История нравов - Эдуард Фукс

Полиция как ангел-хранитель священных прав содержателей домов терпимости — поистине достойный символ нравственного лицемерия!

Глава 6

Развлечения и удовольствия

Если в эпоху абсолютизма развлечения большой массы населения отличались примитивностью, то в буржуазный век они стали весьма дифференцированными, так как, как и все стороны жизни, должны были подчиниться закону экономического развития и потому сделались в высокой степени предметом капиталистической эксплуатации. Так как капитализм требует массового потребления во всех областях, то главной задачей коммерческой эксплуатации общественных развлечений было приобщение к ним масс. Это и сообщило им в XIX в. их специфическую нотку: они демократизировались.

Или, вернее, развлечения снова демократизировались. В эпоху Ренессанса почти все люди знали друг друга, даже когда устраивались публичные праздники, почти все были друг с другом знакомы. Поэтому большинство общественных развлечений было тогда до известной степени не чем иным, как расширенными семейными праздниками. Естественным отсюда последствием было то, что все зрители в большей или меньшей степени становились также и активными участниками предстоявшего развлечения.

В настоящее время друг друга знают лишь немногие. Главнейшие формы развлечений уже не направлены в такой же степени, как прежде, на семью, поэтому люди теперь не связаны при устройстве этих развлечений чувством солидарности.

И вот уже не мы сами создаем себе развлечения, мы предоставляем другим их создавать. Эту обязанность взяло на себя множество капиталистов-предпринимателей. Из участника масса все более превращается в простого зрителя. Таково одно из главных отличий современных массовых удовольствий от прежних приемов развлечений.

Потеряв свой былой интимный и семейный характер, современные развлечения значительно выиграли в другом отношении: качество главнейших общественных увеселений значительно улучшилось. Достаточно вспомнить хотя бы публичные, всем доступные спектакли. Последние стоят ныне на такой высоте, что в сравнении с ними кажется ничтожным все, что предлагалось избранным придворным кругам. Все завоевания науки и техники отданы ныне на служение программе общественных развлечений, подобно тому как они применяются и ко всем остальным областям жизни.

Еще важнее, однако, то обстоятельство, что общественные развлечения стоят в наше время не только в художественном и техническом отношениях несоизмеримо выше, чем прежде, они получили теперь и более импонирующий характер, по крайней мере в одном. Вся наша публичная жизнь насыщена теперь в огромной степени политическими и умственными интересами. Интерес к политике, науке и искусству не является уже, как прежде, побочным занятием — забавы ради — одних только имущих и господствующих классов, а составляет ныне главное содержание образа мыслей и чувств настоящей массы, то есть трудящегося народа. Благодаря именно этой особенности общественные развлечения нашего времени оставили далеко позади себя таковые предыдущих эпох. А это оказало большое влияние также и на формы проявления в них полового элемента.

С одной стороны, исчезли наиболее грубые приемы, а с другой — обнаружились такая концентрация и такая рафинированность, в сравнении с которыми все ранее бывшее в этой области кажется наивным.

Еще в большей степени, чем в XVII и в XVIII вв., в центре публичной жизни стал в буржуазный век ресторан, и даже больше: ресторан, трактир сделались вообще средоточием жизни массы. Произошло это, конечно, отнюдь не потому, что масса, как лгут, закатывая глаза, мудрецы дешевой морали, так огрубела, что потеряла всякий интерес к интимной семейной жизни и чувствует себя хорошо только в чаду трактира за рюмкой водки или за стаканом пива. К сожалению, иные и более трудно преоборимые причины приковывают массы в такой сильной степени к трактиру.

Для семейной жизни нужно иметь и время, и достойное человека жилище. Ни того ни другого в настоящее время нет у большой части пролетариата. Вот почему огромные массы населения ныне безжалостно приговорены к муке ежедневного посещения кабака. Трактир для них — единственное место, предоставляющее им сравнительную свободу движения и, кроме того, позволяющее им хоть на время забыть «идиллию» семейного счастья, складывающуюся для миллионов из усталости, бедности, плохого воздуха, болезней и никогда не прекращающейся заботы. Трактир для них — отдых и развлечение.

Самостоятельный публичный танцзал, разумеется, не изобретение последних дней. В продолжение целых веков во многих странах танцуют каждое воскресенье в трактире: когда-то плясали под звуки одной волынки, скрипки или цитры, потом из них образовалась целая капелла, место которой занимает в настоящее время часто механический граммофон или пронзительный оркестрион.

