Соседи (СИ) - Drugogomira

— Извините. Вечер не задался, — буркнул Егор, уже отходя от кассы. — А вам – хорошего.

Воздух!

Выскочив из магазина, тут же содрал намордник, достал новую пачку, судорожно прикурил и обшарил пустынную улицу глазами в поисках малой. У припаркованной у соседнего кафе «Ямахи» её не оказалось, что показалось странным, ведь проторчал он в «Пятёрке» не меньше двадцати минут. За это время можно не только переодеться, но и кофе успеть заказать, и даже выпить его – при должном желании. Покупатели выходили из стеклянных дверей продуктового и спешили с сумками по домам, по проезжей части неслись машины, солнце катилось к горизонту, он не узнавал её в редких прохожих. Оставалось проверить кафе – если её нет на улице, она должна быть там.

В кофейне насчитал троих посетителей, двух скучающих официантов и бармена. Уточнил, выходила ли от них молодая шатенка, получил утвердительный кивок и точное время: десять минут назад. Вышел на улицу, прошелся до ближайшего перекрестка и снова огляделся по сторонам.

Неудивительно, что он не заметил её от магазина: от магазина не просматривался мост через Сходню. Какой-никакой обзор на данное сооружение открывался лишь с Т-образного перекрестка. Малая, крепко обхватив себя руками, стояла спиной к миру, лицом к реке, казалось, совершенно не реагируя на происходящее вокруг. Он и признал-то её с такого расстояния лишь благодаря яркому пятну вместительного рюкзака.

«Женщина, что ты там забыла?» — мелькнуло в голове. Рот открылся, чтобы окрикнуть, и закрылся, зашитый шёпотом интуиции.

Стоило ли перебегать дорогу на красный, чтобы застыть в десятке метров от цели?

Она так и стояла – не двигаясь. Спиной к миру, лицом к реке. В полуметре от парапета, явно не закатом любуясь – закат в противоположной стороне. Стояла и разговаривала: как шевелились губы, видно было издали. Ноги сами понесли ближе, но, не дойдя буквально пары шагов, Егор вновь замер, откликаясь на поворот в его сторону её головы, на плескавшийся в зрачках ужас, на резкий жест рукой, который трактовался однозначно: «Стой, где стоишь».

— Слушай, — призвала малая пустоту, однако звучало её «слушай» слишком лично, чтобы заподозрить, что она действительно общалась с пустотой, — выход в окно – это не выход. Ты же понимаешь…

«Что здесь происходит?..»

— Я не вижу… выхода, — раздавшийся из ниоткуда другой голос ошарашил, потряс, оглушил и заставил двинуться дальше вопреки просьбе оставаться на месте. Со сменой точки обзора удалось разглядеть прислоненную к высокой кованой решетке спину. Прислоненную с обратной её стороны. Вцепившиеся в прутья тонкие белые пальцы. Вцепившиеся с обратной её стороны. Там кто-то сидел, какой-то тощий паренек. Следом настигло липкое осознание, что конкретно здесь происходит, и душа ухнула в пятки. Пытаясь сохранять самообладание, Егор подошел ближе и встал за Улиной спиной. Мозг лихорадочно оценивал обстановку, прикидывая, получится ли незаметно для этого мальца перегнуться через перила, надежно ухватить его хоть за что-нибудь и предотвратить падение.

Нет. Не получится.

Разбиться об воду немногим сложнее, чем о бетон. А глубина тут какая? Метра полтора-два? А на дне что?

Вблизи очень хорошо ощущалось, как Ульяну трясет.

— Сегодня жизнь кажется никчемной, но завтра она обретет новый смысл, и ты будешь дорожить каждой её секундой, — голос дрожал и срывался, но она продолжала лихорадочно искать нужные слова – слова, которые убедят. — Клянусь, чем хочешь, так и будет… Вот увидишь… Дай себе шанс. Дай ей шанс… Она одна… Единственная… Другая не начнется.

Там молчали. Слушали или нет – неясно. Ясно было одно – парню страшно, в своем решении он не уверен и мечется сейчас между «здесь» и «туда». В противном случае всё давно бы кончилось.

— Что у тебя стряслось? — спросил Егор. Тихо – так, чтобы не напугать. Вкладывая в интонацию столько сочувствия, сколько смог в себе наскрести. Что-то там, в нём, оказывается, есть… Удивительно… А он думал, нет там ничего, думал, сопереживать посторонним он не умеет.

— Я… хочу к родным… Я… я их потерял… Всех.

