Лекции по истории Древней Церкви. Том IV - Василий Болотов

Содержание его известно из послания одного из участников спора, Иннокентия маронийского, к пресвитеру Фоме. {стр. 375} Император распорядился, чтобы со стороны монофиситов выбраны были подготовленные силы и из православных были выделены выдающиеся представители богословия, с каждой стороны по 6 епископов. Со стороны православных Димитрий филиппийский не мог участвовать в диспуте по болезни. Иннокентий маронийский принимал участие, но во главе стоял Ипатий ефесский. Почему константинопольский патриарх не принимал участия, остается неизвестным.

После вступительной речи представителя гражданской власти, было заявлено, что восточные (монофиситы) уже подали императору свое изложение веры. «Да, сказал Ипатий, это исповедание веры переполнено порицаниями и обвинениями против Халкидонского собора, созванного против Евтихия; но состоятельно ли оно? Какого вы мнения об Евтихии?» — Восточные отвечали, что он еретик и даже ересиарх. — «А какого вы мнения о Диоскоре?» — Он православный. — «Каким же образом Диоскор принял Евтихия?» — Евтихий принес покаяние. — «Но Евтихий никакого покаяния приносить, и не думал; следовательно, он был принят нераскаянным. Нужно, чтобы он был принят с соблюдением всех формальностей. Диоскор принял Евтихия и осудил Флавиана. Что же вы думаете по поводу этого?» — Да, это так, отвечали восточные, но ведь это было его временное ослепление. — «Если Евтихий был еретик, спрашивал Ипатий, то Флавиан право ли осудил его?» — Право. — «А право ли Диоскор оправдал его»? — Неправо. — «А если так, то вселенский собор был необходим, чтобы исправить неправо сделанное на соборе Диоскора». — С этим согласились восточные. Нужно заметить, что истые монофиситы — египетские — не признавали в принципе Халкидонского собора. Это потому, что на разбойничьем соборе было постановлено, что кто станет собираться на новый вселенский собор, тому анафема. Таким образом, этот пункт побудил православных доказать монофиситам, что собор Халкидонский имел право сойтись в 451 г. — «В таком случае, спрашивал Ипатий, почему вы порицаете Халкидонский собор?» — Созвание собора было законно, отвечали восточные; но он хорошо начал, да плохо кончил. — Так закончился первый день.

Во второй день Ипатий ефесский повторил вывод первого заседания. Монофиситы и православные продолжали спорить. «Что же худого находите вы в определении Халкидон{стр. 376}ского собора?» спрашивали халкидониты монофиситов. Монофиситы указали три пункта, против которых и возражали Халкидонский собор, говорили они, вводит новшество — учение о двух естествах, выражаясь о Христе: «в двух естествах». Ведь и Кирилл говорил: «из двух естеств», а не «в двух естествах». — «Во всяком новшестве, заметил Ипатий, есть элемент странности (peregrinum, ξενόν τι), но не всякое новшество вредно. Какое же новшество вы усматриваете в учении о двух естествах? Оно ново, или еще и вредно?» — И то и другое, отвечали восточные, потому что несогласно с учением древних отцов, прежде всего Кирилла александрийского, затем Афанасия В., Феликса, Юлия, Григория Чудотворца и Дионисия Ареопагита. — Ипатий отвечал длинным рассуждением о том, что те сочинения последних которые имеют в виду монофиситы, подложны. — Восточные приняли тон оскорбленной невинности, указывая на то, что их обвиняют в подделке и подлоге. — Ипатий отвечал: «не вас, но ваших предшественников — аполлинаристов». Таким образом, все приведенные со стороны восточных более древние авторитеты были отклонены. Здесь в первый раз прямо упоминается о творениях Дионисия Ареопагита. Наилучшие представители от лица всей церкви высказались против них [102].

Тогда восточные возразили: если вам кажутся подложными сочинения других отцов, то, по крайней мере, заявлений самого-то Кирилла вы не можете заподозрить; почему, говорили они, не приняты Халкидонским собором его 12 глав? Ипатий отвечал им, что если они не приняты explicite, то приняты implicite. Но восточные продолжали стоять на своем и снова вопрошали: почему послание с 12 главами, в котором Кирилл ύπόστασις употребляет, как равнозначащее с φύσις, не положено в основание, как краеугольный камень? На это Ипатий отвечал им, что Кирилл в учении о Св. Троице везде различает πρόσωπον или ύπόστασις от φύσις. Что же касается выражения «из двух естеств», то собор не отрицает этого выражения; это выражение употреблял и Флавиан, но Диоскор, однако, осудил его. Восточные про{стр. 377}должали настаивать на том, что они могут представить другие сочинения Кирилла, в которых он говорит о соединении во Христе божества и человечества во едино естество. Ипатий ответил им: «мы признаем то из сочинений Кирилла, что согласно с его синодиками; а что несогласно, того мы не осуждаем, но не следуем тому, как церковным законам».

