Миры Филипа Фармера. Том 17. Врата времени. Пробуждение Каменного Бога - Филип Фармер

— А теперь все в порядке? — спросил Улисс — Как по твоему, ты сможешь заснуть?

Она кивнула.

— Тогда ступай-ка лучше в свою постель.

Авина на мгновение притихла. Ее тело напряглось у него под рукой.

— Хорошо, мой Повелитель, — еле слышно произнесла она. — Я не хотела тебя обидеть.

— А ты меня и не обидела, — возразил Улисс. Он решил, что не скажет больше ни слова. Не то, чего доброго, размякнет и попросит ее остаться. Он ведь и сам нуждается в утешении.

Авина слезла с его койки и по приставной лесенке забралась на свою. Долго еще Улисс лежал с открытыми глазами — а вокруг стонали, вскрикивали, бормотали во сне измученные и уставшие вуфеа, вагарондиты и алканквибы. Что ждет их завтра? Или скорее сегодня, ведь оно уже наступило.

Словно само время укачивало его в своей колыбели. Время. Никто не понимает, что такое время, никто не может объяснить. Время загадочнее самого Бога. Бога хоть понять можно, Бога представляют себе в человеческом обличье. Но еще никто не понял Времени, его сути и происхождения — а оно идет себе да идет.

Время укачивало его в своей колыбели. Младенец десяти миллионов лет от роду! Может, даже миллиардов... Десять миллионов лет. Ни одно живое существо столько не продержится — а для времени, чем бы оно ни было, это сущие пустяки. Пустяки. Улисс продержался — не прожил — десять миллионов лет. Скоро он умрет. А если умрет — когда умрет, — он все равно что и не родился никогда. Он бы и не родился, случись у какой-нибудь первобытной самки выкидыш за пару миллионов лет до его рождения. Только и всего. Так зачем ему жить? Ему или кому-то другому...

Улисс попытался вычеркнуть из памяти всю эту череду мыслей. Он жив, а для разумных существ подобные философствования бесполезны — хоть и неизбежны. Даже самые неразвитые из человеческих созданий наверняка задумывались о бренности личной жизни и непостижимости ВРЕМЕНИ. Но зацикливаться на подобных мыслях было неврозом. Жизнь сама по себе уже была ответом, вопросом и ответом, живущими в одной шкуре.

Если бы только заснуть...

Улисс проснулся, когда громадная дверь распахнулась и вошедшие нешгаи затопали ножищами. Он позавтракал, принял душ (его люди от душа воздержались) и соскреб ножом свои реденькие усики. Бриться ему приходилось всего лишь раз в три дня, и отнимала у него эта процедура не более минуты. То ли борода росла плохо из-за индейского происхождения Улисса, то ли по какой-то иной причине.

Улисс не стал надевать свою одежду, слишком грязную и рваную, а отдал ее Авине — выстирать и зашить — и надел принесенный рабом килт, засунул нож в боковой карман, обул новые сандалии и вслед за Гушгозом вышел из комнаты. Остальных не приглашали присоединиться — дверь захлопнулась прямо у них перед носом.

Большое четырехэтажное здание было заполнено барельефами и размалевано не менее ярко, чем снаружи. В просторных переходах было очень много людей-рабов и очень мало солдат. Большинство стражников составляли двенадцатифутовые нешгаи в кожаных шлемах, обернутых ярко-алыми тюрбанами. В руках они держали копья величиной с молодые сосенки и щиты, на которых был изображен «X» внутри разорванного круга. При виде Гушгоза стражники подтянулись и отдали ему честь, громко стукнув тупыми концами копий в мраморный пол.

Гушгоз провел Улисса через множество залов, поднялся с ним вверх на два пролета по винтовой лестнице с перилами, украшенными изысканной резьбой, и пошел дальше по коридорам, которые заканчивались гигантскими залами с массивной мебелью, усыпанной драгоценными камнями, и раскрашенными статуями, также покрытыми драгоценностями. Там Улисс узрел множество нешгайских самок. Рост их достигал восьми-девяти футов, и у них не было даже намека на бивни. На самках были все те же килты и длинные серьги с самоцветами. Кое-кто пристроил колечки себе в хобот или навел по его бокам татуировку. Груди у них свисали до живота. Как у всех известных Улиссу разумных существ, груди у них были полностью развиты независимо от того, выкормила самка детеныша или нет. От них исходил мощный приятный запах, а лица молодых самок были еще и подкрашены.

Наконец они остановились перед резной дверью красного дерева, изукрашенной самыми разными фигурками и символами. Стражники отсалютовали Гушгозу, один из них отпер дверь, и Улисса ввели в комнату величиной с небольшую пещеру, сплошь уставленную книжными полками. Напротив огромного стола с креслом стояли несколько стульев. За столом сидел нешгай в очках без оправы и высоком бумажном коническом колпаке со множеством всяких символов.

Это был Шегниф, Великий Визирь.

Минуту спустя офицер ввел в комнату Глиха. Тот скалил зубы — частично он наслаждался тем, что у него развязаны крылья. Но частично он скалился, предвкушая унижение — и, что хуже всего, для Улисса.

Шегниф задал Улиссу несколько вопросов глубоким и густым даже для громкогласных нешгаев голосом. Улисс отвечал правдиво, не колеблясь. По большей части гостя спрашивали о его имени, откуда он прибыл, где живут такие, как он, и т. п. Но когда он сказал, что прибыл из другого времени, возможно, десяти миллионов лет назад, что его «разморозил» удар молнии и что он прошел через Дерево, то Шегнифа, казалось, самого хватило ударом молнии. Глиху его реакция явно не понравилась; он перестал ухмыляться и начал топтаться на своих огромных костлявых ступнях.

В течение долгого времени тишину нарушало лишь урчание в брюхе троих нешгаев. Наконец Шегниф снял огромные очки и протер их тряпочкой размером с хороший коврик. Потом водрузил их на нос, перегнулся через стол и уставился на сидящего перед ним человека.

— Или ты лжец, — произнес Шегниф, — или шпион Дерева. Или, что тоже не исключено, ты говоришь правду.

Он повернулся к Глиху:

— Скажи-ка мне, крылан, — он говорит правду?

Глих словно усох. Он переводил взгляд с Улисса на Шегнифа и явно пытался решить — объявить Улисса лжецом или сказать, что его рассказ правдив. Бэтмен был бы только рад дискредитировать человека, но если его попытка провалится, он дискредитирует только себя. Может, утрата доверия нешгаев грозит ему смертью — иначе почему он весь покрылся потом в такое прохладное утро?

— Ну? — настаивал Шегниф.

У Глиха имелись все преимущества — ведь он был знаком Шегнифу. С другой стороны, Шегниф мог уже начать подозревать Глиха и его сородичей.

Слова о «шпионе Дерева» означали, что Шегниф считает Дерево разумным существом, да вдобавок враждебным. Если так, он должен иметь представление об истинных движущих мотивах Глиха — ведь он должен знать, что крыланы живут на Дереве! Хотя знает ли это Шегниф? Дхулулихи могли сказать ему, что живут по другую сторону Дерева, и он не смог бы их проверить. Во всяком случае, до появления Улисса.