Собрание сочинений - Джером Сэлинджер

Зуи пристально глянул на нее, потом улыбнулся и, отвернувшись, обозрел в зеркале свою щетину.

Наблюдая за ним, миссис Гласс вздохнула. Нагнулась и растерла окурок о край металлической мусорной корзины изнутри. Почти сразу же закурила снова и произнесла — с большим нажимом:

— В общем, твоя сестра говорит, что он блестящий мальчик. Лейн.

— Это в ней женское говорит, дружок, — ответил Зуи. — Я знаю этот голос. Ох как же этот голос мне знаком! — С лица и горла у него уже исчезли последние следы пены. Одной рукой он критически ощупал шею, затем взял помазок и стал опять намыливать стратегические участки. — Ладно, и что Лейн имел сказать по телефону? — спросил он. — Что же стоит за кручиною Фрэнни, по версии Лейна?

Не вставая, миссис Гласс живо подалась вперед и ответила:

— Ну, Лейн утверждает, что все это — все эти глупости вообще — из-за той книжульки, которая все время при ней. Ты знаешь. Та книжица, которую она вчера весь день читала и таскала с собой, куда бы ни…

— Я знаю эту книжку. Продолжай.

— Ну, он говорит, Лейн, что это ужасно набожная книжка, фанатическая и все такое, и что Фрэнни ее взяла в библиотеке колледжа, а теперь думает, что, наверно… — Миссис Гласс умолкла. Зуи повернулся к ней с отчасти даже угрожающим вниманием. — Что такое? — спросила она.

— Где, он говорит, она ее взяла?

— В библиотеке. В колледже. А что?

Зуи покачал головой и снова отвернулся к раковине. Отложил помазок и открыл аптечку.

— Да в чем дело? — вопросила миссис Гласс. — Что не так? Почему такой взгляд, юноша?

Зуи не отвечал, пока не распечатал новую упаковку лезвий. Затем, отковыривая старое, сказал:

— Ты такая дура, Бесси. — И со щелчком снял лезвие.

— Почему это я дура? Кстати сказать, новое лезвие ты только вчера ставил.

Зуи с непроницаемой физиономией вправил в бритву новое лезвие и приступил ко второй проходке.

— Я задала тебе вопрос, юноша. Почему я дура? Она что, не брала эту книжку в библиотеке колледжа?

— Нет, Бесси, не брала, — ответил, не прерывая бритья Зуи. — Эта книжка называется «Странник продолжает путь» — и это окончание другой книжки, которая называется «Путь странника», ее она тоже везде таскает с собой, и обе эти книжки она взяла из прежней комнаты Симора и Дружка, где обе валялись на столе Симора, сколько я себя помню. Господи боже всемогущий.

— Ну и нечего меня поэтому оскорблять! Это что — такой ужас думать, что она могла их взять в библиотеке и просто принести…

— Да! Это ужас. Ужас в том, что обе книжки валялись на столе у Симора много лет. Это угнетает.

В голосе миссис Гласс послышалась неожиданная, исключительно невоинственная нота.

— Ты же знаешь, я не захожу в ту комнату без нужды, — сказала она. — Я не смотрю на старье… на вещи Симора.

Зуи быстро поправился:

— Ладно, извини. — Не глядя на нее, он стащил с плеч полотенце и стер с лица остатки пены, хоть и не довершил второй проходки бритвой. — Давай об этом пока не будем, — сказал он и швырнул полотенце на батарею; оно упало на титульную страницу рукописи про Рика и Тину. Зуи раскрутил бритву и подержал под холодным краном.

Извинение было искренним, и миссис Гласс это знала, но, очевидно, не могла не воспользоваться эдаким преимуществом, быть может — ввиду его редкости.

— Ты недобрый, — сказала она, глядя, как он споласкивает бритву. — Ты совсем не добрый, Зуи. Ты уже достаточно взрослый, мог бы, по крайней мере, стремиться хоть к какой-то доброте, когда тебе хочется быть гадким. По крайней мере, Дружок, когда ему… — Она одновременно вдохнула и вздрогнула, когда бритва Зуи — вместе с новым лезвием и всем остальным — звонко брякнулась в корзину.

Вполне вероятно, что Зуи не собирался метать бритву в корзину, а просто опустил левую руку с такой внезапностью и силой, что бритва ускользнула. Как бы то ни было, он явно не собирался рукой бить об край раковины так, чтоб заболело запястье.

— Дружок, Дружок, Дружок, — сказал он. — Симор, Симор, Симор. — Он уже повернулся к матери, которую падение бритвы застало врасплох и встревожило, но вообще-то не испугало. — Меня так тошнит от этих имен, что хоть глотку себе режь. — Он побледнел, но лицо его оставалось почти бесстрастным. — Весь этот проклятый дом просто смердит призраками. Я не против, чтобы меня преследовал мертвый призрак, но черт возьми, я просто ненавижу, когда от меня не отлипает полумертвый. Господи, только бы Дружок наконец решился. Он делает все, что делал Симор, — или хоть пытается. Покончил бы, к чертовой матери, с собой да и покончил бы с этим.

