Избранные произведения - Осаму Дадзай

После того как женщине пересадили кроличьи глаза и она увидела мир во всем его сияющем многообразии, эти кроличьи глаза сделались для нее самым главным в жизни, основным предметом ее беспокойства, поэтому естественно, что она стала ненавидеть и бояться охотников, о которых и раньше слышала как о главных врагах заячьего племени и старалась их избегать. Дело вовсе не в том, что кроличьи глаза превратили ее в крольчиху, нет — она превратилась в нее сама, по собственной воле, из безмерной любви к своим кроличьим глазам. Мне кажется, что женщины вообще склонны к подобным физиологическим извращениям. Иначе они не относились бы так спокойно к вопросу о скотоложстве.

Вот вам еще пример. Одна ученица школы английского языка, только потому, что хотела научиться правильно выговаривать звук «л», два раза в неделю обязательно ела жареный говяжий язык. Дело в том, что европейцы произносят этот звук так легко и точно скорее всего потому, что издавна питаются мясом. Ели они говядину, ели, и вот, в конце концов, говяжьи клетки незаметно срослись с человечьими, и в результате языки у них стали такими же длинными, как коровьи. Вот наша девушка и рассудила, что если она хотя бы дважды в неделю будет есть жаркое из языка, то научится правильно выговаривать звук «л». Очевидно, ей показалось, что есть говяжий язык гораздо эффективнее, чем есть просто говядину. Но что самое удивительное — за сравнительно короткое время ее язык действительно удлинился, и она стала произносить звук «л» точно так же, как его произносят европейцы. Мне самому не посчастливилось быть знакомым с этой героической женщиной, поэтому, сообщая вам об этом явлении, я испытываю некоторое смущение, но я глубоко убежден, что такое вполне возможно. Способность женских клеток к уподоблению воистину поразительна. Я знал одну мадам, которая моментально начинала врать, как только надевала лисий воротник. В обычное время это была очень скромная, тихая женщина, но стоило ей надеть лисий воротник и выйти в нем из дому, как она превращалась в коварную обманщицу. Причем сами лисицы, во всяком случае те, которых я видел в зоопарке, вовсе не выглядят столь уж порочными и коварными. Наоборот, это очень робкие и скромные животные. Так что нечего возводить на них поклеп, приписывая им умение морочить людей и в кого-то там превращаться. Если бы они действительно это умели, им не пришлось бы влачить жалкое, унылое существование в тесных клетках. Что бы им стоило тогда превратиться, к примеру, в ящериц и благополучно выскользнуть на волю? Но они этого не могут, а значит никакие они не оборотни, и считаются таковыми только в результате какого-то страшного недоразумения. Вот и наша мадам, вероятно, слепо верила, что лисы для того и созданы, чтобы водить людей за нос, поэтому, укутав шею лисьим воротником, каждый раз начинала вдохновенно врать, причем, никакого особого удовольствия, судя по всему, не получала. Ее это скорее утомляло. Позволю себе заметить, что и здесь не лиса заставляет женщину врать, а сама женщина, исходя из своего предвзятого представления о лисицах, невольно старается ему соответствовать. То есть происходит примерно то же, что и в предыдущем случае. Кроличьи глаза не только не боятся охотников, они вообще не подозревают об их существовании, страх же культивируется самой женщиной. То же самое мы имеем и во втором случае — надевая лисий мех, женщина становится коварной обманщицей, несмотря на то, что это вовсе не в характере лисицы. Словом, одна и та же психология. В первом случае бывшая слепая превращается в кролика, причем кролика, созданного исключительно ее собственным воображением. Во-втором — мадам, надевая лисий мех, становится куда большей лисицей, чем настоящая. Причем обеих это ничуть не волнует. Между тем это выходит за рамки всякого здравого смысла. Примеры эти свидетельствуют о необыкновенной чувствительности женской кожи, чувствительности, способной в любой момент привести к необратимым последствиям. Говорят, одна киноактриса, желая, чтобы у нее была более белая кожа, с превеликим усердием поглощает сасими из кальмара. Эта глупая женщина слепо верит в то, что, если будет питаться одними кальмарами, клетки кальмара ассимилируют клетки ее кожи, обеспечив ей нежность и прозрачную белизну. Однако, что самое неприятное, она, как мне говорили, вполне преуспела в этом своем начинании. От такого просто ум за разум заходит. Остается только пожалеть несчастных женщин.