Танец всегда был самым удачным сводником, и таким он остался и в буржуазный век. Публичные танцевальные вечера в настоящее время в большинстве случаев не что иное, как место публичного разврата. Они потому и посещаются так усердно мужчинами и женщинами, что дают им возможность перебеситься. В 1711 г. англичанин Аддисон поместил в своем «Зрителе» письмо некоего «почтенного купца», приходившего в ужас от тогдашних свободных танцев, во время которых «молодые люди обходились с его дочерью свободно и фамильярно», а она в свою очередь «бесновалась» с ними. Кто знаком с нашими современными танцзалами, тот знает, что и теперь еще здесь господствуют такие же нравы…

С какой сознательной преднамеренностью танец всегда превращается в средство свести оба пола, наглядно доказывает развитие современных танцев. В доказательство того, что и буржуазный век шел в данном случае принципиально по тому же пути и преследовал здесь те же цели, будет достаточно привести и вкратце охарактеризовать главнейшие вновь возникшие типы танцев.

Первым и важнейшим созданием буржуазного века в этой области надо считать немецкий вальс. Следующий специфически новый танец возник в эпоху, когда жажда наслаждений в буржуазии достигла своего апогея, а именно в эпоху Второй империи. Именно эта эпоха изобрела канкан, один из самых диких и бесстыдных танцев, когда-либо придуманных. В сравнении с ним кажутся бледными даже испанские и итальянские народные пляски фанданго и тарантелла, представляющие именно поэтому и более благородные формы танца. Канкан — это переложенная на язык танца непристойность. Именно поэтому он истинный продукт своей эпохи. Она отражается в нем, она живет в нем со всей своей беззастенчивой дикостью, не знавшей ни меры, ни цели для своих вожделений, не знавшей никаких идеалов, разве только один — глумиться и издеваться над всем благородным и чистым.

Как пикантно поднять юбку у красивой женщины! Насколько пикантнее, если красивая женщина делает это сама в порыве разнузданности! И притом для удовольствия не одного, а зараз целой сотни, и не благодаря желанной случайности, а преднамеренно и демонстративно, так что зритель видит решительно все: не только белые, украшенные кружевами нижние юбки, не только красивые чулки, полные икры, кокетливую подвязку, но и кальсоны, обтягивающие крепкие бедра, и в особенности как можно больше тела, голого тела. Самое же пикантное для эротически-разнузданной фантазии, если женщина со сладострастным упоением декольтируется на глазах своего партнера сверху донизу, если она под конец в порыве неистовства совершенно обнажается перед ним, точно говоря ему бесстыднейшими жестами, которые яснее слов: «Смотри! Все это я показываю тебе, потому что ты так любишь это видеть! Да и для меня величайшее удовольствие обнажаться перед тобой, показывать тебе все мои секреты, и вот я не раз, а десятки раз поднимаю юбки. Ногой я касаюсь кончика твоего носа. Я попридерживаю юбки, чтобы они опустились не слишком рано. Я кружусь перед тобой, показываюсь тебе со всех сторон, чтобы ничто от тебя не ускользнуло!» Все это, доведенное до бешенства, — смысл канкана.

Так как канкан был в самом деле лучшим отражением духа времени, то неудивительно, что из среды тогдашних любительниц танцев выходили настоящие канканные гении. Такова была, например, знаменитая танцовщица Ригольбош, описавшая, между прочим, свои ощущения во время пляски: «Для канкана существует один только синоним — бешенство. Ученые утверждают, что канкан изобретен неграми. Это неверно. Негры жестикулируют, но не танцуют канкана. Канкан по существу французский танец и сделается со временем национальным танцем. Он — воплощенная парижская фантазия. Канкан пренебрегает с презрением всем, отзывающимся правилами, правильностью, методичностью… Чтобы уметь танцевать его, надо иметь совершенно особый талант, совершенно исключительный ум. Душа танцующего должна быть такой же фантастичной, как его ноги, так как речь идет не о том, чтобы воспроизвести нечто традиционное, нечто согласованное с правилами. Необходимо изобретать и создавать, и притом создавать в одно мгновение. Правая нога не должна знать, что делает левая. В какой-нибудь момент вы должны быть неизвестно почему мрачны, угрюмы, меланхоличны, чтобы в следующую минуту безумствовать, как менада. В случае надобности необходимо испытать все это одновременно. Необходимо быть и веселой и грустной, равнодушной и страстной. Канкан может быть всем или ничем. Он мир или деревня, трагедия или песенка. Канкан — это бешенство ног».