Миссис Гласс моргнула — всего раз, — и Зуи моментально отвернулся. Наклонился и выудил бритву из корзины.

— Мы оба — чучела, Фрэнни и я, — провозгласил он, выпрямляясь. — Я двадцатипятилетнее чучело, а она двадцатилетнее чучелко, и виноваты два этих ублюдка. — Он положил бритву на край, но та непокорно скользнула в раковину. Зуи схватил ее и больше из пальцев не выпускал. — В случае Фрэнни симптомы немножко замедленнее, но она тоже чучело, и ты этого не забывай. Клянусь тебе, я б их убил и глазом не моргнул. Великие учителя. Освободители великие. Господи боже. Я даже сесть пообедать с человеком уже не могу, приличную беседу поддержать. Мне или сразу скучно, или я пускаюсь проповедовать, так что если б у этого сукина сына осталось хоть чуточку здравого смысла, он бы тут же разломал стул о мою голову. — Зуи распахнул аптечку. Довольно пустым взором оглядывал ее несколько секунд, словно забыл, чего ради открывал, затем положил невысохшую бритву на полку.

Миссис Гласс сидела очень тихо — наблюдала, — и окурок догорал у нее в пальцах. Она смотрела, как Зуи закрутил колпачок на тюбике крема. Резьбу он нащупал с некоторым трудом.

— Не то чтобы это кого-то интересовало, но я даже пожрать не могу до сих пор, чтобы сначала себе под нос не пробурчать Четыре Великих Обета,[192] — и спорим, Фрэнни тоже. Они нас вымуштровали, черт бы их драл, с такой…

— Четыре великие что? — перебила миссис Гласс — впрочем, осторожно.

Зуи оперся о края раковины и чуточку подался грудью вперед, уставив глаза на общий эмалированный задник. Несмотря на всю хрупкость его телосложения, в тот миг он, судя по виду, был готов и способен вогнать раковину прямо в пол.

— Четыре Великих Обета, — повторил он и злобно прикрыл глаза. — «Сколь ни бесчисленны существа, клянусь их спасать; сколь ни безграничны страсти, клянусь их обуздывать; сколь ни безмерны дхармы,[193] клянусь ими овладеть; сколь ни бесподобна Будцовость, клянусь ее достичь». Эге-гей, команда. Я знаю, что могу. Запишите меня, тренер. — Глаза его не открылись. — Господи, я бормотал это себе под нос что ни день, с десяти лет. Я не могу есть, пока этого не скажу. Попробовал однажды пропустить, когда обедал с Лесажем. И чуть не подавился ракушкой. — Он открыл глаза, нахмурился, но странной позы своей не изменил. — Бесси, давай-ка ты теперь отсюда уберешься? — спросил он. — Я не шучу. Дай мне, пожалуйста, закончить эти дурацкие омовения в покое. — Глаза его снова закрылись, и он, похоже, еще раз изготовился вогнать раковину в пол. Голова его слегка клонилась книзу, но кровь от лица по большей части отхлынула.

— Хоть бы ты женился, — вдруг с тоской сказала миссис Гласс.

Все их семейство — Зуи, разумеется, не в последнюю очередь — было знакомо с такого рода нелогичными высказываниями миссис Гласс. Лучше всего, изумительнее всего они расцветали именно посреди эмоциональных приступов нынешнего сорта. Однако на сей раз Зуи это высказывание застало врасплох. Он как-то взорвался — главным образом, через нос — то ли хохотом, то ли тем, что хохоту обратно. Миссис Гласс быстро и встревоженно подалась вперед — проверить, что это было. Оказалось, хохот — более-менее, — и она, успокоившись, откинулась назад снова.

— Да, хотелось бы, — с нажимом произнесла она. — Почему ты не женишься?

Ослабив хватку на раковине, Зуи вытащил из заднего кармана сложенный льняной платок, взмахнул, разворачивая, и высморкался — раз, другой, третий. Убрал платок обратно со словами:

— Слишком люблю кататься на поездах. А если женишься, у окошка сидеть уже не придется.

— Это не причина!

— Это идеальная причина. Уходи, Бесси. Оставь меня в покое. Сходила бы на лифте прокатилась — все радость. Ты себе в конце концов пальцы обожжешь, если не выкинешь этот свой чертов окурок.

Миссис Гласс вновь затушила сигарету о стенку мусорной корзины. Затем некоторое время посидела тихо — даже не тянулась за сигаретами и спичками. Посмотрела, как Зуи взял с полки расческу и заново прочертил на голове пробор.