Женщины могут становиться кем угодно. В какой-то стране, не помню, в какой именно, есть такая легенда. Жена смотрителя маяка где-то на севере, связав себе из пуха разбившейся о маяк чайки маленький белый жилетик, стала надевать его под платье, и что бы вы думали — эта славная, тихая женщина вдруг потеряла покой, в ее характере появилась неприятная взбалмошность, неуравновешенность, она вступила в постыдную связь с помощником мужа, а кончилось все это тем, что однажды зимней ночью она взобралась на самый верх маяка, раскинула руки, словно чайка крылья, и бросилась в страшную, дробящую камни пучину. Эта женщина тоже превратилась в скорбную чайку только потому, что сама этого хотела. Трагическая история. В Японии издавна рассказывают легенды о кошках, которые вдруг превращаются в старух и переворачивают в доме все вверх ногами. Боюсь, что и здесь мы имеем дело с тем же самым явлением: вовсе не кошки оборачиваются в старух, а сами старухи, лишившись рассудка, становятся кошками! Жуткое зрелище! Говорят, стоит дотронуться до такой старухи, и она начинает прядать ушами, совсем как кошка. Что же до их якобы особой любви к молоку и мышам, скорее всего это преувеличение.

Женские клетки действительно могут очень легко превращаться в клетки разных животных. Боюсь, что я уже навел на вас тоску своими историями, но все-таки расскажу еще одну. В последнее время я часто размышляю о сиренах. Они традиционно бывают только женского пола. Я во всяком случае никогда не слышал о сиренах-мужчинах. Все сирены — обязательно женщины. И именно в этом я вижу ключ к разгадке. Мне кажется, дело обстояло так: однажды вечером некая женщина, пожадничав и забыв о воздержанности, съела целиком огромную мерзкую рыбину, и потом образ этой рыбы почему-то не выходил у нее из головы. А когда женщина что-то заберет себе в голову — это первый признак того, что начался процесс изменения ее клеток. Скорость этого процесса все нарастала, вот уже женщина страстно полюбила морской берег, и однажды босая выбежала из дома и бросилась в море. На ногах у нее высыпали чешуйки, извиваясь, она плыла вперед все дальше, дальше, и готово — перед нами диковинное существо — сирена. Почему-то мне кажется, что все происходило именно в таком порядке. Ведь благодаря солидному слою подкожного жира все женщины легко держатся на воде и, как правило, хорошо плавают…

Мораль: женщинам не следует забывать о воздержанности.

Не ради развлечения

перевод Т. Соколовой-Делюсиной

Под вечер, истерзанный мыслями о будущем, содрогаясь от ужаса и отчаяния, я выхожу из своей квартиры и, волоча за собой трость, бреду по направлению к парку Уэно. Стоит сентябрь, конец сентября. Мое белое домашнее кимоно не соответствует сезону, и я остро ощущаю себя нелепым белым пятном, разрывающим ночной мрак. От этого становится еще тоскливее, еще более постылой представляется жизнь.

Бесстыдный ветер, сминающий и разглаживающий воду в пруду, обдает теплом и приносит запах грязи; отцветшие лотосы, сгнивая, превращаются в ужасающие, уродливые трупы; люди в поисках вечерней прохлады движутся сплошным потоком — тупые и темные изнуренные лица. Кажется, что наступил конец света.

Вот и вокзал Уэно, его принято считать лучшим на Востоке. Здесь снуют бесконечные черные толпы. Толпы неудачников. Да, неудачников, в этом я уверен. Недаром вокзал называют дьявольскими воротами. Через них жители деревень вступают в город, он поглощает их, рвет на части, а потом, кутая в лохмотья искалеченную плоть, они снова проходят через эти ворота и возвращаются в деревню. Все это известно заранее. Сидя на скамье в зале ожидания, смотрю на них, усмехаясь. Всякие предостережения тщетны. Да разве не предупреждали их о том, что бессмысленно рассчитывать на успех в Токио? И вот совершенно потерявшие рассудок парни и девушки, почтенные отцы семейств бездумно сидят на скамьях и, тупо тараща мутные глаза, вглядываются — но во что? Быть может, пытаются уловить прекрасные цветы, возникающие из воздуха? Предо мной — словно в калейдоскопе — лица, лица, незамысловатые картины чужих судеб и поражений.

Поднимаюсь и спешу прочь из зала ожидания. Иду к входу на перрон. К платформе только что подошел семичасовой скорый, и черные муравьи, суетясь и толкая друг друга, стремглав несутся вперед, схватываясь в смертельной схватке. В руках у них — чемоданы. Кое у кого — корзины. О, а вот и мешки «син-гэн бакуро» — не думал, что они еще существуют. Сразу пахнуло родиной.