочери Оддэйна не коварны, нет, они просто зачастую отзываются на молитвы буквально. Сколько раз уже повторялось: всегда, при любых обстоятельствах, формулируй свою просьбу конкретно! К примеру – Морайг могучая, даю тебе эту белую овцу, а ты дай мне косяк сельди в сети мои, а не соседа. Или – Локка, пошли мне пищу, повозку и одежду, да притом бесхозные и никому не нужные, а я тогда дам тебе жертву богатую, достойную твоей милости. Потом. Если получится. Прося же у богов «хоть что-нибудь», рискуешь именно «что-нибудь» и получить.

Локка, конечно же, отозвалась на отчаянную мольбу своей посвященной – не могла не отозваться, даже здесь, в Синтафе, пропитанном силой чужого бога диллайн, но… Что стоило составить просьбу конкретней! Но корить себя и рассуждать на тему взаимоотношений ролфи и богов у Грэйн времени не было. Из недальнего оврага на нее молча вышло щедро, чисто по-женски, посланное Локкой – или Морайг, а может, и Глэнной – «кое-что». Точнее, кое-кто. «Вероятно, коренной синтафец», – подумалось Грэйн прежде, чем она так же молча вытащила скейн. Вступать в переговоры с представителем местного населения ролфи не собиралась – очень уж характерно выглядела соткавшаяся из предутреннего мрака фигура. В благословенной Ролэнси давным-давно перевешали всех бродяг, мародеров, дезертиров, воров и разбойников, так что эрне Кэдвен неоткуда было узнать, к какой именно из перечисленных категорий относился этот ночной пес, однако виселица по нему рыдала, это несомненно. В руках это напоминавшее копну лохмотьев нечто держало древний кремневый штуцер, каких уже лет сто не делают, притом держало за ствол. Передвигалось оно странной припрыжкой, и отступившая на несколько шагов девушка успела заметить, что вместо правой ноги у грабителя деревяшка. Традиционного возгласа: «Кошелек или жизнь!» тоже не последовало. Бродяга просто молча замахнулся своим… м-м… инвентарем (назвать это оружием у Грэйн язык не повернулся) и неожиданно шустро устремился к ролфийке. Грэйн отпрянула в сторону, решив прежде выяснить, насколько быстро неожиданный противник может передвигаться по влажной земле. Лично у нее ноги увязали, а как насчет одноногого? Честно говоря, всерьез она эту нелепую ситуацию не воспринимала. Слишком уж жалким смотрелся синтафский калека против ролфийского офицера, пусть и женщины. Настолько жалким, что убивать его ролфи и в голову не приходило… пока. Эти нелепые пляски по раскисшему полю продолжались бы очень долго, ведь Грэйн все еще не понимала, что ей со всем этим делать, а противник пока голоса не подавал, только мычал… если бы во время очередного отскока в сторону кто-то не попытался подставить ролфи подножку и схватить ее за косу.