Затем, они перешли к другому возражению против Халкидонского собора. С 518 г. появился обычай поминовения в диптихах вселенских соборов; в ряду их поминался и Халкидонский собор. Для чего это делается, спрашивали восточные, для соединения или большего разделения? — «Это не новость, отвечал им Ипатий, все отцы, говорил он, сначала поминаемы были отдельно, каждый в своей церкви, теперь же делается общее поминовение». — Но на этом соборе были неправомыслящие, продолжали возражать восточные. — «Это так, отвечал им Ипатий, но ведь и на первом вселенском соборе, как известно, в числе 318 отцов были еретики, однако, из этого не следует, что ради них не должно святой Никейский собор и поминать в диптихах». Если же восточные указывают на Иву эдесского и Феодорита кирского, то это еще не дает основания отрицать собор, так как обвинение против них несправедливо, потому что Ива и Феодорит предали Нестория анафеме. Собор даже строже отнесся к Феодориту, чем сам Кирилл. В конце концов, заседание второго дня окончилось заявлением восточных о том, что вопрос исчерпан, и они убеждены [данными им разъяснениями].

На третьем заседании присутствовали император и патриарх константинопольский Епифаний. На нем оказалось нечто другое. Восточные, как открылось, нашли доступ во дворец императора. Заседание было открыто речью императора. Восточные жаловались на то, что православные не признают формулы: «Един Святыя Троицы пострадал плотию, и одному и тому же принадлежат чудеса и страдания». Епифаний, который удалялся из заседания, к этому времени снова пришел. Ипатий отвечал: «Государь! мы, или, лучше сказать, мать ваша кафолическая и апостольская святая церковь исповедует, что Христос, Един от Св. Троицы, пострадал, и что одному и тому же принадлежат и страдания и чудеса, но одному в смысле лица, а не естества, так как Он пострадал по человечеству, а чудеса творил по божескому естеству».

{стр. 378}

Заседание, начатое в третий день, было продолжено и в четвертый. Император имел надежду и ожидал, что спор этот кончится присоединением монофиситов к православной церкви. Но они отказались от этого, и присоединился только один епископ Филоксен долихский, да несколько человек монахов и клириков.

Осенью 533 г. случилось обстоятельство, очень характерное для обрисовки тогдашнего направления церковных дел. В ноябре произошло землетрясение, правда, не сильное, однако перепугавшее жителей Византии. Все они вышли из своих жилищ и начали петь трисвятое с монофиситской прибавкой «распныйся за ны». Мало того, последовало заявление такого рода: «Юстиниан Август! возьми и сожги томос, изложенный на Халкидонском соборе». Юстиниан, впрочем, этого требования не исполнил, но за то тогда же, в ноябре месяце, последовал указ, в котором император излагал православную веру. Указ этот довольно длинен, но судить о его содержании мы можем на основании Юстиниановой песни «Единородный Сыне и Слове Божий». В этом указе говорится, что одному и тому же Христу принадлежать чудеса и страдания. Но говоря «Един сый Св. Троицы», император в угоду монофиситам не говорит ни одного слова о двух естествах во Христе. Таким образом, хотя томос не был сожжен, но и вероучение Халкидонского собора не было возвещено во всей его полноте.

История свидетельствует, что император Юстиниан и его супруга Феодора, принимая живое участие в церковных спорах этого времени, держались противоположной политики. Факт этот не подлежит сомнению; но может показаться странным, каким образом Феодора могла интересоваться богословскими спорами и принимать в них столь деятельное участие? Ведь её прошлое не благоприятствовало этому. В молодости на это она не имела ни времени, ни охоты. И всего бы естественнее предположить, что, сделавшись императрицей, она примет догматику Юстиниана без дальнейших размышлений. То, разумеется, факт, что как женщина, которой было в чем раскаиваться, она могла порывисто отдаваться делам набожности. Возможное дело, что под старость она могла каяться и могла увлечься направлением монофиситским. Но для покаянных подвигов православие столь же открывало место, как и монофиситство. Представ{стр. 379}ляется наилучшим объяснением то, которое было известно Евагрию и которое отстаивает в Historia arcana Прокопий. Это был полюбовный раздел догматических ролей между венчанными супругами, чтобы отвести глаза своим подданным.