Альберт Эйнштейн - Владимир Львов

«Я восхищаюсь, — писал Р. А. Милликэн (один из крупнейших физиков текущего столетия), — научной честностью Эйнштейна, величием его души, его готовностью изменить немедленно свою позицию, если окажется, что она непригодна в новых условиях…» В 1937 году, придя к неправильному выводу о невозможности существования так называемых гравитационных волн, он не умолчал об этом, и первое же публичное сообщение на эту тему (состоявшееся после того, как ему указали на ошибку) начал с заявления о своем заблуждении. Когда известный физик, нобелевский лауреат Джеймс Франк пожаловался однажды, что ему тяжело исправлять в печати неточность, вкравшуюся в одну из его работ, Эйнштейн заметил:

— Единственный верный способ не делать ошибок— это не публиковать ничего значительного!

И он рассказал Франку о случае, происшедшем много лет назад на занятиях физического семинара в Берлине. Один из участников этого семинара, известный физико-химик, докладывал о своей новой работе. Прослушав ее содержание, Эйнштейн сказал докладчику:

— Мне жаль, но ваша работа базируется на некоторых идеях, которые я недавно опубликовал, но которые, к сожалению, оказались ошибочными.

Эта реплика вызвала крайнее недовольство у докладчика:

— Имеете ли вы право, — раздраженно воскликнул он, обращаясь к Эйнштейну, — менять внезапно свои идеи вместо того, чтобы исходить из предыдущих публикаций и развивать их дальше?

Улыбаясь, Эйнштейн ответил:

— То есть вы хотите, чтобы я вступил в спор с господом богом и стал доказывать ему, что он действует не в согласии с моими опубликованными идеями!

И этого человека пытались изобразить закоснелым консерватором, цепляющимся на старости лет за свои обветшалые концепции и не желающим видеть новое, что происходит вокруг!

В эти самые трудные на его научном пути годы, отмечает один из виднейших физиков современности Макс Лауэ (тот самый Лауэ, что приезжал когда-то в Швейцарию, чтобы «посмотреть» на молодого Эйнштейна), он проявил не «упрямство», нет, а «необычайное мужество, соединенное с гениальным проницанием в наиболее существенные черты природы», — «то мужество, с которым он продолжает еще не решенную борьбу за обоснование квантовой механики…».

Это мужество было вознаграждено историей еще при жизни Альберта Эйнштейна.

4

В 1951 году новые события изменили ход развития физики.

Тирания «статистико-вероятностной», копенгагенской, школы в зарубежной теории атома была, наконец, сломлена! Тут сыграли определенную роль дискуссии, проведенные на эту тему в Советском Союзе, — дискуссии, показавшие поддержку программы реконструкции основ атомной теории со стороны ряда советских физиков.

Лед тронулся.

Американский талантливый теоретик Дэвид Бом, спасшийся в 1948 году из рук Федерального бюро расследований (вашингтонской политической полиции) и бежавший в Бразилию, опубликовал ряд работ в направлении идей де Бройля и Эйнштейна. Луи де Бройль во Франции, как уже говорилось, нашел решимость порвать с махистской догмой и, вернувшись к исходным пунктам своих трудов 1924–1927 годов, с удвоенной энергией окунулся в работу над детерминистской теорией атома. С де Бройлем пришли его ученики — молодой парижский теоретик, коммунист Жан-Пьер Вижье, Жорж Лошак, Мари Тоннела и другие. В народной Венгрии Иожеф Феньеш, а также Лайош Яноши, один из руководителей Академии наук в Будапеште и физик с мировым именем, в Западной Германии Венцель и Рейнингер, в Японии Такабаяси широким фронтом пошли по пути Эйнштейна на штурм великого синтеза.

Серьезного успеха добился в 1952–1958 годах талантливый Вижье, перешедший к решающему этапу программы синтеза, к переброске моста между общей теорией относительности и теорией атома, между теорией поля и теорией частиц — к углублению механики атома на базе уравнений типа Эйнштейна — Громмера — Инфельда. Ход мысли Вижье был смел и последователен: наряду с двумя ранее известными полями — электромагнитным и гравитационным — вводится третье поле, третья качественная форма материальной непрерывности — «Q-поле», являющееся субстратом дебройлевых волн атома. Эти волны приобретают теперь — в уравнениях Вижье — реальный и материальный характер, распространяясь в физическом Пространстве — Времени. Облекается в плоть и кровь и единство волны и частицы. Эти последние рассматриваются теперь как особые мельчайшие области Q-поля, а закон движения атомных телец связывается с законом движения этих областей. В перспективе исследования в итоге оказывается вывод точного индивидуального закона движения отдельных микрочастиц (и коллективного закона, совпадающего с волновой механикой).

Собравшийся 1 марта 1954 года на марксистско-ленинский философский семинаре в Париже цвет прогрессивной французской науки тепло приветствовал сообщение физика-коммуниста о достигнутых им предварительных результатах.

Здесь были люди разных поколений: старые профессора, работавшие еще с Ланжевеном, и молодежь — ученики его учеников. Семь лет прошло с тех пор, как умер Поль Ланжевен, — здоровье его было подточено в нацистском плену, — и все слушавшие доклад Вижье помнили слова, сказанные великим стариком за несколько месяцев до своей кончины: «Я признаю, что по-настоящему понял историю физики лишь после того, как усвоил основные идеи диалектического материализма». Он умер коммунистом-ленинцем. Все помнили и статью «Памяти Поля Ланжевена», опубликованную тогда, в декабре 1946 года, за подписью Альберта Эйнштейна. «Известие о смерти Ланжевена, — писал Эйнштейн, — нанесло мне самый большой удар среди всех ударов, испытанных в эти роковые годы… Он был одарен необычайной ясностью мысли и прозрением научной истины в наиболее важных ее аспектах. Не одно поколение физико-теоретиков испытало его решающее влияние… Он стремился в то же время содействовать наступлению счастливой жизни для всех людей. Он был убежден в несовершенстве нашего социального и экономического строя…»

Выступавшие в прениях по докладу Вижье подчеркнули тот знаменательный факт, что теоретический труд, вышедший из-под пера молодого физика-коммуниста, следует по конкретно-научному пути, намеченному гением Эйнштейна, и вместе с тем по пути, освещенному светом философской истины, за которую сражался и умер Поль Ланжевен.

Эйнштейн в эти же дни в большом письме, посланном Луи де Бройлю, выразил свою солидарность с парижской школой. Он назвал это письмо своим «завещанием». «Передайте Вижье, что он находится на верном пути», — писал Эйнштейн. «Скажите ему и другим французским товарищам, что я советую им продолжать работу в избранном ими направлении». «Верно то, — говорилось дальше в письме, — что мои французские коллеги в эти последние годы оказались стоящими гораздо ближе ко мне в своих научных взглядах, нежели американские теоретики…»