Анафем - Нил Стивенсон

— Тут уже гадали, — сказал фраа Джад. — Пустая трата времени, потому что родство — только гипотеза.

— А какого эта штука размера? Кто-нибудь прикинул? — спросил я.

— Я знаю по настройкам телескопа и табулы, — ответил Самманн. — Примерно три мили в поперечнике.

— Давай я избавлю тебя от расчётов, — сказал фраа Крискан, явно забавляясь выражением моего лица. — Если ты хочешь создать искусственную силу тяжести, вращая часть этого корабля…

— Как на старых космических станциях — вроде бубликов — в фантастических спилях?

Крискан поднял брови.

— Я никогда не видел спиля, но да, думаю, мы говорим об одном и том же.

— Простите.

— Пустяки. Если играть в эту игру, тебе нужна примерно такая же сила тяжести, как на Арбе. И если внутри икосаэдра есть что-то такое…

— Примерно так я себе вообразил, — вставил я.

— Скажем, две мили диаметром. Радиус — миля. Чтобы создать силу тяжести, как на Арбе, оно должно совершать примерно один оборот в восемьдесят секунд.

— Звучит правдоподобно. Исполнимо, — сказал я.

— О чём вы? — спросила Корд.

— Можно жить на карусели, которая вертится со скоростью один оборот в полторы минуты?

Она пожала плечами.

— Конечно.

— Вы про то, откуда Двоюродные? — крикнул через плечо Роск. Он не понимал орта, но разбирал некоторые слова и улавливал общий тон разговора.

— Мы решаем, продуктивно ли вообще это обсуждать, — ответил я. Наверное, не стоило выкрикивать такую сложную мысль с заднего сиденья кузовиля, перекрывая голосом дорожный шум.

— В книжках и спилях часто изображаются вселенные, где древняя раса основала в разных звёздных системах колонии, которые потом потеряли друг с другом связь.

Мне показалось, что другие инаки в кузовиле с трудом сдерживают желание заткнуть ему рот.

— Видишь ли, Роск, у нас есть палеонтологическая летопись…

— Которая охватывает миллиарды лет и не согласуется с этой идеей, — признал Роск. Я догадался, что мои соседи по кузовилю уже разбили его гипотезу в пух и прах, но Роску по-прежнему жаль с ней расставаться — его не приучили к граблям Диакса.

Корд подала голос из-под одеяла:

— Мы тут раньше ещё одну идею обсуждали, знаешь, насчёт параллельных вселенных. Но фраа Джад указал, что корабль со всей определённостью в нашей вселенной.

— Вот зануда, — сказал я (на флукском, само собой).

— Ага, — сказала она. — Ваш брат кого угодно достанет своей логичностью. Кстати. Ты видел чертёж?

— Чего?

— Тут его кучу времени обсуждали.

Я нырнул к ней под одеяло. Корд уже научилась увеличивать фрагменты. Она выбрала одну из граней, потом растянула её так, что весь экран заняло примерно такое изображение, только более смазанное и зернистое:

— Ничего себе! — Я снова уменьшил изображение, чтобы понять, где находится чертёж. Он располагался на грани икосаэдра, прилегающей к той, которую мы определили как носовую.

Если корпус корабля состоял из гравия, укреплённого какой-то сеткой, то чертёж был, наподобие мозаики, выложен более тёмными камнями. Можно представить, сколько на него ушло времени и труда!

— Это их эмблема. — Я всего лишь высказал догадку, но никто не возразил. Я снова увеличил изображение и всмотрелся в линии. Передо мной, несомненно, был чертёж — почти наверняка доказательство теоремы Адрахонеса. Такие задачи дают фидам. Я принялся вычленять треугольники, отыскивать прямые углы и другие элементы, на которых можно выстроить доказательство, почти как если бы сидел в калькории и старался найти ответ быстрее Джезри. Любой фид Орифенского храма наверняка бы уже справился, но я изрядно подзабыл планиметрию…

«Минуточку!» — постоянно твердил какой-то внутренний голос.

Я вынырнул из-под одеяла — на этот раз осторожно, чтобы не ослепить Корд.

— Просто жуть, — выговорил я.

— Вот и Лио так же сказал! — крикнул Роск.

— Почему вам кажется, что это жуть? — спросила Корд.

— Пожалуйста, дайте определение часто употребляемому флукскому слову «жуть», — сказал фраа Джад.

Я попытался объяснить тысячелетнику, когда мы говорим «жуть», но орт не очень годится для описания примитивных эмоциональных состояний.

— Интуитивное ощущение сверхъестественного, — предположил фраа Джад, — соединённое с чувством ужаса.

— «Ужас» тут немножко слишком сильное слово, но вообще да.

Теперь надо было ответить на вопрос Корд. Я сделал несколько заходов, и все неудачные. Наконец, поймав на себе взгляд Самманна, я сообразил:

— Самманн — специалист по информации. Общение для него — передача серии знаков.

— Таких, как буквы на амортизаторе? — спросила Корд.

— Вот именно, — сказал я. — Но поскольку у Двоюродных другие буквы и другой язык, любое их сообщение покажется нам шифром. Нам придётся его расшифровать и перевести на свой язык. Двоюродные решили…

— Обойтись без языка, — подсказал Самманн, уставший слушать, как я барахтаюсь.

— Точно! И перешли прямиком к этой картинке.

— Ты думаешь, её поместили туда для нас? — спросила Корд.

— А зачем ещё наносить что-то на внешнюю сторону корабля? Они хотели отметить себя чем-то для нас понятным. И вот тут-то и жуть: они заранее знали, что это мы поймём.

— Я вот не понимаю, — сказала Корд.

— Пока не понимаешь. Но ты знаешь, что это. И мы можем объяснить тебе, что тут изображено, гораздо быстрее, чем расшифровать инопланетный язык. Мне кажется, фраа Джад уже во всём разобрался.

Чуть раньше я заметил у него на коленях листок с чертежом и выкладками, которые он сделал, разбирая логику доказательства.

Логика. Доказательство. У Двоюродных они есть — такие же, как у нас.

В смысле — у нас, живущих в концентах.

Инаки с атомными бомбами!

Бороздящие космос в конценте на атомной тяге, чтобы вступить в контакт со своими собратьями на других планетах…

— Завязывай с этим, Раз! — сказал я себе.

— Да, — сказал фраа Джад, наблюдавший за мои лицом. — Пожалуйста.

— Появились они, — сказал я. — В смысле, Двоюродные. Мирские власти засекли их радарами. Встревожились. Сделали снимки. Увидели это, — я указал на чертёж фраа Джада, — поняли, что тут иначеские дела. Встревожились ещё больше. Узнали, что о корабле известно по меньшей мере одному инаку — фраа Ороло.

— Это я ему сообщил, — произнёс Самманн.

— Что?!

Самманн явно предпочёл бы не входить в подробности, но я настолько неправильно его понял, что деваться было некуда.