Самый неправдоподобный роман. Книга вторая - Юлия Коротина

Ее буквально трясло от душившей ее злобы, ненависти и боли. Дерзкая девчонка! Такая же, как ее отец и мать. Пришла, чтобы отнять чужое, да еще выставляет напоказ свой живот! Невероятно! Просто невероятно! Сначала она отняла у нее сына, а теперь еще хвастается своим ребенком, который еще больше отдалит от нее Чарльза Роберта!..

— Ну, а я-то здесь причем?! — Со слезами на глазах вопросила Джулия. — Я не виновата в том, что было много лет назад. Ни я, ни наш с Чарльзом ребенок не сделали вам лично ничего плохого!

Жаклин подняла на нее полные боли глаза. У нее просто раскалывалась голова, а присутствие этой девчонки делало боль абсолютно невыносимой.

— Вы отняли у меня моего сына, а ваша мать — мужа. Из-за вас обеих я осталась совсем одна!

Она изо всех сил старалась сдержать слезы. Сегодня голова болела сильнее обычного. Что-то явно было не так. Но больше всего на свете Жаклин хотела, чтобы невестка поскорее убралась туда, откуда пришла. Может, тогда ей станет легче, и боль отступит?

— Вы никогда не будете одна! — Пылко возразила Джулия. — Мы с Чарли никогда не оставили бы вас одну! Да и крестный Роберт вас очень любит.

Губы Жаклин скривились в горькой усмешке, больше похожей на гримасу боли и отчаяния.

— Вы ничего не понимаете! — Вырвалось у Жаклин.

Джулия вдруг, к своему ужасу, увидела, как она плачет. И ей стало от этого так не по себе, что побыстрее захотелось попасть домой.

— Я больна, — сказала вдруг свекровь устало. — Уже полтора года я смертельно неизлечимо больна. Мне нельзя сделать операцию, меня нельзя вылечить ни дорогостоящими лекарствами, ни химиотерапией. Жить мне осталось не больше полугода, а может, и меньше. А ваша мать и вы отняли у меня самое дорогое, что у меня было — мужа и сына.

Не до конца понимая, правду ли говорит Жаклин, Джулия пытливо всмотрелась в темно-карие глаза, полные слез. Слезы катились по лицу Жаклин, и она уже не скрывала своей боли — ни душевной, ни физической. Боже, какое облегчение испытывала Жаклин! Хоть один, почти близкий, пусть и не любимый, человек знает об ее болезни. А она сама так устала нести это бремя одна! Слишком тяжелым оно для нее оказалось.

— Господи! — Вырвалось у Джулии. Она в волнении и испуге поднесла руку к губам. — А Чарли знает? А ваш муж?

— Чарли ничего не знает и, надеюсь, никогда не узнает, — ответила женщина. — Инфаркт Дэна его едва не убил. А если ему вдруг станет известно… — Она вдруг так отчаянно вцепилась в руку Джулии, что та невольно поморщилась от боли, но руку не выдернула. — Пожалуйста, не говорите ему ничего! Пусть это останется между нами! Ведь если он узнает, то бросит службу в эскадрильи и приедет ко мне, будет меня жалеть. А его жалость мне не нужна. Потом он меня просто возненавидит…

— Да что вы, Жаклин! — Возразила Джулия, у которой тоже в глазах стояли слезы. — Он никогда вас не возненавидит! Ни один сын не посмеет возненавидеть свою мать!

— О, нет! — С иронией произнесла ее свекровь. — Он посмеет. Возможно, он уже ненавидит меня… — Потом она вдруг осеклась, словно внезапно осознала, с кем говорит, и добавила: — Обещайте мне, что ничего ему не скажете! Обещайте!!!

Минута напряженного ожидания. Молчание, сводящее с ума. Боль, от которой уже нет спасения — и душевная, и физическая. Они обе хотели победить, но обе проиграли. Жаклин надеялась своей суровой холодностью оттолкнуть Джулию и от себя, и от сына, но невыносимая боль порушила все ее расчеты, точно карточный домик. Джулия во что бы то ни стало хотела узнать, кто и почему хочет разлучить ее с мужем, но узнала такое, что лучше бы ей не знать вовсе. И сейчас обе женщины молчали, обескураженные теми открытиями, которые сделали каждая в своей душе.

