Останкино. Зона проклятых - Артемий Ульянов

Но нынешний московский Первомай отличался от тех, что праздновались уже не один десяток лет. Северо-восток столицы напоминал раскуроченный муравейник, военные учения и несанкционированный митинг одновременно. Город готовился к эвакуации тридцати четырех тысяч жителей с последующей полной изоляцией одного из самых престижных и красивых своих районов. После того как накануне, 30 апреля, пропали еще семнадцать человек, затихли последние тихие всхлипы противников кардинальных мер.

Многие улицы в Останкине были перекрыты, но трамваи и троллейбусы еще ходили. На подъездах домов висели крупные таблицы, из которых каждый мог узнать, когда его будут организованно спасать. Та же информация была опубликована во многих газетах и в десятках интернет-ресурсов. Не дожидаясь помощи властей, граждане спасались сами, спешно вывозя имущество. Маленькая армия милиционеров ходила по квартирам, выясняя степень готовности жильцов к отъезду.

К тем, кто потерял в Останкине близких, подход был особым. Они стояли на учете в центре «Медицины катастроф». Опытные врачи пытались оказывать им психологическую помощь, но граждане частенько посылали их. То тут, то там возвышались поленницы бетонных блоков, которым суждено было стать подобием Берлинской стены. Военная и гражданская техника стекалась в Северо-Восточный округ в сопровождении милицейских патрулей. Тягачи, краны, автобусы и грузовики с надписью «Люди» не спеша ползли по основным магистралям, рождая локальные пробки и масштабные заторы. Их обгоняли начальственные иномарки, воем сирен заглушая весенний щебет птиц и урчание пролетающих вертолетов. Заметно прибавилось новеньких карет «скорой помощи» и патрулей внутренних войск. Люди в униформе количеством значительно превосходили немногочисленных, оставшихся в районе жителей Останкино. В воздухе висела колкая нервозность. Она, словно химическое соединение, возникала от соприкосновения неуверенности в благополучном исходе с чувством тотальной беспомощности. Катализатором цепной реакции являлась необъяснимость происходящего.

Все начиналось именно с нее.

Все государственные структуры, от ФСБ до ЖКХ, весьма слаженно производили огромное количество действий. Но так как останкинское уравнение состояло сплошь из неизвестных, непонятно было, а нужна ли вообще эта суета. Очевидными оставались лишь те обывательские ответы, которые лежали на поверхности. Необходима ли эвакуация и изоляция? А как же! Людей надо спасать! Но стоило только копнуть чуть глубже…

А если сразу же после того, как будет установлен последний бетонный блок забора, исчезновения начнутся в Строгине? А если в Воронеже? Одно было ясно. Вся эта кипучая деятельность маскировала беспомощность официальных институтов. Для любого возмущенного налогоплательщика был готов ответ: «Делаем все что можем». И список того, что можем. Крыть налогоплательщику было нечем. По-настоящему правдивый ответ звучал бы так: «Ничего не можем сделать, но все, что можем, — делаем».

Могучая машина власти напоминала боксера, великолепно боксирующего на пустом ринге, при этом регулярно получая по морде из пустоты. А лучшие ученые страны и мира походили на рефери, который лишь обескураженно пожимал плечами, глядя на этот сюр. Матч затягивался, удары из ниоткуда крепчали, случился первый нокдаун. Бой надо было прекращать, а ринг — бетонировать. До финального гонга осталось совсем немного. Неубедительная победа достанется тому, кто раз за разом получает по морде. Больше побеждать некому, ведь на ринге, кроме него, никого. Публика в зале гадает, не случится ли так, что во время награждения боец схлопочет нокаут из пустоты. Единого мнения нет. Но есть такие, кто вполне допускает, что нокаут из пустоты может схлопотать разом весь зал. И даже толстые промоутеры, сидящие в vip-ложе.

Проблема с журналистами из всех развитых стран мира, которые были аккредитованы в столице и собирались снимать первый день эвакуации, выпрыгнула, как черт из табакерки. Их было слишком много. Зная профессиональную беспардонность пишущей братии, в Экстренном штабе справедливо решили, что работники слова могут спровоцировать конфликты. В первую очередь с милицией. Было решено выделить им небольшую резервацию в районе улицы Королева и несколько точек на крышах высотных домов. Полеты вертолетов, принадлежащих телекомпаниям, были запрещены.

Вечером первого мая 2-я отдельная бригада внутренних войск под командованием генерала Масленникова была приведена в полную готовность. А вместе с ними и ОМОН, оперативники МВД, МЧС, инженерные войска, двенадцать подстанций «скорой помощи», три пожарные части. И ФСБ. Хотя… эти всегда готовы. Экстренный штаб работал в круглосуточном режиме, осуществляя координацию. Даже президент с премьером приезжали. Причину исчезновений не установили, никого из пропавших не нашли, фантомы не обнаружили. Зато парализовали движение, сильно мешали работать людям и посеяли панику среди чиновников разного калибра.

А на юго-западе Москвы утром того же дня происходили события куда более значимые, чем вся эта отлично организованная суета с участием спецслужб, тяжелой техники и первых лиц государства. Около 11 часов утра консультант ФСБ по паранормальным явлениям Федор Малаев немного удивленно глядел на дисплей своего мобильника. Аппарат уверял его, что ему звонит Надежда из его группы экстрасенсов.

— Та-а-ак, интересно, — протянул Федя, давя на клавишу приема звонка. — Надя, привет, — поздоровался он.

— Федор, это Надя. Я хочу… то есть у меня тут срочная инфо… нет, не информация, но я знаю, — истерически лепетала она, забыв даже поздороваться. Хоть и была она натурой впечатлительной и склонной к экзальтации, такой Малаев ее никогда не слышал.

— Надя, постой, что случилось? Скажи спокойно самую суть.

— Я точно не знаю… вдруг я не так поняла… — сбивчиво продолжала она.

— Я тебе перезвоню ровно через две минуты, — твердо сказал Федя и отключился. «Двух минут ей не хватит, это точно. Она теперь неделю заикаться будет. Опять, поди, что-то такое учуяла, а что — не знает», — с досадой подумал он. И зашел в кафе, чтобы позавтракать. Усевшись за столик, он набрал Надин номер.

— Федор, сегодня люди пропадут! — решительно выпалил женский голос на другом конце.

— Ну, они и вчера пропадали. Семнадцать голов.

— Нет, другое, другое. И… я… я видела.

— Может, увидимся? И спокойно все обсудим.

— Мы должны предупредить этих… ну, кого надо, Штаб.

— О чем, Надь?

— Что люди исчезнут.

— Надюша, они уже месяц исчезают. Что мы в Штабе скажем? Ты даже мне ничего толком объяснить не можешь. Что ты видела?