Егор прикрыл ресницы, осознавая сказанное. Чувствуя на себе испуганно-растерянный взгляд васильковых глаз. Он понимал. Он, наверное, как никто, понимал причины, по которым этот парень находился по ту сторону парапета, одной ногой здесь, в этой жизни, другой – фактически уже там. Прошло столько времени, а эта боль всё ещё с ним: притупившаяся, она до сих пор внутри. Пришлось научиться с ней жить, с ней смириться, принять её в себе и приютить. А тогда… Разрешая голове те мысли, он уговаривал себя одуматься. Тогда помогло осознание, что встреча не гарантирована, а ещё – предположение, что пройдет пять лет, и он, если, конечно, верить Владе, все равно будет там. Что ещё его удержало? Понимание, что они бы сильно, очень сильно огорчились.

Рука сама потянулась в карман за телефоном, сама разблокировала, открыла сообщения и скинула Дэну геолокацию. Пальцы сами настучали «МЧС», «мост», «парень прыгнет», что-то ещё вслепую настучали. Может, он не прав. Может, нужно дать человеку право сделать собственный выбор. Лет семнадцать ему, сколько? Возраст страшных, порой чудовищных, ошибок, непонимания и неверия в себя…  Возраст ещё не окрепшей психики, отсутствия складной картины мира, наломанных под горячую руку дров. Сожжённых жизней. Возраст, когда так важно, чтобы рядом был кто-то. Кто-то, кто подставит тебе плечо и не даст упасть, кто-то, кто поможет подняться, если ты всё-таки упал… Важно, чтобы рядом всегда кто-то был. Кто-то близкий. И когда тебе от роду день, и в пять, и в десять, и в семнадцать, и в двадцать пять, и в восемьдесят… Важно знать – ты не один. Ты – здесь – не один.

— И я потерял. Пять лет назад… И тоже, бывало, об этом думал, — проталкивая застрявший в горле ком, негромко произнес Егор. — Но знаешь, что надумал? Что только расстроил бы их очень. Сам посуди. Они в тебя не для того все свои силы вложили, чтобы потом вот так… Они надеялись, что ты проживёшь счастливую жизнь… Они тебе всем сердцем её желали, счастливой жизни. А ещё я думал о том, что не факт, что меня там ждут, что там вообще хоть кто-то есть… На этих облачках. Вот так, да… Так что я все ещё здесь – и, знаешь, не жалею. Тут хоть интересно, а там неизвестно что… Никаких гарантий, что тебя примут с распростертыми объятиями.

Ощущая на себе полный ужаса взгляд, загривком чувствуя взметнувшуюся волну чужого страха, Егор осознавал, что она слышит всё это впервые. Если бы ему там, наверху, оставили выбор, говорить или нет, не услышала бы. Но чувство такое, что выбора нет.

— Девушка права, — продолжил он, чуть помолчав, — новые смыслы со временем и впрямь появляются: находишь их или они сами к тебе приходят. Стучат в твою дверь. И начинаешь дышать. И строить планы. И жить вновь хочется. Просыпаться по утрам. Встречать Новый год. И… Знаешь… Даже смеяться. Искренне.

Чем ещё поддержать этого мальца? Сколько он там говорил? Минуту? Две? Ощущение, что все соки из него за это время выжали – до дна, досуха. Выпотрошили, выскребли до основания. Малец молчал, склонив голову к плечу. «Это чтобы лучше слышать тебя…». Он и впрямь слушал, и впрямь хотел поверить в то, что жизнь не кончена.

А она не кончена. Она не должна кончаться, потому что ты решил сдаться. Когда ей кончаться, она определит без тебя. И, положа руку на сердце, вряд ли в этот момент ты окажешься готов с ней расстаться.

— А для кого-то смысл – это ты. Или станешь… смыслом, — голос у малой дрожал, ей, похоже, тоже тяжело давались слова. — Ведь у тебя точно есть друзья. Может быть, даже девушка… А однажды ты услышишь, как озорно смеется твой ребенок, когда ты щекочешь его пятки, и в эти минуты ты не сможешь оторвать от его солнечного лица глаз. Только представь себе… — выдохнула она, будто сама это всё сейчас проживала. — Говорят, это особенная любовь, точно стоит того, чтобы тут задержаться. Ты найдешь в его чертах черты своих родных, он будет смотреть на тебя их глазами… Они продолжатся в твоем ребенке… Как в той песне{?}[Баста – Сансара]… Помнишь? И ты будешь счастлив… У тебя столько всего впереди… Всё еще впереди! Сколько тебе лет?