— Я прошу вас! — Взмолилась Жаклин. — Я никогда никого ни о чем не просила, но это… Пожалуйста!..

Джулия не могла ей отказать — несмотря на то, что обе женщины, мягко говоря, недолюбливали друг друга.

— Хорошо, — вздохнула миссис Уайтхорн. — Обещаю. Чарльз ничего не узнает — по крайней мере, от меня.

— Спасибо! — Пылко отозвалась Жаклин, отпустив, наконец, ее руку, на которой остались красные следы, и вытирая слезы. — Большое вам спасибо.

— Но и вы пообещайте мне кое-что, — неожиданно произнесла в ответ Джулия.

— Что? — Спросила мать Чарльза, мгновенно напрягшись.

— В ближайшем времени поговорите с сыном. Он самый близкий вам человек. И он первый должен узнать о том, что с вами происходит.

— Я как раз собиралась это сделать, — уклончиво сказала Жаклин.

— Не увиливайте! — Строго произнесла Джулия. — Я дала вам слово, и я сдержу его. Но я должна знать, что и вы сделаете ответный шаг. Обещайте!

— Хорошо, я обещаю, — нехотя проговорила женщина. — Это все, что вы хотели от меня услышать?

— Да. Все. А сейчас извините. Мне пора.

— Конечно.

Их прощание было таким холодным, будто и не было вовсе этой сцены на грани истерики. Если бы Джулии кто-нибудь рассказал об этом, она никогда бы не поверила. В какой-то момент ей даже показалось, что свекровь нарочно разыграла эту сцену для нее, чтобы еще больше отдалить Джулию от Чарльза. Но украдкой бросив взгляд на ее болезненный вид, миссис Уайтхорн все же решила, что Жаклин говорила правду. В конце концов, ведь именно за правдой она и шла сюда. Не правда ли?..

С уходом Джулии боль не отступила, как надеялась Жаклин. Ей отчаянно хотелось думать, что это нелюбимая невестка является источником ее неистребимой головной боли, но это оказалось далеко не так. Напротив, боль все нарастала, временами накатывая волнами дурноты, так что у нее темнело в глазах. Женщина померила давление, которое было, как всегда, непомерно высоким, выпила все необходимые лекарства, создала в своей квартире искусственную ночь и легла. Она от всей души надеялась, что когда встанет, то почувствует себя гораздо лучше. Обычно этот способ всегда помогал ей. Было два часа пополудни. Возможно, лекарствам удалось немного притупить боль, и она задремала. Но этот сон был, скорее, похож на провал в пустоту без начала и конца или на тяжелый бред. Жаклин то просыпалась, то засыпала. Когда она просыпалась, то чувствовала бешеные толчки своего сердца, которое будто хотело разорваться о грудную клетку. Комната плыла и вертелась у нее перед глазами. К горлу подкатывала дурнота. Руки и ноги замерзали, и вскоре она вся покрылась противным ледяным потом, а от озноба, сотрясавшего ее тело, она была вынуждена укрыться под двумя теплыми одеялами. Иногда она все же надеялась, что все, происходившее сейчас с ней, тоже часть сна или бреда. Так плохо она себя никогда не чувствовала. Временами Жаклин казалось, что она умирает, что она никогда уже не выберется из этого бреда. Надо было встать и снова померить давление, снова выпить лекарство. Но у нее уже не было никаких сил на это. Даже лежать сил не было. Адская боль разрывала голову на тысячи мелких осколков, так что Жаклин, уже начинавшая сходить с ума от боли, молила о смерти, как об избавлении. Ей почти хотелось умереть. Так было бы лучше для всех. Дэн вздохнул бы с облегчением. Чарли и Джулия, наконец, были бы счастливы со своим ребенком. Жаклин знала, что уже не увидит своего внука. И по ней никто не будет тосковать — разве что Роберт Монтгомери.