Любовник - Авраам Иехошуа

– Нет, спасибо.

Почему-то я был уверен, что найду машину. У меня не было никаких сомнений. Не понимаю, откуда взялась во мне эта непоколебимая уверенность. Я заплатил и вышел. Чувствую себя совсем обессиленным. Не сплю с двух ночи, да и волнение высасывает из меня силы. Жаркий день в Иерусалиме, я брожу по узким и грязным переулкам, а в голове туман. Решил поискать в гаражах – может быть, отдали машину в починку. Есть там несколько маленьких гаражей, вернее, магазины, превращенные в гаражи, а если быть точным – мастерские, где чинят плиты, детские коляски, велосипеды, машина тоже стояла в одном из них, а рядом с ней – механик, религиозный с длинными пейсами, стоит и спорит с кем-то. Я подошел поближе, чтобы посмотреть, не спрятан ли там «моррис» под остатками ржавого железа.

– Вы что-то ищете?..

Я ничего не ответил, вышел, продолжаю свой путь.

Иду, еле передвигая отяжелевшие ноги. Я, конечно, выделялся в этом средоточии религиозных – со своей огромной лохматой бородой, в грязной рабочей одежде, с непокрытой головой, еще немного, и стал бы привлекать внимание. Я решил уйти отсюда, поискать на соседних улицах, и не заметил, как ноги понесли меня в направлении Старого города вместе с потоком людей, зажавших меня со всех сторон. Казалось бы, я уже разучился ходить, ан нет, шагаю и шагаю, иду следом за религиозными, никогда не думал, что их так много, старых и молодых. Черная река несет меня по переулкам. Иногда мне просто необходимо передохнуть, и я прислоняюсь к стене в какой-нибудь нише, смотрю прямо им в глаза, настойчиво рассматриваю, но их это не трогает, отвечают мне пустым высокомерным взглядом, быстро проходят мимо.

В конце концов я оказался на площади перед Стеной плача. С тех пор как я был здесь в последний раз, место изменилось. Все вокруг белое. Солнце нещадно палит. Я приблизился к огромным камням. Кто-то остановил меня и сунул мне в руку черную ермолку из бумаги. Я подошел и встал у самой стены. Просто так. Заглядываю в щели. К моим ногам падает записка. Я поднимаю и читаю. Мольба о возвращении изменившего мужа. Я кладу ее в карман. Обалдел от жары, а вокруг гомон молящейся толпы. Кто-то начинает рыдать, кто-то кричит. Вдруг у меня появляется дикая мысль – религиозные убили его и забрали машину. Я отхожу от стены, легкая ермолка все еще покрывает мою голову, прокладываю себе путь через идущую навстречу огромную толпу. Добираюсь до Нового города, разыскиваю телефон-автомат и звоню Асе.

– Я в Иерусалиме.

– Нашел его?

Сразу же, не задавая лишних вопросов; сердце мое сжалось.

– Еще нет. Но мне кажется, что я напал на след.

– Ты хочешь, чтобы я приехала?..

– Нет… пока нет…

Я снова вернулся в религиозный квартал, прочесываю улицы, захватывая все новые. Там определенно происходит что-то особенное, магазины закрываются, люди ходят в матерчатой обуви. Как будто праздник, но это не праздник. Под вечер я снова оказался около маленького ресторанчика. Захожу. Никого нет. Столы чистые, на них перевернутые стулья. Сажусь за один из столов. Хозяин появляется из внутренней двери. Удивляется, завидев меня.

– До сих пор не нашли его?

– Нет…

Он молчит, как будто смущен.

– Нельзя ли получить такой же обед…

Он колеблется, смотрит на часы, идет на кухню и приносит полную тарелку и кусок хлеба, я начинаю есть, почти сплю, голова моя опускается на стол. Он тормошит меня.

– Господин, надо спешить, пока не начался пост…

– Пост?

– Девятое ава[56] завтра… надо торопиться…

– Девятое ава? Завтра?

– Господин забыл?..

– Да, забыл…

– Заставили его забыть…

Я дотрагиваюсь до головы, на ней ермолка, прилипла к голове, я снимаю ее, потом снова надеваю, продолжаю есть, но глаза мои опять закрываются. Такой дикой усталости я давно не испытывал.

– Господин хочет спать… – слышу я его голос.

Выяснилось, что он готов предоставить мне ночлег. Я поднялся наверх. Было шесть часов, день клонился к вечеру. В доме полно золотоволосых детей, он освободил от них одну из комнат и впустил туда меня, пошел за чистой простыней, но я сразу же упал на кровать, не сняв одежды, лежу на истрепанном шелковом покрывале. Он хотел поднять меня, слегка толкнул, но я даже не пошевелился.

Я заснул посреди дня каким-то некрепким, тревожным сном, слышу шум улицы, болтовню детей, вижу, как темнеет. Из соседней синагоги доносятся звуки траурной молитвы.

Около полуночи я проснулся. В доме горит маленькая лампочка. Разговаривают люди, голоса детей. Я выхожу в коридор, одежда моя помята. Молодая миловидная женщина спокойно сидит на полу, в ее руках книга, она шепотом произносит траурную молитву. Продолжая молиться, показывает мне, где ванная, я открыл кран, попил воды.

Муж ее, наверно, в синагоге. Я постоял в темной прихожей, жду, пока она кончит молиться. Но она не поднимает головы от книги. Я вынимаю сто лир, захожу в комнату, кладу их на комод, она отрицательно качает головой, как бы говоря – не надо. Я говорю шепотом: «Дайте кому-нибудь, кто нуждается» – и выхожу.

Продолжаю поиски, сейчас мне гораздо лучше. По улицам снуют религиозные, от одной синагоги к другой. Я обратил внимание, что в их движениях постоянно присутствует какая-то нервозность. Снова я прочесываю улицы, очень тщательно, осматриваю машины. Странно, с чего я был так уверен, что найду его, все эти поиски отдают каким-то сумасшествием.

Около трех утра все затихло. Из молелен уже не слышны голоса, на улицах ни души. Я захожу во дворы домов, во внутренние дворы больших ешив, осматриваю машину за машиной. В четыре часа я нашел ее. Стоит в углу. Мотор еще теплый, наверно, недавно машина вернулась из поездки. Переднего крыла не хватает. Я соскреб ногтями немного краски с одной из дверей. В свете ясной ночи сразу же блеснула изначальная голубизна. Внутри лежала черная шляпа и несколько газет. Я вытащил из кармана маленькую отвертку и взломал окно, ищу более определенные признаки его присутствия. Но ничего не обнаружил. Счетчик показывает, что машина прошла за это время много тысяч километров. Найдя укрытие напротив, я устроился там и стал ждать.

Когда забрезжил рассвет, религиозные снова потянулись из своих домов. Из синагог понеслось грустное монотонное пение. Тихо зазвонили церковные колокола. В полшестого вышла группа весело болтающих молодых парней и собралась около «морриса». Через несколько минут появился человек с длинными пейсами и сигаретой в углу рта, остановился около машины и ощупал место, где раньше было крыло.

Любовник, превратившийся во что-то, совсем не похожее на любовника…

Я вышел из укрытия и направился к нему. Он заметил меня, грустно улыбнулся, как бы извиняясь. Я всматриваюсь в другое лицо, в черные пейсы. Он очень растолстел, мягкий живот навис над поясом.