Звезда перед рассветом - Екатерина Мурашова

– Ну в этих хлопотах Марыська себя, я уверена, не забыла…

За разговором вышли за порог церкви, на крыльцо, спустились по деревянным ступеням. Илья Кондратьевич механически переставлял ноги и вроде бы не до конца понимал, куда и с кем идет.

Раздухарившееся к полудню весеннее солнце растопило лед в лужах, разбросало по небу легкие белые облачка, приласкало набухшие соком ветки деревьев.

Тонконогая девочка сорвала с темно-пепельных волос легкую шапочку и побежала к крыльцу:

– Мама, Катиш, дедушка Илья! Идите, идите сюда скорее, а то он совсем улетит! Да вот же он, вот, какой огромный! Дедушка Илья, смотрите, он к вам полетел!

Капочка подпрыгивала от нетерпения, а Илья внезапно вздрогнул всем телом, с силой, неожиданной в высохшем теле, вырвал свою руку у Катиш, остановился как вкопанный и прошептал:

– Майский жук! Наташенька… Наталья Александровна…

Катиш обескуражено взглянула на Люшу, но та и сама ничего не понимала (история с майским жуком и вообще история любви крепостного художника Ильи Сорокина и аристократки Натальи Мурановой подробно описывается в книге «Танец с огнем» – прим. авт.):

– Илья Кондратьевич, это не Наталья, это Капитолина Александровна, наша с Александром Кантакузиным дочь. Вы ж ее знаете…

– Наташенька с майским жуком… Портрет пропал, ива над разливами… надо снова написать, пока весна…

– Надо, Илья, непременно надо! – Катиш, привычная к кульбитам стариковского сознания, сориентировалась быстрее Люши. – Вот тебе и красочки привезли, и мольберт починим, и Капочка, если попросим хорошенько, согласится тебе попозировать где ты скажешь. Ведь согласишься для дедушки Ильи, девонька наша, правда?

Майский жук, важно гудя, улетел вдоль улицы вниз, к реке. Капочка проводила его взглядом и охотно закивала:

– Да, да, пусть дедушка Илья меня нарисует. Мне и самой поглядеть охота.

– Вот и договорились, – решила за всех Люша. – Сейчас, значит, в Торбеево обедать, а потом Илья Кондратьевич нам укажет то место над разливами, где он Капочку рисовать будет. И сдается мне отчего-то, что та ива с тех пор значи-и-ительно подросла…

Налетел свежий сырой ветер от реки, поиграл с березовыми ветками, взбил мелкой рябью лужу – и стих, и видно стало, как тянутся невесомым паром, переливаясь на солнце, от земли вверх талые воды.

К началу мая по всему дому выставили вторые рамы и сколько возможно держали окна открытыми. Дни стояли теплые, запахи весны бродили по комнатам вольно. В библиотеке залетевший ветер трепал загнувшуюся карту – атлас был разложен на столе, Алекс теперь изучал его каждый день.

– Иногда мне кажется, что немедленный сепаратный мир с Германией действительно единственный ход, который может спасти Россию от окончательного краха, – задумчиво глядя в окно, сказала Юлия.

Почки на сирени уже набухли и стали похожи на маленькие розовато-лиловые минареты.

– Что ты говоришь! – воскликнул Александр. – Сейчас, когда у нас наконец в достатке оружия, патронов, налаживается дело с амуницией для армии, Брусиловский прорыв продемонстрировал Германии и Союзным державам нашу силу и несгибаемость воинского духа…

– Александр, на войне убивают…

– Это естественно. На войне всегда убивали, чуть ли не от сотворения мира. Помнишь Каина и Авеля?

– Каин убил Авеля, приревновав его к милости Божьей. Это малодостойно, но понятно любому. А здесь люди вовсе не понимают, зачем. Какая ревность у ваших крестьян к Константинополю или Проливам? В соседней деревне выступали агитаторы, а потом этот ваш странный мальчик, Кашпарек, пародировал их с комментариями для слуг и детей своей марионеткой… Признаюсь, я заслушалась. А после, может быть, впервые подумала: как странно мы живем – все классы рядом, голос слышно, как в соседнюю комнату, но как будто в разных мирах… Надя много лет говорила мне, что это непременно должно быть изменено, но я никогда не желала ее услышать…

– Юлия, не вступить ли тебе теперь в партию большевиков? – иронично поинтересовался Александр. – Или лучше – меньшевиков?

– Ты полагаешь, что это смешно?

– Я полагаю, что это странно. Общественная активность пристала мужчине, как переустраивающему, изменяющему мир началу. Женщины же самой природой созданы для другого.

– Для чего же? – живо переспросила Юлия, оборачиваясь к Александру и глядя ему прямо в глаза.

– Для… для стабилизации, сохранения, преумножения…

– Александр!

– Для любви! – решился наконец Кантакузин.

– Вот с этого места мне хотелось бы подробностей, – напряженно улыбнулась Юлия.

– Пожалуйста, – он с самого начала знал, чего она ждет, но направленное внутрь себя вопрошание почему-то не давало ему ответа – как далеко он готов зайти здесь и сейчас?

Почти пугающее недоумение: отчего так? – ведь много лет он покорно ждал малейшего отклика с ее стороны. Разве с тех пор она стала для него менее привлекательной? Ничуть, его по-прежнему тянуло к ней! Видеть ее каждый день, говорить с ней, держать ее руку, касаться губами шеи, вдыхая нежный, чуть горьковатый аромат ее духов… Так что же, черт побери, с ним происходит?

– Юленька, ты же знаешь, что я всегда…

Редкий случай, когда внезапное появление Любовь Николаевны показалось ему уместным.

Вместе с ней в комнату хлынула волна самых разнообразных запахов: только что оттаявшая земля, густая смесь пряных конюшенных ароматов, южный ветер, расцветающие в парковой тени крошечные фиалки, влажная собачья шерсть (сопровождающий ее пес встряхивается, роняя на паркет холодные капли).

– Юлия, я бы вас просила: поговорите с вашей кормилицей, чтоб она поняла. Лукерье кол на голове теши – она готова кормить любого, хоть покойника на отпевании. Вчера уговорила вашу кормилицу накормить Германа пюре из распаренных яблок с медом. Ну ладно – пол ложечки. Так ведь та полную чашку ему скормила. А у него желудок нежный – нынче весь сыпью покрылся и в дерьме по уши. Отмывать не успевают… В общем – решите с ней, я вашей служанкой распоряжаться не возьмусь, а Лукерья, повторяю, безнадежна… Александр, у тебя из прошлого нет ли знакомств в художественном мире? Галереи какие-нибудь, где картины выставляют, или журналы? Только мне не современное надо, из зеленых квадратиков с глазами, а такое… ну, понимаешь, старое, как раньше… И, кстати, простите за вторжение: вы, может, о чем важном беседовали?

– О положении на фронтах, – ровно сказал Александр, стараясь не встречаться с Юлией взглядом.

– Что мы знаем? В газетах все врут, письма цензурируются. Как догадать по правде? – Люша пожала плечами.