Хромые кони - Мик Геррон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пока что, с точки зрения нашей созерцательницы, все идет недурно, но даже с занимаемой ею командной высоты последний этаж здания остается недоступным постороннему взгляду, так как шторки на окнах тут опущены, чтобы тот, кто обитает на этом этаже, мог заниматься своими делишками, не опасаясь соглядатаев.
Вот, в общем-то, и все. Смотреть тут больше не на что, и нашему наблюдателю пора бы уже пойти и заняться чем-нибудь еще. И все-таки она не двигается с места, словно располагает некими высокотехнологичными средствами обзорной разведки, благодаря которым может не просто наблюдать за этими людьми через окна, но и читать мысли, занимающие их в этот момент, и таким образом узнать, что неустанное прочесывание секретных файлов Конторы, поглощающее все рабочее время Родерика Хо, обусловлено его страстным желанием найти ответ на вопрос, ответ на который неизменно ускользает от него, а именно — за какое прегрешение он сослан в Слау-башню, ибо он убежден, что не сделал ничего противозаконного, о чем кому-либо может стать известно. Возможно, он и прав в этой своей убежденности, однако факт остается фактом: он ищет ответ вовсе не там, где следует, ибо изгнанием обязан не каким-то своим деяниям, а просто своему наличию в природе. Потому что Родерик Хо вызывает антипатию у каждого, с кем бы он ни встречался, что является прямым следствием его собственной нимало не скрываемой антипатии в отношении всех окружающих без исключения, и, таким образом, его депортация из Риджентс-Парка была не более чем управленческим эквивалентом нейтрализации досадливого двукрылого посредством мухобойки. И если Хо когда-то суждено прозреть на этот счет, то в основе его озарения будет, наверное, чувство, возникшее у него в забегаловке на Олд-стрит, когда Кэтрин Стэндиш назвала его Родди.
Тем временем этажом выше Мин Харпер и Луиза Гай сидят за одним столом. Если Мин по-прежнему имеет обыкновение охлопывать карманы, проверяя, не обронил ли чего, то эту привычку он теперь держит под контролем; а если Луиза по-прежнему скрипит зубами в стрессовых ситуациях, то либо теперь учится властвовать собою, либо пребывает в состоянии эмоциональной безмятежности. И хотя им с Мином еще многое нужно обсудить, сейчас все их внимание приковано к радиоприемнику, сообщающему о гибели некоего Роберта Хобдена, которого сбил, а затем скрылся с места происшествия неустановленный автомобилист. Звезда Хобдена, понятное дело, угасла давно, однако кончина его все-таки вызвала определенный общественный резонанс, о чем свидетельствует комментарий Питера Джадда — политика, чья звезда восходит сейчас так же уверенно, как некогда закатывалась звезда Хобдена. Джадд имел сказать следующее: что, хотя мировоззрение и взгляды Хобдена, вне всяких сомнений, представляли собой полную ерундистику, его профессиональная деятельность была не без некоторых ярких моментов, а трагическая — да-да, именно трагическая, — так вот, трагическая траектория бытия Хобдена должна послужить имманентным напоминанием об опасности экстремизма, в цвета каких бы флагов он ни рядился. Что же касается его собственных чаяний — раз уж этот вопрос прозвучал, — то он, Питер Джадд, действительно, если потребуется, будет готов оставить свое… мм… орало и принять бразды правления во имя всеобщего благоденствия — незаслуженно подзабытое слово, богатое историческими и культурными реминисценциями, если только слушатели великодушно простят данное отступление…
Оставив неисследованным вопрос о текущей расположенности Гай и Харпера к великодушию, наша наблюдательница теперь переключает внимание на Ривера Картрайта, в одиночестве сидящего в соседнем кабинете. Ривер размышляет над тем, что больше всего на свете Контора любит переписывать историю; этот тезис он мог бы проиллюстрировать сведениями, почерпнутыми из великого множества историй, слышанных им от С. Ч. поздними вечерами, однако самым ярким доказательством этого служит факт отсутствия Сидони Бейкер — отсутствия не просто в этом кабинете, но в официальных документах больницы, где она якобы умерла, каковые документы подверглись такой доскональной стерилизации, словно данная процедура была призвана стать наглядной демонстрацией высочайших стандартов гигиены в учреждениях Национальной службы здравоохранения. И как нет сейчас Сидони тут, так никогда ее не было и там. И вообще, если не принимать во внимание воспоминания Ривера и его коллег, то единственное неопровержимое доказательство ее существования, доступное Риверу, зиждется на заколке, которую он обнаружил у себя в машине и положил на стол Сид. А доказательств того, что ее существование прекратилось, у него не было и вовсе никаких. Благодаря чему он может строить догадки — возможно, вернее будет сказать «притворяться» — о том, что случившееся, как он полагал, с ней — на самом деле никогда не случалось. А еще он думает, как вечером сядет в электричку и поедет в Тонбридж, где навестит деда, и, может быть, даже позвонит матери. А завтра вернется в Слау-башню, где стабильная тоска теперь гарантирована не так прочно, как в те дни, когда первая замглавы Риджентс-Парка еще не была в кармане у Джексона Лэма.
Что же касается самого Лэма, то Лэм, пребывающий в своем обычном экстерьере и в более или менее обычном расположении духа, сейчас занимает положение, которое занимает практически каждое утро, неспешно покачиваясь на стуле, упертом в пол задними ножками, причем амплитуда покачиваний грозит дестабилизацией всей конструкции, и разглядывая пробковую доску, к изнанке которой снова пришпилена его аварийная касса, что так мимолетно побывала в распоряжении Джеда Моди. Конечно, о кассе теперь в курсе Ривер Картрайт, но у Лэма припасены и другие секреты, и главный из них заключается в следующем: каждый оперативник неизбежно становится иудой. Ривер остолбенел бы, услышь он такое, но Лэм знает, что так оно и есть, — каждый оперативник в конце концов становится иудой, втихомолку торгующим собой за ту валюту, которая ему больше по сердцу. Например, среди бывших слабаков Сид Бейкер желала исполнить свой долг, Струан Лой и Кей Уайт хотели получить поблажку, а Джед Моди мечтал вернуться в боевые ряды. Лэм видел измены и посерьезней. Если уж на то пошло, Чарльз Партнер
